Мёртвая тишина. Убедись в том, что ты жив - Джейн Би.

Наконец-то он доехал до офиса, не опоздав ни на минуту, как, впрочем, в большинстве случаев – пунктуальность была еще одной неотъемлемой чертой Сэма. Офис был его вторым домом. Там он проводил большую часть своего времени, прячась от мыслей о прошлом и надежд на будущее.

4

– Опять царапина! – раздался недовольный женский голос. Она схватила зеркало и уставилась на свое отражение, разглядывая неглубокую свежую царапину на правой щеке возле носа. – А если я тебе лицо расцарапаю, тебе понравится? – швырнув зеркало на кровать, она подошла к ребенку, который сидел на полу в окружении своих игрушек.

Короткие, криво стриженные волосы, безликая застиранная одежда и неумытое лицо с огромными часто моргающими глазами. Ребенок выглядел испуганным, но плакать не решался, давя в себе подкатывающийся ком истерики и не смея пошевелиться. Женщина схватила малыша за плечи и начала трясти. Ребенок продолжал молчать и испуганно смотреть на мать. Казалось, что для ребенка, хотя он и был напуган, ничего необычного в действиях матери не было. Вдруг ее раздражение резко сменилось смирением, взгляд забегал по комнате, она отпустила плечи ребенка и села на пол, уставившись в одну точку.

– Это я виновата, да, я. Я во всем виновата. Ты ни при чем. Это все я, я одна. Из меня вышла плохая дочь. Я плохая. Плохая мать… – она почти заплакала, но внезапно успокоилась и, улыбнувшись, продолжила: – Кажется, нам пора подстричь ногти.

Она посадила ребенка в кроватку и вышла из комнаты. Найдя на кухне ножницы, вернулась. Ребенок сидел, забившись в угол кроватки, и нервно теребил рукава своей кофточки. Она наклонилась, взяла ребенка и усадила на пеленальный стол. Ребенок не пытался сопротивляться, даже не шевелился. Если бы не частое дыхание и моргающие глазки с тревожным взглядом, то можно было бы принять живое дитя за отлично сделанную куклу.

– Не двигайся! – тон женщины снова поменялся, голос звучал холодно и безучастно, взгляд был затуманен. – Не смей шевелиться! – Ее глаза округлились и налились кровью: – Иначе я сделаю тебе больно, очень больно! Больно! Как ты мне, совсем как ты мне. Мне больно! – ее руки дрожали.

Ребенок молчал, маленькое тельце дрожало от страха, малыш привык бояться, чувство страха для него было так же естественно, как чувства голода и холода.

– Вот так, аккуратно. Осторожно, я тебе покажу, как делать мне больно. Я не позволю никому делать мне больно.

Дрожащими пальцами она зажала маленькую пухленькую ручку и попыталась остричь ноготки на пальчиках левой руки. Ребенок неожиданно дернулся, и это окончательно вывело мать из себя, ее как будто ударили по голове. Она вздрогнула, дернула его руку и резко надавила на ножницы. Ее взгляд был прикован к стене, она даже не смотрела на ребенка в этот момент, она находилась в другом пространстве, отсутствовала, но ее пальцы продолжали держать ручку ребенка и с силой сжимать ножницы.

Это был пронзительный крик, крик, задыхающийся от боли, беспомощный крик, одичавшие глаза, наполненные страхом и немым вопросом: «За что, мама?».

Звук истошного детского крика наконец вернул ее в реальность, она пришла в себя и обомлела от увиденного кошмара. Ребенок лежал на пеленальном столе и кричал, все вокруг было в крови, слезы заливали маленькое детское личико, ребенок ревел, задыхаясь от боли и ужаса. Она выронила ножницы из рук и еще минуту не могла понять, что же произошло, кто поранил ее малыша. Осознав весь ужас содеянного, в панике она схватила ребенка и понесла его в ванную, промыв раны, выбежала на кухню и стала искать хоть какое-то обеззараживающее средство, положив ребенка на холодный пол. Наконец она нашла перекись водорода и залила им раны.

Ребенок продолжал кричать, она плакала и не могла поверить, что причинила боль единственному родному существу. Обработав раны перекисью, она перевязала искалеченную ручку с двумя обрубленными пальчиками бинтом, дала ребенку сильное обезболивающее, прописанное ей самой после родов. Отломив маленькую часть таблетки, раскрошила ее и растворила в стакане с молоком. Лекарство скоро подействовало, и ребенок успокоился. Она продолжала плакать, тихо, безнадежно. Ей все это казалось страшным сном. Она шептала: «Мама, скоро приедет мама. И нам будет легче, намного легче. Мама. Мама». Немного успокоившись, она набралась смелости войти в комнату и убрать все следы недавнего происшествия. Ребенок уснул, а она отмывала пятна крови и тихо напевала себе под нос песенку:

Спи, младенец мой прекрасный,Баюшки-баю.Тихо смотрит месяц ясныйВ колыбель твою.Стану сказывать я сказки,Песенку спою;Ты ж дремли, закрывши глазки,Баюшки-баю3.

