Мёртвая тишина. Убедись в том, что ты жив - Джейн Би.

2

– Заткнись! Чего тебе еще надо? Да заткнись же ты наконец! Сколько можно орать? – комнату пронзил истеричный женский крик, но он терялся на фоне детского плача. Ребенок плакал уже почти час, и плач перерос в хриплый рев. Казалось, что голоса звенят, отражаясь от стен полупустой комнаты. Удивительное терпение соседей или просто нежелание взваливать чужие проблемы на свои плечи?

– Что ты хочешь? Ты издеваешься надо мной! – женщина визжала от неуправляемой ярости. Вдруг она резко сменила тон на любящий: – Давай я тебя накормлю, вот смотри, бутылочка, давай поешь, мы давно не кушали.

Ее терпения хватило ненадолго. Она грубо схватила ребенка дрожащими руками и попыталась его накормить, но ребенок отчаянно не желал есть и продолжал орать, его кожа становилась все краснее, слез не было, только глухой младенческий крик, разрывающий маленькое неокрепшее тельце.

Она бросила ребенка на кровать и вышла из комнаты. Немного успокоившись, вернулась. Взяла ревущий комочек на руки, прижала к себе и расплакалась. Она пыталась передать все остатки своего материнского тепла ребенку, возможно, он это почувствовал и стал понемногу замолкать.

– Ну вот, видишь, все хорошо. Ты, наверное, очень голоден, давай поедим.

Она снова попыталась накормить ребенка бутылочкой со смесью, в этот раз ей удалось. Малыш открыл крошечный рот и начал сосать молоко, постепенно засыпая, наконец совсем сдался и мирно засопел.

Она бережно положила его в детскую кроватку, ее руки все еще дрожали, а слезы на глазах не успели высохнуть. Она замерла и несколько минут стояла неподвижно, почти что затаив дыхание, наблюдая садкий сон своего дитя, потом улыбнулась и накрыла ребенка маленьким детским одеяльцем – голубым с розовым узором. Ее взгляд прояснился, дыхание выровнялось, а мелкая дрожь наконец отступила и оставила ее руки в покое. Опустившись на пол рядом с кроваткой, она глубоко вздохнула.

Воцарившийся покой был нарушен дерзким вторжением. Она вскрикнула и резко вскочила с пола на кровать. Огромный черный таракан протиснулся в щель между стеной и оконной рамой и уверенно подбирался к пеленальному столу. Ее снова затрясло. Она медленно спустилась с кровати на пол, ни на секунду не выпуская из поля зрения незваного гостя, взяла упаковку детских влажных салфеток и, точно рассчитав траекторию, одним движением оказалась рядом с тараканом и прихлопнула его тяжелой упаковкой салфеток. Отдышавшись несколько секунд, она достала одну салфетку и сгребла в нее останки чудовища, осторожно приподняв орудие недавнего убийства. Женщина приоткрыла окно и выкинула салфетку с тараканом на улицу.

– Вот так тебе, сволочь! Иди откуда пришел! – ее глаза снова заблестели от наворачивающихся слез. Она вернулась к кроватке с младенцем, убедилась в том, что тот спит, и поправила одеяльце. Слезы снова покатились по ее щекам. Она медленно сползла на пол между детской и своей кроватями, ее взгляд помутнел, она быстро шептала себе под нос: «Разве я этого хотела… разве я об этом мечтала… Я не хотела так… только не так… Я не хотела… я не хочу… Прости меня». Через несколько минут шепот сменился тихим ровным голосом с металлическим оттенком: «Я должна быть хорошей матерью, я должна заботиться о тебе… я должна…» И снова шепот: «Господи… я ненавижу тебя…» Слезы душили ее, не давая выговорить больше ни слова. Скоро тихий голос вернулся, она спокойным тоном проговорила, обращаясь в пустоту серой картины за маленьким грязным окном, ютившимся напротив кроватей: «Все хорошо… все хорошо. Все хорошо». Она все еще сидела на полу, прижав колени к груди, закусив верхнюю губу и мерно покачиваясь.

В комнате было холодно. Как бы она ни затыкала щели в старых рассохшихся рамах, морозный воздух все равно находил возможность проникнуть и внести нотку «свежести» в унылое существование жильцов. Нынешняя зима отличалась низкой температурой. Слишком низкой для этого региона. Снега не было, но по утрам замерзали лужи и леденели ступеньки около ее дома. Теплой одежды ни у нее, ни у ребенка не было, оба переживали особо холодные дни, кутаясь в потрепанные одеяла. В любом случае особого желания выходить на улицу у нее не было, тем более что свежего воздуха и так вполне хватало.

