Отпечатки затертых литер - Юлия Мамочева

ПОЭМЫ

ЧУДО СВЯТОГО ВЕЛИКОМУЧЕНИКА И ВОИНА ГЕОРГИЯ КАППАДОКИЙСКОГО О ЗМИЕ

Чернильным бархатом накрылся сонный мир,Утих пожар багряного заката,И, подменяя царственное златоУкрадкою, невидимый факирРассыпал звезды по бесценной ткани;Средь них Астарта[2] в шелковом тюрбанеНа небосклоне место заняла,Окинув взглядом гордого орлаСвой стройный лик в бездонном океане.Но сумрак аспидный его соленых водНе послужил безропотным зерцалом:Чуть показавшись, под могучим валомВ нем меркнет серебро ее красот!Луна сердито прячется во мраке,Укутавшись пологом темных чар,И лишь, с небес стекая как нектар,Рисует луч таинственные знаки —Пылает в них огней грядущих жар,И лентою мерцающей парчиОн украшает дремлющие горы,На облаках сплетается в узоры,Рождая образ сказочный в ночи,Касается змееподобных рекИ тленных храмов суетного мира,Что, восславляя гордого кумира,Безропотный воздвигнул человек.

Под темным куполом, сокрывшим небосклон,Играя диким пламенем обряда,Раскинулся несокрушимо Он —Древнейший град. Резною колоннадойЕго дворец был пышный обнесен,Кровавой бронзой статуи сияли —Роскошных капищ мрачные цари,И золотом горели алтариРоскошные в языческом Гевале.

Той ночью жизнь неистовым огнемНа городских просторах воспылала:Во злую честь свирепого БаалаГрешил народ и кровью, и вином;Звенели крики — острые кинжалы,Сверкнув, пронзили жертвенную плоть.Жрецы, экстазом пламенным объяты,Ладони простирали к небесам —И Дьявол вторил хриплым голосамШальной толпы, кипящей от разврата.

Ритмично застучали барабаны;Толпа утихла. Из-за алтаря,Огнем звериных глаз во тьме горяИ словом заклиная талисманы,На свет Колдун верховный выходил;Он, облаченный в белую сутану,Своим богам молитву возносил.В руке Жреца искрился тонкий нож;Едва ступая, следом шел ребенок —Его глаза блуждали, как спросонок,А тело бурно сотрясала дрожь.Народ волною загудел, ликуя,Единой бурей зашумел Гевал:«Свети, Астарта! Славен будь, Ваал!»[3] —Сквозь тьму взывал он к идолам ночную.

Селевий царственный, что в пурпур облачен,Поднялся, пышный покидая трон,Завидя цену предстоящей дани,И мановеньем горделивой дланиПоведал: на нее согласен он.И полыхнуло, разгораясь, пламя —Огонь костра, а барабанный бойВновь овладел распутною толпой.Народ взревел, вздымая, словно знамя,Свой дикий вопль. И в этот самый миг,Когда взметнулось лезвие стальное,Готовое уж в сердце молодоеВонзиться, невесомый крикПодобно ласточке вспорхнул над головами —И разом воцарилась тишина.И выпал нож из лапы Колдуна.

«Одумайтесь, бесчестья сыновья!Жестокой смертью дышит ваша слава!»Десницею знамение творя,Из-за спины порочного царяНа божий свет ступила Елисава.Царевне лик был нежный Богом дан,И тонок был ее девичий стан,Волнами кудри черные стекали,А очи стойкой верою сияли —Бездонный в них плескался океан.

Минуя глыбу царственного трона,В летящем платье тонкого виссона,Она к златому вышла алтарюИ молвила надменному царю:«Отец! Что видит в идолах холодныхТебе душою преданный народ?!В них мертв священной доблести полет,И нет ни тени мыслей благородных!Как можешь сам металлу ты служитьИ кровью дань безвинную платитьБогам разврата, дьявольского злата…Ты верь, не мне —         Христу тебя судить!»Заслышав Бога истинное имя,Чуть полыхнул стемненный небосвод,И в ужасе зашелестел народ —Пронесся стон над толпами людскими!Но царь, оправив алые шелка,Захохотал греховно-бурным смехом —И отдаваться грохотом, не эхом,Ему ночные стали облака.

«О, дочь моя! Клянусь тебе Мелькартом,[4]Рассердишь ты всеслышащих богов!Где он, Христос? Моя не видит картаЕго земли Пилатов и Голгоф!Восславь кумиров — грешные делаПредать своих отцов благую веру.Я этому не следую примеру:Твоя молитва для меня — хула!»

Раздался грохот. Волею минуты,Царя познавши богохульный глас,Его порочный град Гевал погасИ зародилась дьявольская смута.Лишаясь в страхе трезвого ума,Подняли крик недавние герои,И черной непроглядной пеленоюНакрыла все карающая тьма.

