Среди легенд - Шопперт Андрей Готлибович

– Учителей Аполлонов прислал, – огрызнулся Чернышев и поманил Вовок. – Довольно, ребята. На этом стадионе сейчас тренировка будет. На нашем нельзя, лед угробим, сейчас побегаем немного, на турниках повисим и обедать поедем. Автобус, наконец, отремонтировали.

Побегали вокруг стадиона, повисели на турниках. Вовка продемонстрировал и выход силой, и подъем переворотом, и даже недавно освоенную склепку. Оказался не единственным. Кроме склепки почти все повторили. Параллельно бегали юноши «Динамо». Далековато было, но один из пацанов был на голову выше остальных.

«Неужели Яшин. У него, кажется, 193 сантиметра. Познакомиться надо», – решил Фомин, но тут Чернышев глянул на часы и прокричал: – Всё, мужики, давайте мыться и строиться, через полчаса автобус придет, повезут на фабрику-кухню завода «Динамо» обедать.

Вовка вышел на улицу одним из последних. Рожков в душе три всего, а народу тринадцать человек. Тереться голой задницей среди намыленных мужиков, как делали некоторые, не хотелось от слова совсем. Не то воспитание. Не коммунист. Сегодня дорожную телогрейку, в которой приехал в Москву, Вовка сменил на новое черное пальто. Почти новое, пару недель походил. В магазине такого не найти, да и где такие деньжищи взять. Пальто досталось по случаю.

Ну, это целая история.

У Павла Александровича – Вовкиного отца – был день рождения. Особо звать в гости некого было. Пришел дядя Петя (тот, что возил их на дрезине к деду на рыбалку железнодорожник) с женой тетей Фросей и их дочка восемнадцати лет – Ольга. Старший сын у Петра Александровича на войне погиб, а средний сейчас в армии на границе с Китаем служит. Война там, в Китае, гражданская. Коммунисты воюют с бывшими коммунистами. Вовка точно знал, что вскоре Мао Цзэдун победит, а Чан Кайши сбежит на Тайвань, но делиться этой информацией ни с кем не собирался. Да никто и не спрашивал.

Уже выпили по паре рюмок, в смысле взрослые, и тут Мишка, черт бы его подрал, как-то дернулся за столом неудачно и опрокинул на пол бутылку с самогонкой. Бросились поднимать и вдобавок и бутылку с водкой уронили. Еще полгода назад Павел Александрович выпорол бы пацана, и Вовке бы досталось за компанию, но тут мать с Вовкой у него на руках повисли и назад на лавку усадили.

– Не специально же. Хотел тете Фросе хлеб передать, она потянулась, – вступился за брата Вовка.

– Пух-пух, – попыхтел чемпион города по борьбе. – А что теперь за праздник без спиртного?

– Вова, сынок, ты сходи к тетке Матрене, возьми у нее литр самогонки, – сунула деньги и банку мать Вовке.

Вовка быстро встал и начал одеваться, и тут в коридор все высыпали и стали советы давать, как узнать хороший самогон или плохой. Вовка натянул ватник старенький, а дядя Петя и говорит:

– Здоровый парень вымахал. Жених уже, правда, Оля? – Дочь кивнула и засмеялась своим низким грудным голосом. Тоже выпила немного. А дядя Петя продолжил: – И не идет тебе эта обдергайка. Слушай, племяш, нам тут новые шинели выдали, а старая у меня еще вполне. Ты забеги завтра, я ее тебе и отдам. Швею найдете, перелицуете и пальтишко себе спроворишь. Будет у тебя красивое черное пальто.

Так и сделали. Сходил вечером Фомин к дяде Пете и получил шинель со споротыми пуговицами и в нагрузку еще и шапку цигейковую, почти новую. Дома отдал матери. Та подергала, проверяя, не сгнила ли ткань, вывернула и посмотрела внутреннюю сторону.

– Вполне целая, чуть выгорела с лицевой стороны, но внутренняя сторона нормальная – черная. Хорошая вещь. Замечательное пальто будет. Собирайся, Вовка, пойдем к Светке. То есть к тете Свете. Она по-божески возьмет. Я ей кое-чем помогла летом по работе. Должна добро помнить.

Стемнело уже. Часов семь вечера. Оказалось недалеко. Фомин эту женщину видел один раз, седьмого ноября на демонстрации, она шла вместе с Фомиными, пела под гармонь частушки задорно, не отказывалась от рюмочки, что из-под полы наливал Павел Александрович. Вообще, веселая женщина.

