Мертвая голова - Станислав Романов

— Нам туда, — сказал Деревянко Подручному, и голос его прозвучал гулко, словно в церкви.

По лестнице агенты поднялись прямо на крышу, не задерживаясь ни на втором, ни на третьем этажах. Крыша крематория была засыпана мелкими камушками и прокалена солнцем как сковородка. Скрежеща гравием, Деревянко и Подручный приблизились к странной троице и остановились. Один из работников крематория по-прежнему сидел лицом к улице, то есть спиной к федералам, он не обернулся на звук их шагов. Двое других работников крематория смотрели на агентов с интересом, а Деревянко и Подручный с любопытством разглядывали их. Работники крематория были похожи друг на друга словно однояйцевые близнецы: бородатые, с темными, слегка вьющимися волосами и лицами людей, склонных к философствованию. Впрочем, некоторые различия все же имелись: у одного глаза были зеленые, кошачьи, а у второго — серые, холодные.

— Ну? — наконец произнес зеленоглазый низким голосом.

Деревянко и Подручный для начала представились по всей форме и даже предъявили работникам крематория свои служебные удостоверения. Красные книжечки с золотыми гербами никакого эффекта на двоих работников крематория не произвели, третий же даже не удосужился на удостоверения федералов взглянуть. Кажется, чайки интересовали его куда больше федеральных агентов. Его товарищи хотя бы представились.

— Лаврентий Жребин, — сказал зеленоглазый.

— Климент Пряхин, — сказал сероглазый. Кивнув на третьего, с неведомым цветом глаз, представил и его: — Антон Неизбежин.

— Мы бы хотели задать вам несколько вопросов, — сказал Деревянко, обаятельно улыбнувшись.

— Валяй — задавай, — разрешил Лаврентий Жребин. Климент Пряхин ограничился кивком, а Антон Неизбежин продолжал федералов игнорировать.

— Скажите, вы знали покойного прозектора Копфлоса? — спросил Деревянко.

— Да, — сказал Жребин.

— Нет, — сказал Пряхин.

Оба они сердито уставились друг на друга.

— Чего это ты говоришь, будто не знал Копфлоса, ежели ты его знал? — спросил Жребин у Пряхина.

— А я его и не знал, — ответил Пряхин. — Я только был с ним немного знаком. Знать человека и быть с ним знакомым — это разные понятия.

— Это одно и то же.

— Совсем не одно и то же.

— А я говорю, что это одно и то же, — горячился Лаврентий Жребин. — Знать кого-нибудь, значит быть с ним знакомым — так и в словаре написано, я помню.

— Почем ты знаешь, что в словаре написано, коли ты и читать-то толком не умеешь? — ехидно сощурился Пряхин. — Ты и в школе-то не доучился.

— Кто не доучился, я? — оскорбился Жребин. — Да я поболее тебя учился…

— Потому что в каждом классе по два года сидел, — так же ехидно вставил Пряхин.

Деревянко и Подручный в перебранку работников крематория не вмешивались — наоборот, наблюдали за ней с большим интересом. Жребин или Пряхин в запале могли выболтать что-нибудь интересное. Может, и выболтали бы, но до этого так и не дошло.

— Мы знали прозектора Копфлоса, — прозвучал вдруг негромкий, но сильный голос. Агенты даже не сразу поняли, что это заговорил молчун Неизбежин. Спор между Жребиным и Пряхиным моментально прекратился.

— Нам иногда приходилось встречаться с Копфлосом, — продолжил Неизбежин. — Это было связано со спецификой его и нашей работы. Мы, если можно так выразиться, работали в смежных областях…

— Да, мы встречались с ним время от времени, — покивал Жребин.

— Изредка, — добавил Пряхин. — Но мы его не знали.

— Знали, — возразил Жребин.

— Нет.

— Да.

— Заткнитесь, — приказал Неизбежин, не повышая голоса. — Оба.

Оба спорщика прикусили языки, но в воздухе чувствовалось напряжение. Деревянко, желая разрядить ситуацию и расположить к себе собеседников, достал из кармана пачку «Мальборо» и предложил:

— Закурим?

Неизбежин не повернулся.

— Не курю, — отказался Жребин.

А Пряхин с любопытством посмотрел на блестящую красно-белую пачку и взял-таки сигарету.

— Благодарствую.

Деревянко щелкнул зажигалкой «Зиппо», дал прикурить Пряхину, прикурил сам.

— Трава, — сказал Пряхин после первой затяжки. — Но пахнет интересно, приятно пахнет.

— А что вы думаете по поводу гибели Копфлоса? — спросил Деревянко, поигрывая зажигалкой. — Были ли у него враги? Кто, вообще, мог желать его смерти? Кому это было выгодно?

— Враги, они у всех есть, — глубокомысленно изрек Пряхин. — Вот, к примеру, попрошу я у Лаврентия пятерку взаймы, а он мне не даст — и все, враг он мне.

— И что же, за отказ ссудить вас деньгами, вы ему голову отрежете? — спросил Деревянко.

— Нет, — подумав, ответил Пряхин. — Голову, конечно, я ему отрезать не стану, но морду, пожалуй, набью.

— Это мы еще посмотрим, кто кому морду набьет, — возмутился Жребин. — А денег я тебе не дам, потому что ты мне и так уже десятку должен.

Подручный негромко хмыкнул.

— Не обижайтесь, пожалуйста, — мягко сказал Деревянко рассерженому Жребину. — Мы обсуждаем гипотетическую ситуацию, воображаемую: что было бы, если…

— Если бы, да кабы, — проворчал Жребин. — Он мне вполне натуральную десятку должен, а не воображаемую. А что до Копфлоса, так у нас и врагов не обязательно иметь, чтобы без башки остаться. Вот, давеча, возвращался я с работы домой, а в парадке молодежь сидит, лет четырнадцати-пятнадцати. Большая такая компания — человек десять, парни, девки. Курят там, выпивают да закусывают. Я им и говорю отечески: мол, так вас растак, не рано ли вам, малькам, никотин курить да водку пьянствовать? А они мне и отвечают: мол, шел бы ты, дядя, к водяным…

Деревянко и Подручный ждали, к чему Жребин выведет свою историю, но вот Пряхин не стерпел.

— Ты чего плетешь? — напустился он на Жребина, бросив окурок. — Тебя про Копфлоса спрашивают, так про него и отвечай, уклонист.

— Я и говори, — невозмутимо досказал Жребин, — что ежели на такую вот компанию напорешься, да слово поперек скажешь — и не сносить тебе головы. Нахтфишеры опять же бесчинствуют.

— Нет, это не нахтфишеры, — сказал Пряхин. — Нахтфишеры только водяных щучат.

— А ночью можно и не разобрать — водяной ты или прозектор, — сказал Жребин. — К тому же я слыхал, будто Копфлос с водяными дружбу водил.

— А что, разве Копфлоса ночью убили? — с невинным видом поинтересовался Деревянко.

— Ну, этого я точно знать не могу, — сказал Жребин. — Только самые темные дела ночью делаются. И нахтфишеры…

— Дались тебе эти нахтфишеры, — оборвал его Пряхин.

Жребин замолчал. Пряхин тоже ничего не прибавил. Неизбежин, казалось, с головой погрузился в орнитологические наблюдения.