303 год н. э., Никомидия, Восточная столица Римской Империи.

События этой главы предшествуют произошедшему в Истории Первой.

Давным давно, под проседью небесной,В далеком царстве гордых вифинян,Столицы древней возвышался стан,Как исполин над мировою бездной.[5]Сей град велел построить Никомед,Заставив древний восхищаться свет:Здесь роскошью дворцов сияли сводыИ храмов стройных золотился цвет,Возлюбленных античными царями…

Давно погасло жертвенное пламяВ, казалось бы, незыблемых стенах.И все же, порожденное жрецами,Оно горело дьявольски впотьмахТой самой ночью. Диоклейский царь[6]Взложил тогда ладони на алтарь,Сошедши с императорского трона:Молитву до вниманья АполлонаОн донести стремился, как и встарь.Диокл был свитой верной окружен —Горели златом тоги этой свиты:Сановники, магистры и комитыК своим богам явились на поклон;Царица стройная в алеющих шелкахСтояла подле властного супруга,И отблески пылающего кругаВ ее цвели опущенных глазах.

Царь обращался к идолу глухому,Красе порочной вознося хвалу —Плясали искры на резном полуПодобно водопаду огневому,И тишину хранил безмолвный люд,Внимая гласу своего владыки…На действие, устроенное тут,Со скорбною решимостью на ликеГлядел высокий юноша. В тениКолонны древней он стоял незримоДля богомольцев, устремлявших мимоНего свой взор: не чаяли ониУзреть меж статуй мраморных боговНашедшего в тюрьме предсмертный кровИ пытками лишенного сознаньяГероя прежних, доблестных времен —

Трибуном царским был когда-то он,В служенье видя высшее призванье —На поле брани мужеству егоДостойные дивились супостаты,И чтили все имперские солдатыМладого командира своего.Но жизнь была в то время непроста:Диоклов гнев вскипел, не зная меры,Когда народ дурную предал веру,Признав святую истину Христа.По всей стране людской катился стон —Костры пылали жаром царской злобы,И всюду мученические робыСулили вечный праведникам сон…

Георгий был еще годами юн,Однако славы храбростью достоин:С отрочества непобедимый воинВ Христа душою веровал трибун.Рожденный жить роскошно и богато,Свое раздал наследственное златоОн страждущим и нищим, и больным.И вот, сановник доблестный когда-то,За доброту, проявленную к ним,Попал в немилость царскую Георгий —Языческих не принимая оргийИ отвергая дьявольских богов,Свой принял жребий мученик Христов.

Пылала в храме грешная заря —Свершив обряд безмолвного поклона,Народ воспел молитвой Аполлона,Предав хуле Небесного Царя.Заслышав злом пропитанные речи,Георгий мысли обратил к Христу —Покинул теневую темнотуИ в храм вошел, свои расправив плечи.Раздался грохот — твердый его шагПрервал Диокла долгое моленье —В глазах людских забрезжило волненьеИ побледнел как смерть придворный Маг.

Свой взор к пришельцу обратив порывом,В смятенье Царь внезапно замолчал,И на лице молитвенно-счастливомЗвериный гнев пожаром запылал:«Как смел ступить ты во святые стены,Не устыдясь дурной своей измены?!Ведь другом верным был ты прежде мне!Презренный! Меры нет твоей вине!» —

«Предать богов! О, светлый Аполлон!» —«В Христа поверить! Распрощаться с саном!» —«Раздать именье беднякам поганым!..» —Диоклу вторил люд со всех сторон.

«И как сумел — поведай, не молчи! —Ты честного избегнуть наказанья?Обманом ли — иль силой заклинаньяТобой убиты были палачи?!Сейчас кинжал развяжет твой язык!..»Трибун пред гневом не взробел царевымИ тихо на его вороний крикСвоим ответил нерушимым словом:

«Убиты?.. Царь! Судьба твоя одна —Тонуть в пучине лживого сомненья,Коль скоро в силе божьего явленьяТы зришь деянье злого колдуна!То был Христос — под пыткою твоейК нему тянул я, умирая, руки,И Ангел светлый от напрасной мукиМеня избавил волею своей!..» —

«Какая ложь!..» —     «Владыка! Он не лжет!..»Вдруг расступился суетный народИ показалась женщина седая,Едва дыша, ступившая вперед.«Он правду молвит — видела сама я:Над площадью заполыхало пламяИ воздух неземными голосамиНаполнила сгустившаяся тьма,И мученику раны залечила…Клянусь, Владыка! Так и вправду было!..»

Не ожидавший новостей таких,Воззрился Царь на подданных своих,Но не нашел он прежнего почтеньяВо взглядах изменившихся людских.

«Позволь, старуха! А мои солдаты —Куда же подевались палачи?..» —«Узрев огни пресветлые в ночи,Они бежали, ужасом объяты!»

