Автобус в лето - Вадим Юрьевич Мещеряков

блин, застряли».

Почему бросает руль в луже, а не до нее, я не знаю.

Я бы поступил иначе.

Но мне четыре года.

Я молчу.

Сашка улыбается во все свои зубы. Пока еще белые.

«Пойдем гравий от железнодорожных путей принесем. Вытянет».

Идут с братом.

Бабушка и мама собирают ветки под колеса.

Я собираю ромашки.

Папа сидит в машине.

Ругается. На себя.

Все в сборе. Щебень есть, ветки есть.

Все толкают машину.

Полчаса.

Ничего.

Жигуль на месте.

Сашка весь в грязи из-под колес.

Смеется.

Потом заглядывает в машину.

Папы там сейчас нет.

Он ходит вокруг и объясняет, какие ветки лучше собирать.

Сашка начинает смеяться уже во весь голос.

«Дядь Юр! У вас машина на ручнике…»

Подъезжаем к городу.

Мы счастливы.

Мы семья.

И ручной тормоз здесь не помеха…

«Сижу и пью коньяк!..»

Сижу и пью коньяк!

На лавочке.

Во дворике больницы.

Здесь я уже четвертый раз за год.

Прошел все процедуры, а живот болит.

Круглые сутки.

Круглые сутки болит.

Даже ночью.

Накануне вечером гулял по этому дворику.

Смотрел на фонари.

На свет.

Желтый.

Он убегал. Пропадал.

Было пусто.

И немного себя жаль.

Скорее всего, уже не выпутаюсь.

Похудел на двадцать килограммов.

Врачи отводят глаза.

Ничего не говорят.

Ничего страшного. Ничего хорошего.

Просто отводят глаза.

А фонари как тюльпаны. Которые завяли.

И их уносит ветер.

По серой дороге.

Тюльпаны. Желтые.

Купил коньяк.

Подошел Костя.

Мой друг.

Он попал сюда случайно.

У него через месяц свадьба.

Пьем вместе.

Это его любимый.

Костя вообще только коньяк пьет.

У него гипс.

На ноге.

Он моложе меня на десять лет.

Я его очень люблю.

Был моим студентом.

Теперь работаем вместе.

Купили квартиры новые.

В одном доме.

Ногу Костя сломал в пьяной драке.

С бывшим ухажером невесты.

Оступился и сломал ногу.

Синяки на лице прошли давно.

«До свадьбы заживет. Да и недолго осталось».

Смеемся.

«Когда тебя выписывают?»

«Завтра. Гипс снимут, и домой. Юлька заждалась».

«А у меня через неделю самолет в Германию. На обследование».

«К свадьбе вернешься?»

«А у меня есть выбор? Ты ж меня не простишь!»

Допиваем бутылку и расходимся.

Больше я Костю не видел.

И свадьбы не было.

Через десять дней он умер.

Тромб.

Серый асфальт и желтые тюльпаны-фонари.

И ветер, который их уносит…

«Димка!»…

«Димка!»

Так меня зовут.

Почему?

Такое имя родители выбрали.

Назвали за полгода до рождения.

Вот я все время и Димка.

Могли назвать Мишкой.

Или Арсением.

Но назвали Димкой.

А в свидетельство написали: «Вадим».

К чему это я?

Да просто так.

Вспомнил.

Что можно представлять, когда вспоминаешь море?

Черное море.

Крым. Евпатория.

Волны?

Чаек?

Можно.

Но я не представляю.

Я вспоминаю ладонь мамы и макароны.

Странные воспоминания?

Ну, какие есть. Так скажу.

Только они и вспоминаются.

Всю жизнь.

Мамина ладонь.

С полосками вен на тыльной стороне.

Руки очень ловкие.

Мама играет в камушки.

А я смотрю завороженно.

Что за игра, спросите вы.

А я не помню.

Надо брать камни и подбрасывать.

А потом ловить как можно больше тыльной стороной ладони.

Правил не помню.

А мамину ладонь с камушками помню.

Точно уже не забуду.

Со своими дочками так не играю.

Почему?

И тут я не знаю.

Может, правил не помню.

А может быть, просто не хочу.

Это же мои воспоминания.

А у девчонок должны быть свои.

А еще макароны.

Не паста.

Хотя паста, конечно.

Но мы еще не знали такого слова.

Все было «макароны».

Переваренные.

В столовке на пляже.

Жара.

Я еле стою в очереди.

Очень устал.

Однако держусь.

«Димка, ты что будешь есть?»

Отец смеется.

Ответ он знает.

Папа вообще редко смеется.

Но когда уж начинает, то глаза просто волшебные становятся.

Родные-преродные.

«Макароны».

Это я отвечаю.

И что?

Я еще шуток не понимаю.

А макароны люблю.

«С тушенкой».

«Димка! В столовой есть только по-флотски. Там нет тушенки».

«Ну, тогда морские».

Через несколько минут мама приносит поднос.

Я уже зеваю.

Жара.

Вилку беру сам.

Начинаю есть.

Так, с вилкой в руках, и засыпаю…

У меня воспоминания о море такие.

А у девчонок моих свои.

Но может быть, там будут и мои руки?

«Двор между двумя панельными пятиэтажками…»

Двор между двумя панельными пятиэтажками.

Песочница для малышей.

С деревянными бортиками.

Красного цвета.

Качели.

Зеленые.

Очень много травы.

Тропинок, по которым всегда бегут взрослые.

По траве ходим мы и наши бабушки.

Нормальный дворик военного городка.

Таких тысячи.

Мальчишки играют.

Смех.

Среди них играю я.

Мне шесть лет.

Я весь мокрый от пота.

Я улыбаюсь.

Уворачиваюсь от комьев земли.

Я спотыкаюсь.

Падаю.

Встаю.

Камень ударяет в висок.

В земляном комке кусочек кирпича.

Все лицо в крови.

В одну минуту.

Я не плачу.

Я пытаюсь не испугаться.

Бегу к подъезду.

Поднимаюсь по лестнице.

Мне на третий этаж.

На втором мне становится страшно.

Я смотрю на майку.

Она стала красной.

Почти вся.

Помочь мне может мама.

Она дома.

Я знаю точно.

Мама и бабушка делают пельмени.

Почему она не выходит навстречу?

Мне очень страшно.

Кровь заливает глаза.

Я сажусь на ступеньки.

Рядом садится капелька.

Красная.

Сверху слышны шаги.

Мама бежит по лестнице.

Теперь все будет в порядке.

Я начинаю рыдать.

«Своего огорода у нас нет…»

Своего огорода у нас нет.

Зато есть гараж с погребом.

А там картошка.

«Юра! Сходи за картошкой в погреб! И захвати банку огурцов!»

Юра – это отец.

А просьба от матери.

Я просто обожаю эту фразу.

Ну так мне тепло от нее становится.

Прям очень.

Значит, будет вечером жареная картошка. С солеными огурцами.

И этот запах жареного лука.

Ничего нет его уютнее.

Конечно, я преувеличиваю.

Но когда мама кричит отцу о погребе, я так и думаю.

Запах жареной картошки и лука, самый уютный на свете.

Картошку мы собрали.

С небольшими приключениями.

Но все прошло благополучно.

День очень солнечный.

Очень теплый для осени.

Каждую осень