Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043 - Геннадий Карпов

– Живём на песчинке какой-то, оказывается! – прошептал Паша, словно уловив мои мысли.

Океан был тих. Нашу скорлупку немного покачивало, волны плюхались у борта, но делали это тихонько, чтоб не сбить с мысли двух ненормальных. Дул тёплый ветер, пахнущий водорослями. Вдруг раздался какой-то низкий утробный звук, и примерно в километре от нас в океан выплеснули большое ведро воды.

– Кит! – догадался я.

Вскоре звук повторился ещё два раза подряд, и всё стихло. Только из-под воды что-то немножко потрещало и поскрипело.

– Да не один! – прошептал Паша.

О вечном так долго я никогда не думал. Я вообще, оказывается, не умел не только читать вслух, но и думать про себя. А тут я напряжённо думал больше часа! Мне неожиданно стало интересно взять мысль и развить её. Посмотреть на объект и проанализировать его, вспомнить всю информацию о нём, составить своё мнение. Про космос, про то, кто и когда создал вселенную, солнце, землю и жизнь на ней. Про спутники, которых мы с другом насчитали за час с полсотни. Про китов, которые, оказывается, прямо тут, в океане рождаются, живут, любят, ненавидят, воспитывают детей и умирают. Или киты только любят, а ненавидят других только люди? Им, китам, проще: у них нет чата. Они общаются вживую и не проглатывают язык, когда видят китиху в голом виде. Короче, шея у меня через час затекла, а долго любоваться чем-либо у меня как-то не получается, я об этом уже говорил. Я и так поставил личный рекорд по любованию и осмыслению одного объекта, пусть даже такого большого, как вселенная. Единственное, о чём я ещё подумал, спускаясь внутрь – что столько звёзд над моей головой бывает каждую ночь. А увидел я их впервые в жизни! И когда увижу в следующий раз – неизвестно. Всегда нам не хватает времени на какую-то пустяковину, которую, кажется, сделать легко, а руки не доходят годами. Я вспомнил передачу про свиней, где ведущий сказал, что свинья никогда не смотрит в небо, а только в корыто. Кем же я был все эти годы?

До утра мы болтались на поверхности, открыв люк, чтоб не задохнуться. Атмосфера в лодке и при хорошо работающих кондиционерах была такая, что зайди после неё в конюшню – и будешь дышать полной грудью и радоваться свежести, а уж при разряженных батареях можно было и вовсе уснуть и не проснуться. (Я никогда не предполагал, что человек так плохо пахнет! А мыться было проблемно: прыгать в океан – очково. Мыться в раковине забортной солёной водой – будешь весь в белых корках. Мыться водой из опреснителя – значит расходовать энергию батарей не на движение, а на опреснитель. Такая вода текла тоненькой струйкой и была невкусной. Это путешествие вообще многое мне открыло. Например, в закрытом пространстве наши биоритмы перешли на тридцатичасовой режим: спали мы часов двенадцать, потом бодрствовали часов восемнадцать. И чем меньше общались друг с другом, тем меньше нуждались в таком общении. Поплавай мы год – вообще, мне кажется, перестали бы друг друга замечать.)

На восходе поставили мачту с зарядкой. Погода была, наконец, такая, что можно было спокойно загорать. Что мы и делали ровно четыре часа, пока батарея не зарядилась. (За время путешествия мы ни разу не включили дизельный двигатель по той простой причине, что геологи нам его не заправили, а самим покупать, а потом таскать почти тонну соляры было дорого и слишком подозрительно.) Мы очень надеялись, что в следующий раз заряжать батареи будем только на Гавайях. Вчера мы прошли севернее острова Мидуэй, и теперь двигались вдоль Гавайского хребта к острову Оаху, целясь в какой-нибудь пляж поближе к Гонолулу. В голове не укладывалось, что мы почти у цели. Правда, минералка была на исходе, а консервы давно не лезли в горло. Мы выглядели почти как Пашина соседка – пьяница: нечёсаные, небритые, нестиранные. Меня не покидала мысль, что обратно плыть нам не придётся. Что нас впереди ждёт не пляж с красотками. Что эти три недели плавания были последними неделями спокойствия, которые я буду вспоминать как жизнь в раю. Если есть шестое чувство, то оно стучалось мне в голову и говорило: "Вова, японские твои колёса! Руль на сто восемьдесят градусов поверни!" Я даже озвучил эти предательские мысли другу, и тот, прямо скажем, не ответил категорическим "Нет". Видимо, он тоже что-то предчувствовал, но перспектива получить по едалу от бородатого, а потом загреметь лет на десять за угон лодки его пугала больше, чем неизвестность прекрасной Америки. Поэтому мы позагорали, пока зарядка не показала все сто процентов, свернули антенну (Ставили и сворачивали мы её уже с закрытыми глазами за шесть минут.), нырнули на двадцать пять метров, и двинули на Оаху.