Раздался хохот. Удивленный вздохПовис в тиши языческого храма,И кое-кто в лицо Владыке прямоПромолвил: «Славен христианский бог!»И Александра, гордая царица,Кумиру не желавшая молиться,Воззрилась на безмолвного царя,Ни слова вслух ему не говоря.Затем, сложив улыбкою уста,На страстотерпца храброго взглянулаИ вдруг рукой порывисто взмахнула,Явив толпе знамение креста.Внезапною изменою супругиСраженный, будто кованым клинком,Ударил император кулакомПо алтарю, священные заслугиЕго забыв в порыве гневном том.«Будь трижды проклят ваш злосчастный маг!Христос, безумьем дерзким порожденный,Нелепый демон, римской чести враг,На небеса лгунами вознесенный!Повсюду он в народные умыПроник, как спрут, как черная зараза,Лишив народ очей в стенах тюрьмы,А может, — и единственного глаза!..И нет управы на еретиков —Их не страшит огонь предсмертной боли…Я жег костры, пускал прилюдно кровь —Но все они своей довольны долей,В ней видя подвиг праведный Христов!..Что ж делать нам? Поведай, Анатолий!..Быть может ты, храбрец Протелеон,Поможешь мне иль делом, иль советом?..»

Горячим исступленьем утомлен,Правитель смолк — был странно жалок он:Отчаянье сквозило в гневе этом.Но главные сановники тиранаСтояли подле жаркого огня,Трагичное безмолвие храня,Лишь страстотерпца озирая раны.Был бледен Анатолий, но горелБессильной злобой взгляд его мятежный:Пред ним узор затейливый алелНа полотнище робы белоснежной —Творение плетей и колеса;И чистые светились небесаВ ответном взоре, стойкости великойИсполненном и раскаленной пикой,Губящей плоть, не тронутом ничуть…Хранил Георгий веру в святость Рая,Христа смиренно повторяя путь:Молясь страдал, молился умирая —И оттого полнилась болью грудь,И состраданье проливалось моремИз гордых глаз сановников Царя…Жестокий император ныне зряОпоры нерушимой в них искал —Напрасно жаждал в их лице оплота:«Христос велик!» — в народе крикнул кто-то.«Бессмертен», — Анатолий отвечал.Протелеон же, верный друг того,Добавил, полный пламенного жара:«Пускай меня твоя настигнет кара:Я, Царь, вовеки не предам Его!»

Георгий слышал храбрые слова,И лик румянцем тронулся едва;Глаза еще ярчее запылали,А кудри Божьим светом воссияли —Огнем его святого естества.Ладони христианин над толпоюПростер, благословляя грешный мир,И под Христом ведомою рукоюПоблек, померк языческий кумир,И раздались благоговенья стоны:Восславил ими Господа народ!И вжались в постаменты Аполлоны,Узрев молитвы праведный полет.Захваченный единой светлой волей,Волной Диоклов обернулся людК Георгию. Протелеон был тутИ горделиво-строгий Анатолий,Инвиктиоры и сенатора,Магистры, именитые трибуны,Певцы — чьи Феба[7] славившие струныПогибли жертвой лютого костра,Ему же возведенного во славу…Здесь были все, кто был душою смел.А прочие — слились с резьбою стеллИль разбежались, детям на забаву.

Лишь только Царь с Верховным КолдуномХранили верность прежнему пороку;Но если первый покорился року,Второй — едва ли. Мыслил об одномЗлодействе жрец языческого стада:Мечтой его горела головаМогуществом нечистым колдовстваГеоргия низвергнуть в пламя ада…Убить его!     И вот из рукаваОн пузырек магического ядаДостал проворно. Сделал знак Царю —Тот оживился, поддержав идею,Победно улыбнулся ЧародеюИ подошел безмолвно к алтарю.На нем стояла золотая чаша,Изделий прочих драгоценных краше —В нее плеснув багрового вина,Диокл привлек Георгия вниманьеИ мигом кубок осушил до днаПод тихое народное роптанье.А после обратился к иноверцу,Златую чару передав Жрецу:«Претит Христос моей душе и сердцу;Тебе ж, однако, роба не к лицу!Но, коль ты ею заменяешь тогуПо доброй воле, — помолись же БогуТы своему… Прими, Георгий, чару!И в честь Него испей, мой друг нектару!»

Тем временем его сподвижник — Жрец,Проча дурной Георгию конец,Сосуд наполнил жидкостью кровавойИ, гордый предстоящею расправой,Так вероломно, как и всякий лжец,Добавил в зелье дьявольского яда —Сверкнул хрусталь, раздался тихий всплеск,В глазах чуть зримый порождая блеск, —Готова для отступника награда!«Что, боязно? Ужели ты, что былНа поле брани воин несравненный,В себе не сыщешь смелости и силХлебнуть вина из чары драгоценной?Иль Господа страшишься прогневить?Он, верно, к вам и милостив не больно:Коль выпьешь лишку где-то самовольно —Так тотчас повелит казнить!»

