Наследники - Евгений Федоров

Среди необозримого луга простирался чудовищных размеров полукруглый стол, уставленный самыми разнообразными яствами. Тут высились большие пирамиды, сложенные из ломтей свежего, пахучего хлеба с икрой, вяленой осетриной и другими приятными закусками. Между пирамидами алели горы только что сваренных раков; от них в холодном воздухе вился легкий парок, привлекавший своим тонким, дразнящим запахом всех изголодавшихся. Здесь же были расставлены в новеньких ведрах просоленные огурцы с запахом тмина, укропа; лежали целые гирлянды крупнорепчатого лука. Тут все было на потребу здоровому чреву! А чтоб елось всласть, в разных местах рядами стояли бочки с водкой, пивом, брагой, разными шипучими квасами.

Над всем высилось чудо-юдо — необъятных размеров кит, сделанный из картона. Кит этот был начинен мелкой сушеной рыбой и другими закусками. А покрыт он был золотой парчой и ярко сверкал на солнце.

Молодым весельчакам и старикам-бодрячкам предлагались разные игры и увеселения: ледяные горы, и качели, и карусели, и высокие-превысокие шесты, гладко оструганные и намыленные, а на верхушке каждого шеста лежал золотой и поджидал ловкача. Кто доберется — тому и награда!..

Весь огромный Царицын луг и прилегающие к нему улицы уже волновались шумным людским морем. Едва карета Демидова свернула на поле, как с треском взвилась ракета…

И тут долго сдерживаемый людской поток, словно бурные вешние воды, сокрушив плотину, ринулся к стола-м и бочонкам.

Хоть и кричали, звали людей к порядку демидовские хлебодары в белых передниках и виночерпии в кожаных — все было напрасно. Народ все сметал на своем пути; великий шум, как морской прибой, стоял над лугом и Летним садом. Мужики толкались, стремились к бочкам, выли бабы, затираемые в толпе…

Вокруг началось обжорство и пьянство. Виновник небывалого пира Прокофий Демидов размахивал собольей шапкой кричавшим питухам. Они с бою брали бочонки… Вино хлестало через край, растекалось по бородам, по сермягам.

— Ой, любо! Ой, пригоже! — подзадоривал питухов завороженный зрелищем необычного, повального пьянства Демидов и, войдя в раж, не утерпел, выскочил из кареты и побежал к бочкам. Взобравшись верхом на сорокаведерную, он скинул шапку и закричал:

— Подходи, веселые, пей из хозяйских рук!..

Его разом окружили сотни пьянчуг и стали пить хмельное из собольей шапки хозяина.

Не прошло и часа, как на площади шатались пьяные, повеселевшие, а вскоре начались и драки…

Только ранние зимние сумерки прекратили необычный пир. Понемногу опустел Царицын луг. С Невы задувал резкий морозный ветер, и становилось студено. Белая пурга волнисто устремилась на обширное поле, стала заметать и заносить тела упившихся до потери сознания людей…

Всю ночь и все утро в полицейские участки подвозили замерзших и опившихся; проходили побитые, со свороченными скулами жалобщики. На пустынных улицах, на городских окраинах находили убитых и ограбленных обывателей, возвращавшихся с демидовского пира…

Санкт-петербургский генерал-полицмейстер не смог умолчать о злосчастном событии, погубившем многие сотни людей, и доложил о сем государыне.

Елизавета Петровна молча выслушала доклад.

— А Демидов где? — спросила она.

— Ваше величество, — поклонился генерал-полицмейстер царице: — Дознано, еще ночью промчал градскую заставу и отбыл из столицы…

Черная мушка чуть-чуть задрожала над губой Елизаветы Петровны; глаза ее улыбались: по всему видно было, озорство Прокофия ее забавляло.

— Что же, — сказала она генералу, — коли съехал вовремя, так тому и быть! Удал и проворен, выходит, колесом ему путь-дорога!..

Возвращаясь из Санкт-Петербурга, Прокофий Акинфиевич на этот раз остановился в Москве в старом дедовском доме, на Басманной. Он шумно подкатил к ветхому, покосившемуся подъезду и выскочил из коляски. Прознавшая об удаче наследника дворня встретила его низкими поклонами и льстивыми восклицаниями. Демидов прошел в большой полупустынный зал. Печи были жарко натоплены; потрескивало, рассыхаясь, старинное дерево. Блестели полы, натертые воском. Хозяин вышел на середину покоя и захлопал в ладоши.

— Слушай, холопы, отныне я тут владыка! — провозгласил Демидов. Странной, вихляющей походкой он обошел дом, везде замечая непорядок. Но дворня терпеливо переносила все причуды нового хозяина.

Весь вечер Демидов привередничал; холопы сбились с ног, ублажая своего владыку.

Прознав о приезде и удаче Прокофия Демидова, наутро к нему спозаранку приплелась старушонка-процентщица. Заводчик сидел за столом, насыщаясь и благодушествуя. Старушка робко переступила порог.