Она слышала ее в детстве, в далеком туманном детстве, как будто в другой жизни. Наконец все было убрано, она окончательно успокоилась и решила, что больше такого не допустит, это было случайностью, она совсем не хотела поранить малыша. Она любит своего ребенка. Любит настолько, насколько умеет любить. Если вообще умеет. Если все-таки любит. Она должна быть хорошей матерью, ребенок – это все, что у нее есть.

Усталость валила ее с ног. Было поздно. За окном завывал холодный ветер. Нужно было поспать. Завтра рано вставать, нужно работать. Она подняла температуру на терморегуляторе, и батареи глухо загудели. Мерный монотонный шум ее успокаивал, казалось, она переставала слышать собственные мысли. Наконец она провалилась в липкий болезненный сон.

5

Джина сегодня была особенно приветлива – не удивительно, ведь сегодня пятница! Конец рабочей недели, а на выходные у нее как всегда куча планов. Ее роман перерастал в нечто большее, и Джина не скрывала радости по этому поводу. Ведь несмотря на все заверения в том, что она девушка самостоятельная, самодостаточная и никакая она не половинка кого-то там, а абсолютно цельное существо, ей, как и любому человеку вообще, очень не хватало верного партнера, который принял бы ее со всеми недостатками и пошел по жизни рядом.

В тайне она все еще надеялась стать матерью. «Ведь сейчас это не проблема, женщины рожают первого ребенка и после сорока. Конечно, существует риск, но ведь он существует и у молодых рожениц, в конце концов, на все воля Божья», – думала Джина и надеялась на лучшее. Ее оптимизму можно было позавидовать. После стольких неудачных романов она все еще верила мужчинам и каждый раз бросалась в омут с головой, как в первый раз, доверяя всю себя и отдавая все, что у нее было. Предыдущий неудачный роман, казалось, вымотал ее окончательно, но нет, ей хватило месяца, чтобы оправиться от случившегося и снова вернуться в строй бесчисленной армии, сражающейся повсеместно на любовных фронтах.

Бывший кавалер, на которого Джина делала долгосрочные прогнозы, испарился одним дождливым утром, выйдя до соседнего кафе за завтраком и прихватив с собой все более или менее ценные украшения Джины. Она прождала его весь день, не желая верить в то, что он и не собирается возвращаться. Она искренне переживала за него, собралась было обратиться в полицию, но не нашла ни единой фотографии, ни одной вещи своего ухажера, еще с утра претендующего на звание жениха. Сперва Джина убедила себя, что это ее вина, что она слишком на него давила, и он в итоге испугался их стремительно развивавшихся отношений.

Она где-то когда-то читала о том, что все мужчины боятся ответственности, и им нужно время, чтобы принять факт грядущей несвободы. Джина немного себя успокоила и решила, что ему просто нужно время, может, день-другой, а может, и неделя. Но прошла вторая неделя, за ней третья, а от суженого вестей не поступало. Джина рассердилась и решила, что устала сидеть дома и ждать, пока он соблаговолит смириться с потерей статуса холостяка. Она надела свой лучший наряд и собралась пойти выпить в тот самый бар, где они когда-то познакомились. Она была уверена, что найдет его там, ведь во время знакомства, несколько месяцев назад, ей показалось, что он завсегдатай этого заведения, потому что бармен общался с ним как со старым знакомым, называя его по имени, а официантки, не дожидаясь заказа, приносили напитки согласно его капризному вкусу, и это бросалось в глаза даже ненаблюдательной Джине.

Напялив единственные туфли на высоком каблуке и изобразив на лице беззаботность, Джина решила закончить образ и надеть все свои драгоценности, если так можно было назвать пару золотых колец, золотую брошь и тоненькую платиновую цепочку с маленьким кулоном, украшенным крошечным брильянтом посередине, именно в тот момент она и обнаружила пропажу. Сказать, что Джина расстроилась, это не сказать ничего.

Глухая боль сдавила ее грудь, как будто ее сильно ударили, только изнутри. Она так дорожила этими милыми вещицами, оставленными в наследство ее бабушкой, а теперь их нет. Это окончательно уверило ее в том, что жених не вернется. Идти в полицию Джине было стыдно, да и станут ли они разбираться с такой мелочью. В конце концов, как она докажет, что не сама отдала ему свои украшения, а теперь, когда он ее бросил, решила отыграться из ревности и обиды. Ей меньше всего хотелось оправдываться за свои неудачи в личной жизни перед чужими людьми, и она решила принять все случившееся как урок и двигаться дальше.