Ей было трудно содержать даже эту обычную дешевую квартиру с одной спальней и очень маленькой гостиной, совмещенной с крохотной кухней. Места им хватало, но ей часто казалось, что она задыхается в этих пропитанных сыростью, никогда не просыхающих стенах. Она понимала, что ребенку должно быть вредно дышать таким воздухом, но лучшего они себе сейчас позволить не могли. Отопление очень громко включалось и шумело до тех пор, пока помещение не нагревалось до выставленной на термостате температуры. Ей пришлось кутать термостат, чтобы не расходовать слишком много энергии, воздух в помещении все равно не прогревался до нужной температуры. К шуму она уже привыкла и не обращала на это внимания. Она взглянула на часы на стене, было поздно, нужно успеть поспать хотя бы пару часов, пока спит ребенок. Скоро он проснется и снова будет что-нибудь требовать, мысль об этом давила ее. Она расстелила постель и, скинув теплый халат на стоящий у кровати стул, быстро нырнула под холодное одеяло. Мысли не давали ей покоя. Воспоминания о давно ушедших днях, потерянных мечтах и забытых надеждах сверлили ее изнутри, оставляя незатягивающиеся ранки. Если бы можно было представить человеческую душу в виде чистого листа, то ее лист был бы полностью исколот толстыми иголками непокорной судьбы, но, несмотря на это, все еще достаточно светлым. Сон не шел, она ворочалась с бока на бок, переминая под собой старый бугристый матрас. Он то и дело поскрипывал под весом ее тщедушного тела. Она прислушивалась к дыханию спящего в своей кроватки младенца. Постепенно ее тело согрелось и расслабилось, а мысли начали путаться, смешиваясь с тревожными сновидениями.

Она должна быть хорошей матерью… Она должна…

Нужно хоть немного отдохнуть, завтра будет много работы, надо чем-то платить за жилье, еду и счета. Наконец она окончательно сдалась и погрузилась в глубокий сон. Ребенок, вымотанный накануне продолжительной истерикой, не просыпался почти всю ночь.

3

Район, в котором находился дом тетушки Сэма – Дарел, когда-то считался окраиной города. Чистый, тихий, с гладко выстриженными газонами у аккуратных маленьких домов, фасады которых всегда ярко украшались к праздникам, особенно ко Дню независимости и Рождеству.

Доктор Сэм Хейли – высокий, темноволосый джентльмен с красивыми, чуть раскосыми карими глазами и манящей таинственной грустью улыбкой – припарковал свой «Мини Купер» у дороги, поскольку во дворе стоял грузовик. Несколько человек суетились вокруг дивана. Сэм с грустью посмотрел на старый диван темно-лилового цвета. Он вспомнил, как они вместе с тетушкой Дарел ездили на распродажу выбирать диван, как она прилипла к продавцу, выпрашивая тридцатипроцентную скидку, а тот ни в какую не соглашался, но она отказывалась сдаваться и ходила за ним по всему павильону, распугивая других потенциальных клиентов своей грустной, почти что плачущей физиономией. В конце концов продавец сдался и оформил для них скидку как для работников магазина. Тетушка была на седьмом небе от счастья. Сэм никогда не понимал ее вкусовых предпочтений, вот и в тот раз она не удивила, выбрав диван темно-лилового цвета, хотя стены в ее гостиной были светло-голубые.

Он изредка подшучивал над ее манерой одеваться, но она не обращала на это никакого внимания, тем более что его шутки ни в коей степени не были обидными, скорее, их можно было принять за комплимент. Сэм бы никогда не позволил себе обидеть тетушку, заменившую ему обоих родителей. Сразу после катастрофы, разделившей жизнь обоих на «до» и «после», тетушка решила оставить попытки устроить свою личную жизнь и посвятила всю себя воспитанию Сэма. Она бережно хранила воспоминания о своей сестре – матери Сэма, понимая, насколько это должно быть важно для осиротевшего мальчугана. Ему тогда было всего пять, ей тридцать восемь, своих детей у нее не было, она вообще мало что понимала в родительстве и всегда мечтала путешествовать, но и эту мечту ей пришлось на время отложить.

Сэм подошел к дому со стороны гаража. Когда-то в нем стоял старенький «Форд» пикап, в детстве Сэм мечтал о том, что, когда вырастет, купит себе нечто подобное. Ему нравилась двухместная кабина и довольно вместительный открытый багажник, в котором тетушка возила краски и инструменты, она была художницей и зарабатывала в основном росписью стен в частных домах. После появления в ее жизни Сэма тетушке пришлось найти постоянную работу, но она никогда не отказывалась от любой, даже самой непростой халтуры. Она помнила, как сестра мечтала о том, что ее сын вырастет и станет выдающимся ученым, неважно в какой из наук. Главным для нее было дать ему образование, которое они с сестрой не смогли себе позволить.