Мёртвая тишина. Убедись в том, что ты жив - Джейн Би.

– Вы хотели поговорить о тишине, доктор, – тихо сказала Анна. – Я много думала об этом, но мне нечего вам сказать. Я не нахожу слов, чтобы описать то, что чувствую.

Сэму показалось, что Анне стало чуть лучше по сравнению с их последней встречей. Ее взгляд немного прояснился, привычный тремор оставил ее руки в покое, она выглядела абсолютно спокойной и нормальной настолько, насколько вообще можно судить о нормальности человека по его внешнему виду. Доктор рискнул поднять давно интересующую его тему.

– Давайте поговорим о ребенке или о его отце, – предложил Сэм.

Анна изменилась в лице. Взгляд потерял точку опоры и снова стал рассеянным. Доктору показалось, что он физически ощутил всю тяжесть груза, который Анна волокла за собой и никак не могла скинуть – ни сама, ни с его помощью. Ему показалось, что и сама фигура девушки мгновенно потяжелела и потемнела, как будто налилась ядовитыми соками раненого сознания.

– Я люблю ребенка, ребенок это все, что у меня есть, – медленно, монотонно, четко проговаривая каждое слово, произнесла Анна.

Это были не ее слова, не ее голос, а как будто заученная по чьему-то научению фраза. Слова, которые должны были бы нести в себе определенные эмоции, звучали настолько мертво и безжизненно, что у доктора не осталось сомнений: ребенок и все, что с ним связано, – самая болезненная тема, а возможно, и причина, по которой Анна поддалась заболеванию.

– Плач превращается в рев. Глухой рев, как будто что-то его раздирает изнутри, просится наружу, но никак не может освободиться. Крик… Каждую ночь. Я не сплю. Я устала, – Анна продолжала говорить монотонно, но уже не так четко и внятно. Доктору требовалось все его внимание, чтобы разобрать некоторые ее слова.

– Возможно, ваш ребенок чувствует ваше состояние, и это его тревожит. Давно не секрет, что дети очень сильно отражают моральное и психическое состояние своих родителей. Постарайтесь успокоиться, и ребенок последует вашему примеру, – Сэм пытался вернуть ее в реальность, говорил громко, даже встал со своего кресла и подошел ближе, как будто стараясь обратить на себя ее внимание. – Анна, подумайте, что могло бы вас успокоить. Что могло бы принести радость? Если бы можно было сделать все, все что угодно? Представьте на минуту, что у вас есть право на одно желание, чего бы вы хотели больше всего? – теперь голос Сэма звучал мягко, он как будто плыл. Такой легкий, спокойный голос, парящий в воздухе, медленно доплывающий до собеседника и окутывающий его своим теплом.

Анна подняла глаза и посмотрела на доктора, он стоял совсем близко, она слышала его беспокойное дыхание и чувствовала его запах. На мгновенье он показался ей знакомым, и она как будто готова была узнать его и принять, но уже через секунду, передумав, перевела глаза на фигурку в своих руках и снова отдалилась, погрузившись в свой мир. Ее руки увлажнились настолько, что фигурка чуть не выскользнула, Анна подхватила ее машинально, в последний момент, и прижала к груди. В этот раз это было что-то похожее на коня, с глазами как у лягушки и мягкими лапами вместо копыт. Взгляд Анны застыл, она чуть наклонила голову вправо, как будто пытаясь разглядеть что-то вдалеке за спиной доктора, потом нахмурилась и заговорила, ее голос приобрел теперь неприятный металлический оттенок:

– Мы стригли ногти, – Анна наклонила голову еще больше вправо, чуть опустила вниз и зажмурилась. – Больно. Боже мой, как больно, как некрасиво! Кровь, я не люблю кровь! – потом она резко открыла глаза, выпрямилась и продолжила уже спокойней: – Так гораздо лучше, так намного легче. Все пройдет, я буду заботиться о тебе, я должна заботиться.

– Анна, что-то случилось? Вы поранили ребенка? – Сэм не на шутку встревожился, он смотрел на нее и пытался понять, говорит ли она правду или это только ее больная фантазия. – Вы обратились к врачу? Обработали раны? Анна, прошу вас!

– Все хорошо. Ребенок это все, что у меня есть, – Анна снова повторила заученную фразу все тем же мертвым тоном.

– В таком состоянии вы можете навредить малышу, может быть, вы позволите мне помочь вам, – Сэм наконец решился предложить ей помощь, это было не так страшно, как ему казалось. – Если вы… Если не хотите, чтобы я… Есть люди, они смогут помочь вам, пожалуйста, Анна, они помогут вам и ребенку.

Сэм попытался посмотреть ей в глаза, но она не встретила его взгляда. Она сидела неподвижно, как будто закованная в кандалы, ее душа и сознание, не знавшие никогда свободы, не принадлежали ей и сейчас.

– Анна, вы могли бы привести своего ребенка на следующую нашу встречу? Может, я мог бы, если вы, конечно, позволите, заехать к вам и помочь?

