Человек из тени - Дональд Гамильтон

Она была огромной. Пространство пола огромно, а стеклянного потолка — несколько меньше. Днем, очевидно, комната освещалась сверху. Сейчас свет исходил от двух висящих лампочек без абажура. Мольберт свален. Краски, стаканы с кистями, один валяется на полу. Штабелями стоят холсты на растяжках, некоторые тоже оказались на полу. Стол, печь, холодильник, раковина, деревянные стулья, некоторые перевернуты — похоже, мебель куплена у старьевщика.

В углу стояла кровать. Ее отделяла от комнаты живописная ширма, но и она свалена. На постели ничком лежит маленькое, бездыханное тело с растрепанными волосами, облаченное лишь во что-то изодранное розового цвета, прикрывающее бедра, на одной ноге чулок со спущенной петлей. Другой чулок, розовые атласные лодочки и лоскуты нижнего белья валяются на полу вперемешку с рисовальными принадлежностями. Длинные белые перчатки аккуратно разложены на маленьком столике у двери, будто их только что сняли, начиная раздеваться, когда кто-то постучал в дверь и она пошла открывать.

Я прикрыл за собой дверь и пересек комнату. У меня не было никакой надежды. Молчал — не надеялся, что она сможет услышать. Я положил руку ей на плечо и испугался — больше, чем положено человеку с моим опытом, — когда она шевельнулась и резко села, откидывая с лица всклокоченные волосы.

— Вы, — прошептала она. — Вы?!

— Я, — ответил я, убирая руку.

— Вы вернулись, — прошептала она. — Надеюсь, вы удовлетворены. Он хорошо справился, да? Я не знаю, что именно, но что-то вы доказали, правда? Вы должны быть довольны! Боже мой! А выглядели приятным человеком.

Чуть погодя она безучастно прикрыла грудь обрывком атласного платья, но не раньше, чем я заметил жуткие синяки. У нее был подбит глаз и рассечена губа. На подбородке запеклась кровь. Но она жива, твердил я себе. Все-таки жива.

Она облизала губы, коснувшись языком рассеченного места. Ее глаза пылали ненавистью из-под густых черных бровей.

— Вы обманщик! — вырвалось у нее. — Вы отвратительный обманщик, с вашим ножом и с поцелуем, и с мягкими уговорами. Да! Вы были хороши, просто замечательны, мистер Коркоран! Вы заставили меня вдохнуть воздух человеческой теплоты и романтики. Черт подери, у меня наворачивались слезы, когда вы уходили, спускаясь по лестнице. И тогда пришел другой — тот, ради которого вы разыграли весь этот спектакль. Попробуйте сказать, что это не так. А вам было решительно наплевать на меня, вы меня просто использовали. Все это было просто игрой, разве не так? Так вот, если вам вдруг это еще не известно — его имя Крох, Карл Крох. Он велел позвонить и сообщить вам. Вы здесь, и я передала это. А теперь — вон отсюда!

— Крох, — машинально повторил я. — Зачем ему нужно, чтобы я знал?

— Откуда мне знать?! — возмутилась она. — Вы умный, вы и разбирайтесь.

— Вам не очень больно? — спросил я.

— Я чувствую себя превосходно, — бросила она удивленно и презрительно в мою сторону. — Все в порядке. Разве по мне этого не видно? Я восхитительно себя чувствую. За мной гонялись по всей студии. Этот орангутанг швырнул меня на постель, содрал всю одежду, ему было наплевать на мое тело, словно я витринный манекен. Он изнасиловал меня, потому что это было самым противным, что только можно сделать, оставляя в живых. Он сказал, что это убедит вас, что он выполняет задание и лучше ему не мешать. Он сказал, что когда настанет время, то пошлет вас к черту и начнет действовать. Он сказал, что если у вас есть возражения, найти его легко. Он сказал, что это покажет вам, с кем вы имеете дело.

— Карл Крох, — повторил я.

— Именно так, — подтвердила она. — Настоящий одержимый подонок. И он может вернуться в любую минуту, повторить все заново, но я буду рада, что это не вы. Подумать только! Вы мне по-настоящему понравились. А вы загнали меня в эту ловушку, — она с трудом перевела дыхание. — Итак, если вы уже насмотрелись, то вон отсюда! Пожалуйста, уходите.

На последней фразе голос ей отказал.

— Вызвать доктора? — спросил я.

Она покачала головой:

— Не надо. Он задаст кучу глупых вопросов. Мне… мне уже лучше. Я вам говорила, что не так уж невинна. Мне доставалось и раньше. Может, не так сильно, но доставалось. Со мной все в порядке. Уходите, прошу вас.

На минуту она замолчала.

— Поль?

— Да?