— Батюшка ты мой, кормилец, премного обрадовалась весточке! Уж как рада, как рада!..

— Чему же ты рада, матушка? Небось дрожала за денежки? — с ехидцей прищурил глаза Демидов.

— Что ты, батюшка, вашему корню крепко верю. Я еще с дедом твоим была знакома. Разве позарятся Демидовы на мои гроши? — угодливо прошамкала старуха.

Завидя на столе поблескивающую в графинчике наливку, процентщица засияла.

— Может, пригубишь? — лукаво предложил Прокофий Акинфиевич.

Старушка подняла сморщенное лицо, вздохнула:

— Грешна, батюшка, ох, грешна, пригублю…

Демидов налил чарку полыновки, поднес бабке. Она, не моргнув, выпила и облизалась.

— Ох, и до чего хорошо! Спаси тя осподь, сынок! Ох, благодарствую, голубь…

Не давая передохнуть, хозяин налил вторую чару. Бабка и эту опорожнила залпом и повеселела.

— Ну вот, теперь и о деле можно говорить! — улыбнулся Демидов.

— И верно. Теперь оно куда как веселее. Милый ты мой, знаю, не обидишь старую. — Ростовщица по-собачьи заглядывала в глаза хозяину.

— Уж как условились! Получай должок с процентами.

— Слава тебе господи! — перекрестилась старуха. — Я так и знала. Пошли тебе всевышний счастья и доли.

В глазах Прокофия заиграли озорные огоньки:

— Только вот какая неудача вышла, матушка. Дело-то я выиграл и деньги-то все сполна получил. Но вот грех — деньги-то все медные. Все-все, до копеечки! Вот хочешь, бери, хочешь, оставь на другой раз.

Гостья тревожно насторожилась:

— То есть как на другой раз? Нет, ты, милок, ноне мне выдай! Все едино — медные так медные!..

Она беспокойно заерзала в кресле. Тревожные мысли овладели ее скупым сердцем. «Сбежит, поди, молодец! Эк, сколько привалило, да в нехозяйские руки. Профукает по столицам!»

Потирая руки, веселый Прокофий встал и позвал старуху за собой:

— Коли так, идем в кладовушку. Отсчитывай и бери с собой! Да торопись, а то раздумаю…

Бабка засуетилась, поспешила за Демидовым. Он привел ее в кладовушку. Прямо на полу тускло поблескивали горы мелкой монеты.

— Считай сама! Мне недосуг. Считай по-честному…

У ростовщицы разбежались глаза. Перед ней были добротные тяжелые семишники старинной чеканки. Прокофий, улыбаясь, прикрикнул: «На две тысячи червонцев, поди, пять ломовиков надо…»

Старуха хлопотливо принялась за счет должка. Она старательно выгребала семишники, и, отсчитывая их, складывала в аккуратные столбики. Делала она это с охотой, любуясь добротной чеканкой. Прошел час-другой, перед бабкой выросла горка монет. Но пока она всего-навсего насчитала сотни две рублей, а дело шло к полудню. Прокофий, ухмыляясь, расхаживал по чулану. И когда старушонка изрядно вспотела, он ненароком споткнулся и задел ногой выстроенные столбики монет. Семишники со звоном рассыпались…

— Ах ты, господи! — заохала старуха и дрожащими руками принялась снова отсчитывать…

В окошко чулана глядело веселое солнце, сильно пригревало; утомительный счет морил старуху. Хотелось есть. В глазах рябили семишники, семишники без конца… Руки дрожали. А тут в мысли лезли разные домашние дела, счет путался… Все мешалось…

— Ах, господи, какое несчастье! — вздыхала бабка; на глазах ее засверкали слезы. Она со страхом оглянулась на Демидова.

— Считай, считай, старая! — торопил он. — Мне некогда, коли не сочтешь до вечера — пиши пропало!..

— Кормилец ты мой, чую, со счету собьюсь…

Маленькая, согбенная, она жадными руками пересыпала с места на место медные семишники. Старухой овладело отчаяние. Натешившись вволю ее беспомощностью, Прокофий Акинфиевич сжалился над своей жертвой:

— А что, не дать ли тебе, матушка, золотом, а то, чай, медь-то неудобно нести?

— И то, родимый, золотом-то сподручнее! — согласилась обрадованная старуха.

Демидов подошел к ларцу и вынул тугой мешочек.

— Так и быть, бери последнее!

Он развязал мешочек и высыпал на стол золотой поток. Глаза старухи заискрились. Она вновь ожила. Протянув сухие скрюченные пальцы, процентщица заторопила его:

— Давай! Давай!..

Старуха не могла оторвать глаз от золота. Оно звенело, сверкало, притягивало к себе таинственной необоримой силой. Как жаркие, горячие угольки, сияющие золотые монетки жгли морщинистые руки. Она пересыпала их из ладошки в ладошку, наслаждалась блеском и звоном.