На Колдуна взглянул Георгий прямоИз-под взбагренных муками волосИ, миновав языческую яму,К нему поднялся, искалечен, бос.Победно Маг с Царем переглянулись,В толпе, волнуясь, люди встрепенулись,И вот жрецовы пальцы разомкнулись —Смертельный груз уже в иных руках!Вознес молитву мученик святую,И ножку кубка обхватив витую,К губам поднес у мира на глазахОтраву, не страшась нимало гроба —Дыханье люд мгновенно затаил;Диокл святого взглядом пепелил —Но тщетно: лишь изорванная робаЧуть колыхалась — страстотерпец пил…

Не дрогнул мускул на спокойном лике,Еще минута — кубок опустел.Был Анатолий несказанно смел,Воскликнул он: «Гляди же, Царь великий!Не погубить и впрямь тебе ХристаВ душе людской, в сердцах, его любящих!Нет супротив орудий настоящих,А этот яд не пытка — суета!Гляди: живым остался верный Богу!Молитвой вновь он смерти избежал!..»Скользнула тень неслышно по порогу…Секундный свист — оратор замолчалИ, пошатнувшись, вниз лицом упал.В его спине, узорно взрезав тогу,Стальной клинок чуть видимо дрожал.

Явились на подмогу к ДиоклетуГеоргиевы горе-палачи.Сердца их были лживо-горячи,Глаза сверкали, будто бы монеты…Один из них, товарищей смелей,Перед Царем оплошность искупая,Метнул кинжал нарочно посильней,Сам своего греха не понимая.И что ж? Теперь, на мраморе, убит —Заступник храбрый без вины лежит.

Вновь обретя языческую стражу,Диокл воспрянул духом. Распрямясь,Ругательств страшных он извергнул грязь,Костра былого взбаламутил сажу.Завидя гнева страшную волну,Народ трусливый вновь Царя восславил,А тот, кто Иисуса не оставил,Был предан вмиг безвременному сну.Вот палачи Георгия схватилиОднако страха наш не знал святой,Хранимый верою бессмертной той,Что исповедовал, и верный высшей силе.

Повсюду кровь — убит Протелеон.Уж целый город, кажется, казнен.Безумием охваченный жестоким,Команды император сам давал:Свистели копья, где-то пел кинжал,Сливаясь с плотью танцем одиноким…Огонь бесчинства люто полыхалПеред лицом Царицы чернооким.Сковали путы крылья белых рук,Согнулись горделивые колени,И по ланитам заскользили тениПредчувствием грядущих страшных мук.Дрожат уста, но тверд царицы взгляд.А нежный голос — будто бы набат!«Безбожники! Вы — истовы! Но верьте:Наступит жизнь иная после смерти!Кто жертвой стал — так все в Раю теперь те,Для вас же доля — бесконечный Ад!..» —«Смешны слова твои, — ответил Диоклет. —Ты в них судьбу свою сама решила.Красавица — каких на свете нет!Моею дружбой ты не дорожила…Мне Ад прочишь? Так ждет тебя могила!Довольно слов — умри во цвете лет!»

Взметнулся меч — и вот она — свободна…Оковы злата боле не тесны!Порывисто, но царски благородно,В морскую тень небесной вышиныВспорхнула тень легко, без промедленья.Вот, навзничь пав на каменную твердь,Царица спит. Но не затмила СмертьВ ее лице сиянье умиленья.

«Прими, Господь, рабу твою навеки!» —Георгий молвил, осенясь крестом.Была решимость в этом человеке,Измученном — но стойком и святом.Он перенес немыслимые пыткиЗа истину, которой не предал,И видел в жизни подлецов в избытке,Хоть праведников больше повстречал…За каждого теперь молился воинПеред лицом погибели своей,И был спокоен — истинно спокоенЛучистый взгляд его святых очей.

Его царевы слуги обступили —Хотели мучить, резать, жечь, терзать.Но только вознамерились связать —Как тотчас же, ошпарясь, отпустили:То Божий Сын спустился с ВышиныИ, приобняв святого, точно друга,Вознесся с ним к сребру ночного круга —Бесстрастно немигающей луны.Ошеломленный, замер Диоклет.А палачи, трусливые злодеи,От изумленья вывернули шеи,Христосу и святому глядя вслед —На небеса, что снежных гор белее,Блаженный источающие свет.Один куда-то указал перстом,Сосед заохал, кто-то в страхе замер,А кто-то рухнул с грохотом на мрамор…

Где Анатолий спал пречистым сномС зажатым в кулаке крестом.

Гевал, земля Палестинская.