— Вы могли бы предупредить по крайней мере. Вы могли бы объяснить, во что меня втянули. Вы могли бы сказать, с какими людьми… Его лицо было похоже на скалу Рушмор, до того, как ее превратили в скульптурный портрет президента. Оно совершенно не менялось. Ни малейшего удовольствия не получал он, глядя на мое обнаженное тело, и даже, когда… овладел мной. Он как запрограммированная машина. Вы такой же, Поль? В глубине души — такой же, да? За этой иронической маской, которая внушает мысль, что наконец-то тебе встретился кто-то, пусть опасный, но хороший, — еще одна машина, только в другом обличье. Одна, называемая Крох, другая — с этикеткой «Коркоран». Обе играют в какую-то загадочную, но уж точно паршивую игру. А маленькая барышня, наивная и простосердечная, по имени Антуанетта Вайль оказалась между ними.

Я спросил:

— Может, я мог бы чем-то помочь?

— Я уже сказала. Убирайтесь отсюда!

— Хорошо.

Я уже отправился было восвояси.

— Не беспокойтесь, — сказала она за моей спиной. — Уговор остается в силе. Пусть это поганый, грязный уговор, но я на него сама пошла и не отступлюсь. В полицию звонить не стану и вмешиваться в ваши вонючие дела тоже, что бы это ни было. Я буду молчать.

Ее голос сделался жестким:

— Но, подумав, я решила, что вы, однако, можете мне помочь, возместив убытки. Мой гардероб несколько ограничен. Джинсов с пятнами от краски полно, но не так-то уж много платьев, чтобы позволить их рвать на себе.

Я достал бумажник и вернулся к ней, положив несколько купюр на постель, все, что было с собой, кроме мелочи. Она взяла их, сосчитала и подняла на меня глаза:

— И за что же вы, думаете, заплатили, мистер Коркоран? За свою чистую совесть? — возмутилась она. — Вы человек искушенный, и прекрасно знаете — двухсот долларов это атласное платье не стоит. Оно обошлось мне всего в тридцать девять прошлым летом на распродаже. На остальное за глаза десятки хватит. Синяки сойдут, а цену на собственное достоинство, или как там еще вы захотите это назвать, я не назначаю. Держите, — она протянула три из четырех бумажек в пятьдесят долларов.

Ничего другого не оставалось, как только принять их. Я взглянул на маленькое избитое и ненавидящее лицо. Я пытался убедить себя, что решаются судьбы нации и очень важных лиц, а на другой чаше весов — лишь то, что стряслось с одной маленькой барышней, но и не пытался убедить в этом ее, потому что сам едва ли тому верил.

Я пошел к двери. Слабый звук заставил оглянуться. Она опять лежала, уткнувшись в подушку. Может быть, плакала. Уверен в этом я не был. Одно лишь знал твердо — не мне ее успокаивать. Я только задержался на миг, чтобы положить под перчатки возвращенные банкноты. Глядя на все, что творилось вокруг, легко понять — ущерб одним лишь изорванным в клочья платьем не ограничивался.

Может быть, я и пытался купить чистую совесть, как сказала она, бросив в лицо мне это обвинение. За две сотни долларов выгодная была бы сделка. Была бы, да лопнула.

7

Но размышлять о такой роскоши, как чистая совесть, явно было не ко времени. По крайней мере, она не входила в нашу экипировку. Я незамедлительно вернулся в отель и позвонил в Вашингтон через Денвер, штат Колорадо, — считалось, что я оттуда, и связь поддерживал, соответственно, через этот город. Меня сразу же соединили с Маком.

— Непредвиденные обстоятельства, сэр, — доложил я. — Насколько быстро вы можете выйти на нашу гениальную даму? Мне бы хотелось избежать этого самому, если возможно.

— Займет не более минуты, — ответил Мак. — Что передать?

— Пусть убедится, что дверь заперта. Один дикарь совсем распоясался. У меня есть еще кое-что для нее, но с этим можно обождать, пока вы выходите на связь.

Пока ожидал, я случайно взглянул на себя в зеркало. И зря. На меня смотрело совершенно чужое лицо скверного человека. Ничего утрированно дьявольского в нем не было, просто выглядел он устрашающе.

— Связь устанавливают, — в трубке снова звучал голос Мака, четко и уверенно. — Проинформируйте, пока ждем.

— Да, сэр, — согласился я. — Мы сорвали выход на контакт почти сразу. Мариасси, мягко говоря, не назовешь леди Бэрримор. То ли актерских способностей ей не хватило, то ли чего-то еще, но мне пришлось изменить весь сценарий, когда я понял, что ничего не ладится. Если она действует согласно инструкции, то ей следует в своем номере ожидать моих указаний на случай непредвиденных обстоятельств. Я хочу, чтобы вы передали — следует спуститься в бар ровно через полчаса. Это даст мне возможность осмотреться и подготовиться к ее прикрытию. Она должна выглядеть в баре несчастной и брошенной — вроде бы ее надежды на приятное времяпрепровождение в Новом Орлеане не оправдались. Я войду следом за ней. Подойду и предложу вместе выпить, как бы в знак извинения за свое нетактичное поведение. Настанет черед вина. Она сначала пригубит рюмку, сдержанно и неохотно, затем с удовольствием, а потом начнет пить без удержу. Последует сцена совращения. По крайней мере, так должно показаться любому со стороны. Вы вышли на связь? Хочу убедиться, что у нее хватило ума запереться, как велено.