Постучали, там что-то прокричали за дверью, и через минуту примерно появилась эта самая Светка. В халатике и без шапки, оказалось, что и не тетка совсем. Нет, не дядька, но для семидесяти лет Федора Челенкова так просто девочка. Лет двадцать пять.

– Ой, да вы с женихом. Здрасьте, меня Света зовут. – Протянула, улыбаясь, руку Вовке. – Свататься пришел?

– Прекрати, Светка. – Мать даже пальцем ей погрозила. – Вот, пришли, как договаривались, мерку снять и шинельку принесли.

– Здоровый какой, весь в Павла Александровича. И глаза его, и волосы вон блондинистые, а уж рост-то и подавно. Тоже богатырем будет. Шинелька-то не мала? – женщина схватила Вовку за руки, вывела в комнату на свет и покрутила туда-сюда.

– Это дядьки его. Там лишка еще останется. Он не сильно меньше Паши.

– Хорошо. Так, жених, раздевайся. Портки можешь оставить, если хочешь, – и залилась колокольчиками.

– Светка! – сморщилась мать.

– Все, все. Вовка, скидывай ватник, валенки и шапку на вешалку, и я сейчас тебя мерить буду.

Измерила всего. При этом Вовке показалось, что когда швея его сзади измеряла, то умышленно своей полной «троечкой» навалилась.

– Все, дорогие товарищи, можете быть свободны. Послезавтра приходите на примерку так же часов в семь вечера. Нужно будет фасон обговорить и предварительно померить.

Послезавтра было четвергом и мать пришла поздно с работы, конец месяца, чего-там не ладилось у них.

– Вов, ты сходи один на примерку, не заблудишься. А то мне еще суп варить и картошку жарить. Только сильно не задерживайся. Не знаю, как получится. И не слушай ее. Вечно шутит. Зато мастерица знатная.

Фомин устал на тренировке и идти не хотел, ноги гудели, но вылезти из коротковатого ватника и заиметь настоящее пальто хотелось. Оделся и вышел в метель. Второй день мело. Пришел весь, как снеговик, и долго отряхивался в подъезде. Нет, подъездом это назвать нельзя. Дом такой же, как у них – четырехквартирный, и маленькие сени или тамбур. Открылась дверь и из полутьмы прихожей раздался веселый голос портнихи:

– О, Вова, ты чего не стучишь, не заходишь. Боишься меня?

– А должен? – решил подыграть Вовка.

– Не съем. Заходи, раздевайся.

Фомин разделся и зашел в комнату. Там по всем стульям и спинкам кровати были развешаны уже распоротые, выстиранные и отглаженные куски черной драповой материи. Понятно, шинель бывшая.

– Так, модник, скажи, а какое тебе пальто нужно? Вон журнал видишь, посмотри, какое нравится.

Убожество. Мешки. Ни вкуса, ни фантазии. Да лучше в ватнике ходить!

– Тетя Света, а можно мне карандаш и листок бумаги?

– Какая я тебе тетя. Просто Света. – Встала, уперев руки в хорошие такие бедра тетя. При этом верх халатика, надетого, видимо, без лифчика, разошелся, и «троечка» себя проявила.

– Хорошо, просто Света. Есть карандаш?

– Держи, – и она протянула Фомину ученическую тетрадку и химический карандаш.

Вовка его мусолить не стал, он положил перед собой журнал, как образец, срисовал пальто из него, а потом стал карандашом, уже наслюнявленным, добавлять и урезать. Получилось вполне модное пальто из следующего века. Такое, какое как-то в Англии Челенков себе купил. Просто Света сначала молча стояла у него за спиной, а потом придвинулась и, нависнув над сидящим Вовкой и пристроив груди ему на плечо, стала спрашивать пояснения.

– Кхм, Просто Света…

И тут она укусила его за ухо. Не сильно и не больно. Прикусила, играя, и погладила по голове. Одной рукой. Вторая в это время пошла от груди на живот и уперлась в резко обозначившийся бугорок.

– Готов! – и она, развернув Вовку на табуретке, впилась в него губами.

Страсть есть. Умения нет. Пришлось продемонстрировать. Поделиться опытом.

Добрались до кровати, и там оказалось, что страсть лучше опыта. Нафиг та Камасутра со всякими «фейерверками», «наездницами» и «блестящими треугольниками». Пришлось подушкой голову закрывать Просто Света выгибалась, кричала, рычала и, наверное, хотела поделиться ощущениями со всем их поселком. Ни с чем подобным Челенков в прошлой жизни не сталкивался.