Последние два дня подводной одиссеи были самыми утомительными. Паша сказал, что у Немо в его "Наутилусе" места было больше, и порекомендовал мне физическое упражнение российских подводников: рассыпать по кубрику коробок спичек, и потом собирать по одной. Я сказал, что спичек у меня нет, но могу по пашиному кубрику раскидать пачку спагетти. Их в кузове было две здоровенные коробки. Место занимали, варить их было не на чем, а выкинуть – жалко. (В Америку мы ещё везли нераспакованными индийский чай, соль, кофе, рис и гречку. Как будто в голодный край ехали!) Ещё обсудили моего Джонни. Паша горячился и доказывал, что этот робот сделан для проведения опытов над крысами, а случайно попал ко мне домой. Я, по привычке, сначала заступался за педального, но факты были слишком очевидны. Если я просто фанател от всего американского, а остального в упор не видел, то Паша ехал в Америку просто потому, что это – грэйт кэпиталист кантри, а тут и я под руку подвернулся. Если бы я фанател от Японии, то Паша поплыл бы и туда с не меньшим удовольствием. Хотя в Японии сейчас делать нечего: острова медленно, но верно уходят под воду, ядерными отходами загадили целые префектуры, народ вымирает и, того гляди, рванёт на своих лодках на Сахалин, в Шанхай или Сеул. Так что Корея и Китай свои берега давно заминировали на всякий случай.

И вот, настал исторический момент, когда наш навигатор объявил, что мы прибыли на место. Наш суммарный пульс в эту минуту, думаю, был не меньше трёх сотен. Было страшно от полной неизвестности, и понимания, что сейчас закончится один период в жизни, и начнётся другой. Мы оба надеялись, что – интересный.

До острова оставалось пять километров. Мы решили всплыть, чтобы не пугать местных пограничников и отдыхающих. Ещё подумают, что к ним приближается лодка с террористами! Мы всплыли, и увидели землю. На горизонте поднимались высоченные горы. Вот он, рай! Паша направил лодку прямо к берегу. И вскоре мы разглядели пляж. Это был настоящий гавайский пляж! Пальмы, песок, голубое небо с небольшими облачками. Мы стояли на палубе, и не верили глазам. Лодка на малой скорости подошла к берегу и ткнулась пузом в песок. Пришвартоваться как-то иначе у нас не хватило фантазии. Якоря на лодке нет, канат цеплять не за что, причалов не видно, да и народу – никого. Мы постояли на палубе ещё минут двадцать, вглядываясь в берег. Никого! Только теперь нервное напряжение стало понемногу отпускать, и мы начали замечать детали. Во-первых, в носу засвербило от стойкого запаха то ли серы, то ли мазута. И источник этого запаха не пришлось искать долго: вся линия прибоя была чёрно-коричневой от нефти. Она, как рваный матрац, покрывала весь пляж. Из неё тут и там торчали автомобильные покрышки, сломанные вёсла, пластиковые стулья, ещё какой-то мусор, а прямо перед нашей лодкой в воде плавал дохлый баклан. Дна видно не было, вода оказалась грязно-серого цвета. Мы молча стояли и наблюдали, как волна прибила баклана к носу нашей лодки, он шевелил раскрытыми крыльями, опустив голову в воду, весь в нефти и тине.

– Что тут произошло? – спросил я, чтобы хоть что-то сказать. – Может, пока мы плыли, неподалёку танкер какой-то затонул?

Паша повернулся, глянул в сторону океана, даже привстал на цыпочки. Танкера не было. Не было вообще ничего и никого кроме жухлых пальм метрах в пятистах от берега, да отравленного пляжа.

– Короче, надо идти в разведку. В любом случае тут должны быть люди. Может хоть кто-нибудь подскажет, как позвонить в редакцию местную! – сказал Паша, из специального отверстия на лодке извлёк аварийную резиновую лодку, дёрнул за шнурок – и лодка надулась за несколько секунд.

Я подал ему вёсла, и тоже приготовился сесть в лодку.

– Не, ты оставайся! Вдруг домик наш унесёт – лови его потом! Ставь парус и заряжай систему! Я пробегусь по окрестностям – и назад. Тут весь остров – меньше Владивостока. Не думаю, что здесь вообще никого нет. Странно всё как-то! Ну, с богом! Встречай, Америка, русского первооткрывателя!

Он в несколько гребков достиг берега, лодочка ткнулась носом в мазут, и застряла. Паша снял шлёпанцы, вылез из лодки, и увяз по щиколотку.

– Ну и вонища тут! – крикнул он мне. – Заряжай быстрее батарейки! Думаю, валить отсюда надо в темпе.

Он вытащил лодку из воды, и побрёл к пальмам, неся босоножки в руках, чавкая ногами в грязи, и ругаясь. А я слазил за нашим солнечным покрывалом, вытащил его на мостик, и стал крепить штанги и растяжки. Поэтому самого взрыва не видел. Просто сначала услышал уже далёкий пашин голос: