Среди легенд - Шопперт Андрей Готлибович

– Тимофей Миронович, мы вашу однополчанку сейчас видели – Александру Ивановну. Профессора. Она вам привет передавала, – влез Третьяков не вовремя. Туз ведь замечательный в рукаве, чтобы задобрить сердитого коменданта.

А, нет. Оказалось, как раз вовремя.

– Александру? Блин горелый, давно не видел. Зайти надо. Обязательно. Вот завтра и соберусь. Она мне ведь жизнь спасла.

– А она говорит, что вы ей и медсестрам. Геройский поступок совершили. – Молодец Третьяков.

– Ну, сначала я им, потом они мне. Кровью истекал в окопе под обстрелом. Так она мне операцию на дне окопа сделала. Лохмотья, что от руки остались, отрезала и зашила. А девчонки санитарки над нами плащ-палатку держали. Обстрел ведь. Земля летит, да и осколки. Немец из пулемета лупит. Одну пигалицу тогда тоже ранило, так другая на ее место встала. Ну, я не видел, без сознания был, Александра потом рассказала. – Глаза коменданта заблестели, он отвернулся и левой рукой пошаркал по лицу.

– А вы в каком звании были, Тимофей Миронович? – продолжил расспросы Третьяков.

– В звании? – вернулся из воспоминаний комендант. – Старший батальонный комиссар. Подполковник, если по шпалам считать. Если б руки не лишился, то к концу войны и до генерала бы дослужился. Дивизионным комиссаром бы стал. Тьфу. В конце сорок второго ведь отменили комиссаров. Упразднили. Политруками стали. У нас заместителем начальника политуправления Северо-Кавказского фронта был бригадный комиссар Леонид Брежнев. Слышали. Сейчас Днепрогэс восстанавливает. Статью в «Правде» недавно видел. За успехи в возрождении металлургического завода «Запорожсталь» и восстановлении Днепрогэса Брежнев награжден орденом Ленина. А я так вот с конца сорок второго и мыкаюсь, куда приткнут. Спасибо генералу Аполлонову, сюда вот пристроил. Хороший человек, – опять рукавом утерся.

– Да, Аркадий Николаевич и нам вот помогает, – ввернул Фомин.

– Так, парни, а бросьте-ка вы одеяла эти на место. Тут вчера новые привезли. Потолще этих будут и нафталином еще не пропахли. Выдам вам. Пошли, они у меня пока в комнате. Еще не оприходовал. Простыл. Только вчера на ноги встал. Испанка, будь она неладна.

В комнате, которая являлась и жильем комиссара, и кладовкой одновременно, Тимофей Миронович выдал им новые одеяла, и точно гораздо толще первых, и простыни две с наволочками, полотенца. Потом посмотрел на пацанов желторотых, но снизу вверх, покивал своим мыслям головой и выдал ведро новое и небольшую кастрюльку.

– Или есть у вас? – держа дефицит в руке.

– Откуда. Спасибо вам, Тимофей Миронович. – Вовка тоже взялся за кастрюльку.

– Все просто Мироныч зовут. Привык, – комендант отпустил ценный предмет утвари домашней.

– Спасибо. Запомним.

– Ладно, парни, вот тут распишитесь и свободны. Стул я вам починил уже. Два было сломанных. Один собрал. Знали бы вы, как хорошо жить с двумя руками. Намучился. Берегите! И стул, и руки, – опять рукавом глаза вытер.

Вовка себе верхние нары выбрал, но пришлось перебираться вниз. Двухметровый Третьяков внизу не помещался, он и вверху не помещался, но сходили, попросили у Мироныча пару дощечек и прибили. Удлинили. Комендант стоял, хмыкал. Потом выдал:

– Хохму про длинных, ха, высоких, знаете?

– Нет, – хором. Оба не карлики.

– «Ешь кашу, вырастешь большим и сильным», – говорила мне мама. Я маму слушал, теперь у меня два метра роста и я грузчик, – закхекал. Не до конца еще выздоровел.

– У меня отец был тоже высоким, – стукнул себе по пальцу молотком Третьяков. – На войне погиб.

– Н-да. Всё, парни, некогда мне, нужно стенгазету выпускать. – И ушел.

Поели хлеба с печеньками. По булке схомячили. Чай на новом примусе сварганили и спать улеглись. Так до утра и проспали. Двенадцать часов.

В этот раз в метро в самый пик встряли. Ужас. Фомин, уже привыкший к переполненным автобусам от их поселка до Куйбышева, теперь в полной мере оценил, что такое на самом деле забитый под завязку транспорт.

Команды не было на стадионе. Тренер пил чай, осмотрел Вовок и, подавив жабу тяжким вздохом, спросил:

– Чай будете? Жена, вон, расстегаи спроворила. Или завтракали?

– Нет, – как всегда выскочил со своей непосредственностью вперед Третьяков.

– Ну, садитесь.

«Сколько может получать тренер динамовской команды? Рублей… Хотя ведь майор. За тысячу? Плюс талоны на питание, пайковые, премии, наверное, все же прошлогодние чемпионы СССР и в этом году в призерах и без Вовок будут. Не объедим», – решил Фомин и тоже потянулся к пирогу.

– Фомин, мы вчера немного твою звезду поотрабатывали. Не выходит ведь ничего. Ты сам-то каждый раз шайбу в девятку заносишь. Приподнимаешь. Секрет какой есть? – Чернышев забрал со стола тарелку с пирогами, видя, с какой скоростью ее содержимое развоплощается.

– Конечно, Аркадий Иванович. Покажу. Только нужно чуть клюшки переделать. Крюк малость изогнуть, вот как у меня, – он кивнул на стоящую в углу кабинета тренера клюшку. Не спутать. Изолентой вся перетянута, чтобы в крагах не скользила и не ломалась. Особенно тщательно, с помощью сначала казеинового клея и бинта, обработан крюк, который потом тоже обмотан тонким слоем черной изоленты. Все равно сломается, но попозже. Страшный дефицит. Пойди достань!

– Посмотрели. Завхоз говорит, что из Чехословакии должны два десятка клюшек привезти. Когда только?! Придут к концу сезона. Изоленту заказал. Пойдемте на поле, ну да, на площадку, все не привыкну. Покажешь, как шайбу поднимать, чтобы не кувыркалась.

Команда подтянулась, когда Чернышев почти освоил щелчок. Игроки «Динамо» сгрудились у борта, наблюдая, как пацан учит чемпиона страны и заслуженного мастера спорта бить по шайбе. Концерт целый устроил. Артист. Понятно.

– Шайба должна быть на комфортном для вас расстоянии, чтобы плечи ни в коем разе не уходили вперед. Примерно в полуметре. Ноги должны быть чуть согнуты. Клюшку так высоко задирать не надо. Примерно на уровне плеч. Ваша ошибка, что вы хотите ударить по шайбе. Нужно, чтобы какое-то время крюк до соприкосновения с шайбой шел по льду. Плечевой пояс при этом должен быть расслаблен, и напрягаться нужно только в момент соприкосновения крюка с шайбой. После соприкосновения нужно еще довернуть бросок плечами, и крюк должен получиться в оконцовке параллельно льду.

Щелк. Бряк. Кряк.

– Сссссука. Кхм.

– Аркадий Иванович. Главная ваша ошибка теперь, что шайба далеко от вас. Вы к ней тянетесь плечами, и понятно, что из такого положения щелчок не получится. Еще рука должна быть верхняя прямая, а вы локоть прижимаете к себе.

Щелк. Бряк. Кряк.

– Стоп, Аркадий Иванович. Вот вы чуть отпустите шайбу, так, теперь догоняйте и одновременно разворачивайтесь, чтобы вы к направлению броска были под девяносто градусов. Стоп. Это не девяносто. Шутку знаете: «Это вода кипит при ста, а прямой угол девяносто градусов». Так у вас все сто двадцать. Резче разворачивайтесь. Мля, не отпускайте шайбу так далеко. Дайте покажу. Вот, просто ведь все… Стоять. Опять клюшка выше головы… Стоять. Теперь слишком рано клюшку об лед трахнули. Ну, показывал же. Десять сантиметров. И провожаем до конца плечами.

Михаил Якушин, игравший в прошлом году за «Динамо» в хоккей и ставший чемпионом страны, а вообще – главный тренер футбольного клуба «Динамо» и по совместительству тренер команды «Динамо» по русскому хоккею, стоял у поваленных скамеек вместе с возвышающимся над ним на целую голову Виктором Дубининым – вторым тренером и качал головой. Завтра на большом стадионе должна состояться очередная игра по русскому хоккею, и команда пришла на тренировку. Вон уже выкатилась на лед. А тут такой аттракцион.

– Иваныч? Это что за кадр с тобой? – Якушин выкатился на лед.

«Хитрым Михеем» еще не прозвали, но Вовка его узнал. Вот к кому ему нужно попасть после окончания сезона в канадском хоккее. Он все же футболист. И с хоккеем в СССР и так все будет отлично, а вот с футболом будет по-разному. Всегда будут в одном шаге от громкого успеха. Ну, разве золото Олимпиады в Мельбурне. Но тогда будет тренером Гавриил Качалин. Да и там все настолько на тоненького пролезло, что не иначе какой-то бог футбольный подыгрывал.