– Помощь… Мама. Мама. Мария… Она меня любит, – Анна скривила губы в подобии улыбки, но все еще смотрела в никуда.

– Мария? Кто это? Это ваша мама или няня? Я помню, вы говорили, что вы плохо знаете свою мать, – Сэм замолчал, запутался в собственных мыслях и начал быстро перелистывать свой блокнот с записями по Анне, пытаясь найти пометку о матери Анны. Он точно знал, что ставил пометку и делал некоторые комментарии по этому важному поводу. Анна как будто не замечала его, она говорила с фигуркой, которая все еще была у нее в руках.

– Мария заботливая, – Анна снова прижала фигурку к груди и наклонила голову чуть вправо, – Мария – красивое имя. – Анна отвернулась к окну и произнесла чуть слышно: – Если бы у меня была девочка, я назвала бы ее Мария.

Сэм не услышал и пропустил эти слова, ему наконец удалось найти нужную заметку, и он делал какие-то новые записи в своем блокноте. Казалось, что карандаш скрипел по бумаге громче, чем Анна говорила.

– Анна, расскажите об отце ребенка, как вы познакомились? Он знает о том, что он отец? – Сэм внимательно смотрел на Анну, пытаясь поймать хоть какую-то эмоцию на ее лице, но оно оставалось неподвижным.

– Отец? – Анна вдруг подняла голову и уставилась на Сэма. Ее лицо изобразило озабоченность, было похоже, что она пытается что-то вспомнить, но ей это удается с трудом. – Я не знаю. Отец… – легкая ухмылка скользнула по уголкам губ. – Я знаю, что он за человек… – ухмылка превратилась в злобную гримасу отвращения, один Бог знает, что виделось ей в этот момент. Она снова говорила не с доктором, а в лучшем случае с фигуркой в своих руках: – Отец никогда не хотел знать о ребенке! Его не существует! – Анна вдруг сорвалась на крик, резко встала, подошла к окну и, чуть наклонившись вперед, прислонилась лбом к холодному стеклу, вцепившись одной рукой в отдернутый тюль. В другой руке она продолжала теребить фигурку. Закрыв глаза, она постояла так несколько минут, потом глубоко вздохнула и вернулась на кушетку.

Сэм решил больше не волновать ее сегодня и оставил болезненную тему семьи.

Остаток времени они говорили о разных вещах, которые, казалось, волновали Анну не меньше, чем семейные проблемы. Она жаловалась на то, что не может надеть кофточку с коротким рукавом на работу: ей холодно, кондиционер находится прям над ее столом, на нее постоянно дует холодный воздух, и даже летом ей холодно. Она ведь так может заболеть и, чего доброго, умереть от болезни, поэтому ей приходится постоянно кутаться в теплые вещи. Были затронуты и довольно серьезные темы. Например, ее крайне волновали недавние события в Орландо. Американец, афганского происхождения, принадлежащий к группировке ИГИЛ6, расстрелял людей в ночном гей-клубе. Погибло около пятидесяти человек.

– Это страшно доктор, ведь все эти люди дороги кому-то. Больно терять своих детей… – На мгновенье доктору показалось, что стеклянный взгляд вернулся, но ему это только показалось. Анна смотрела прямо перед собой, периодически переводя свой ясный, как белый день, взгляд на Сэма. Она вернула фигурку на место на полупустой полке, не забыла и про заимствованную в прошлый раз, незаметно достала ее из сумки и поставила рядом с сегодняшней.

– Вот так вот, просто потому, что кто-то решил, что его мнение более важно и единственно верное. Доктор, вы верите в Бога? – не дожидаясь ответа, Анна продолжила: – Я вот верю, но для меня Бог – это воля. Человеческая воля, сила мыслей и поступков. Вот люди, которые голодают, почему бы им не встать и не начать работать, проявить волю и силу, я сейчас не говорю о больных и убогих. Простые бездомные или попрошайки, или вечно жалующиеся на свою жизнь, что им стоит изменить ее? Ведь у них есть главное – есть сама жизнь! Возможность дышать, видеть, слышать, чувствовать. Они не калеки, да даже если и калеки, в наше время это не приговор, есть много мест занятости людей с разными недостатками, если можно их так назвать.

Нет образования – ничего страшного, это не повод унижаться до милостыни, ведь можно же пойти мыть посуду, полы, убирать улицы, все что угодно, в мире достаточно простой работы, но им удобнее просить, удобнее быть жертвами чего угодно: политического режима, обстоятельств, оправданий всегда хватает. Они просят Бога о помощи, о прощении, а все, что им нужно, это увидеть Бога в себе самих. Собрать волю в кулак и начать двигаться! Не терять уверенности, думать, пытаться, знать, что однажды все будет хорошо, главное – не сдаваться. Но это трудно, потому что надо полагаться только на себя, надо принимать решения и нести за них ответственность.