Мертвая голова - Станислав Романов

— Разумеется, не сам он немецкий шпион, — сказал Сергеев. — Гондольер просто сделал намек на шпиона, предупреждение…

— Кому он сделал намек? — спросил Иванов.

— Тому, кто заметит и поймет, — ответил Сергеев и загнул второй палец. — Потом гондольер запел «Мурку».

— Бандиты, — сказал Иванов и вздохнул.

— Картель Гулямова, про который нам говорил полковник Задека. — Сергеев загнул третий палец. — Помню, когда я начинал в отделе по борьбе с наркотиками…

Про наркотики Иванову слушать не хотелось, он и сам мог немало порассказать про наркотики. Иванов вернул Сергеева к гондольеру, чтобы посмотреть, что еще можно выжать из этой темы.

— У «Мурки» мелодия была неправильная, — еврейская, кажется. Не помню, как называется.

— «Хава нагила», — подсказал Сергеев, загнул еще один палец и выдал свое объяснение сему примечательному факту: — В городе есть еще и еврейский шпион.

— Здорово! — восхитился Иванов и спросил не без ехидства: — А может, в песнях еще имена и фамилии были зашифрованы? Или адрес, по которому мы голову Копфлоса можем найти?

— Увы, — сказал Сергеев серьезно, — если в песнях и было зашифровано что-то еще, то я не в состоянии это расшифровать.

— Жаль, — сказал Иванов. — Наше задание могло бы сильно упроститься…

В дверь номера негромко постучали. Федеральные агенты не ждали гостей и не вызывали обслугу, поэтому стук в дверь их насторожил. Кто знает, может быть и агентам Деревянко и Подручному тоже сперва вот так негромко постучали в дверь, а потом…

Иванов стремительно и бесшумно взметнулся с пола, выхватил пистолет из кобуры, которую, раздеваясь, бросил на кровать. Сергеев так же бесшумно выпрыгнул из кресла с оружием в руках и на цыпочках приблизился к двери.

В дверь постучали еще раз, гораздо громче и настойчивей.

Иванов и Сергеев молча переглянулись, кивнули друг другу и прижались к стене по обе стороны от двери.

— Кто там? — спросил Сергеев.

— Лейтенант Колотилов, — ответили из коридора. — Городское управление правопорядка.

Милиционеров федеральные агенты также не ждали в гости. К тому же, это мог оказаться совсем не милиционер, мало ли кто чего скажет…

«Я открываю дверь — ты его держишь», — жестами показал Сергеев. Иванов кивнул: «Я готов».

Сергеев переложил пистолет в левую руку, щелкнул замком и резко распахнул дверь. Иванов схватил оторопевшего лейтенанта Колотилова за воротник, вдернул его в номер, прижал лицом к стене и приставил к его затылку ствол пистолета. Сергеев, пригнувшись, выглянул в коридор, посмотрел направо, посмотрел налево.

— Больше никого нет, — сообщил он Иванову, закрывая дверь.

— Мое служебное удостоверение лежит во внутреннем кармане пиджака, — просипел придавленный к стене лейтенант Колотилов.

Иванов развернул милиционера лицом к себе. Лейтенант Колотилов крепко прижимал к груди объемистую папку-скоросшиватель и часто-часто моргал, словно готов был заплакать. Сергеев бесцеремонно залез к нему в карман. Лейтенант Колотилов не осмелился возразить — Иванов по-прежнему держал его на прицеле. Сергеев сличил лицо нежданного визитера с фотографией на удостоверении — похож, разве что на снимке нос гораздо прямее.

— Что же, добрый вечер, лейтенант, — сказал Сергеев, возвращая удостоверение владельцу.

— Э-э… добрый, — неуверенно согласился Колотилов, покосившись на Иванова, опустившего пистолет.

— Чем обязаны столь позднему визиту? — деловито поинтересовался Сергеев.

— Я принес вам это. — Лейтенант Колотилов боязливо протянул Сергееву папку. — Здесь материалы по убийству Копфлоса. Все, что у нас есть.

— Очень кстати, — сказал Сергеев, принимая папку. — Благодарим за содействие, лейтенант. Родина вас не забудет.

Лейтенант Колотилов задом попятился к выходу.

— Собственно, это все… До свидания…

— До свидания, — сказал Сергеев, а Иванов, прощаясь, помахал милиционеру рукой, в которой все еще держал пистолет. Лейтенант Колотилов опрометью выскочил в коридор, дверь за ним захлопнулась с треском.

— Скользкий тип, — проговорил Сергеев задумчиво.

— Прохвост, — сказал Иванов.

Сергеев вернулся в кресло, пистолет положил на подлокотник, раскрыл на коленях папку, принесенную лейтенантом Колотиловым, перевернул несколько листов…

— Так-так, что мы имеем? А имеем мы стандартный набор следственных действий: осмотр места преступления, осмотр тела, допрос свидетеля, обнаружившего труп — и все. Ничего интересного, в общем. Хочешь посмотреть на картинки?

Сергеев протянул Иванову пачку черно-белых фотографий. На первом же снимке Иванов увидел жалкий обезглавленный труп несчастного Копфлоса, лежащий в черной луже запекшейся крови. Дальше Иванов смотреть не стал. Сергеев продолжал листать машинописные страницы протоколов, изобилующие большим количеством опечаток.

— Ага, — сказал он, — домашний адрес Копфлоса. Улица Нахимова, дом двадцать один. Завтра утром надо будет наведаться в его квартирку.

— Уж не пропавшую ли голову Копфлоса ты собираешься там искать? — осведомился Иванов.

— Нет, конечно, — сказал Сергеев. — Какую-нибудь зацепку…

— Какую зацепку? — Иванов зевнул. — Там уже побывала следственная бригада, все перевернуто вверх дном, никаких следов нет…

— Протокола осмотра квартиры Копфлоса в этой папке нет, — сказал Сергеев. — Вот, сам посмотри.

Иванов посмотрел и убедился, что напарник прав.

— Да, действительно. Тогда, конечно, придется нам самим посетить этот адрес: Нахимова, двадцать один.

Он вернул папку Сергееву, а сам повалился на кровать. Поворочавшись, пожаловался:

— Я уже и не помню, когда ложился спать раньше двенадцати.

Неутомимый Сергеев копался в папке. Нашел листок в клеточку, из школьной тетради. На листке было написано от руки: «Лаврентий Жребин, Климент Пряхин, Антон Неизбежин. Крематорий».

— Ну и что? — спросил Иванов, когда Сергеев зачитал ему надпись.

— Странная записка, — сказал Сергеев. — Не находишь?

— Может, она случайно оказалась в этой папке? — предположил Иванов.

Сергеев покачал головой.

— Не думаю.

— Ну ладно, — покорно сказал Иванов, — заглянем и в крематорий — завтра. Все — завтра…

Ночью Иванов долго не мог уснуть. За окном трещали лодочные моторы. В голове теснились неясные образы, требовали воплощения. Иванов лежал с закрытыми глазами и, словно разноцветные стеклышки, перебирал слова, пока не сложился стих, в котором нашли отражение впечатления от дневной поездки.