Ночь игуаны - Теннесси Уильямс

Ханна. И насмерть?!

Шеннон. Да нет, чуть-чуть поцарапалась – кровь еле показалась. А все-таки скандал.

Ханна. Да, могу себе представить, что это… вызвало пересуды.

Шеннон. Вот именно, вот именно. (На минуту останавливается, воспоминания устрашают его.) И вот в воскресенье всхожу я на кафедру, и, как увидел эти самодовольные, тупые осуждающие рожи, захотелось вдруг разбудить, ошарашить этих тупиц… и я их ошарашил. У меня была наготове проповедь, смиренная, покаянная. Я ее бросил, засунул куда-то в алтарь. «Так знайте же, – сказал, нет, вскричал я, – мне уже осточертело произносить проповеди во славу какого-то дряхлого мошенника». Так и сказал, так и прокричал. «Вся ваша теология, все заповеди, все мифы основаны на представлении о Боге как о старом мошеннике. И по совести, я не хочу и не могу продолжать отправлять службы во славу этого… этого…»

Ханна (спокойно)… старого мошенника?

Шеннон. Да, злого, скорого на гнев старика. Ведь его же всегда расписывают этаким впавшим в детство, слабосильным, сварливым старикашкой, вроде тех, что живут в богадельне и потеют над головоломками, а если не получается, со злости опрокидывают столик. Да, да, говорю вам, теология именно… это и утверждает, обвиняя Бога в том, что он жестокий старый злодей да еще осуждает весь мир и безжалостно карает тех, кого сам же создал, карает их за собственные ошибки, допущенные при их сотворении. Ну и тут, конечно… ха-ха, ха… разразилась настоящая буря…

Ханна. Уже вне церкви?

Шеннон. Да, мои прихожане так разбушевались, что забыли про меня. Вскочили со скамей и ринулись к своим черным, как тараканы, автомобильчикам… ха-ха-ха… а я, черт возьми, вопил им вслед… Гнался за ними бегом и все кричал… (Остановился перевести дух.) Ханна. И все выкатились?

Шеннон. А я ору им вслед: «Бегите домой, закройте все окна и двери, чтобы не слышать истинной правды о своем Боге!»

Ханна. Им, беднягам, конечно, ничего другого и не оставалось.

Шеннон. Дорогая мисс Джелкс, Плезант-Вэлли в Виргинии – это фешенебельное предместье большого города, и все эти бедняги были весьма состоятельны.

Ханна (слегка улыбаясь). И какова же была… м-м… развязка?

Шеннон. Развязка? Ну что ж, сана меня не лишили. Просто больше не допускали в церковь в Плезант-Вэлли и, кстати, запрятали меня в сумасшедший дом… с диагнозом: тяжелое нервное расстройство. Это их больше устраивало. Вот я и пошел по этой дорожке… вожу экскурсии по Божьему свету. И заметьте, гид – духовное лицо с крестом и крахмальным воротничком, подтверждающими его сан. Вещественные доказательства!

Ханна. Чего, мистер Шеннон?

Шеннон (с некоторой робостью). Того, что лично я представляю себе Бога не как старого мошенника, а как… (Умолкает.) Ханна. Вы недоговариваете…

Шеннон. Нынче ночью разыграется буря, страшный электрический ураган. И тогда вы поймете, как представляет себе преподобный Лоренс Шеннон Бога всемогущего, который время от времени посещает сотворенный им мир… Я хочу вернуться в церковь и проповедовать, что Бог – это… гром и молния… и… и… (Протягивает руку в сторону океана.) Вот он! Вот это он! (Показывает на величественный, почти апокалипсический золотой закат.) Вот в этом его величие, дарующее забвение! И я стою пред ним на ветхой веранде этой убогой гостиницы, да еще не в сезон, предстаю пред ним в этой нищей развращенной стране, захваченной жадными до золота конкистадорами, которые вместе с распятием принесли с собой еще и стяги инквизиции. Да, и…

Пауза.

Ханна. Мистер Шеннон!

Шеннон. Да?

Ханна (слегка улыбаясь). У меня такое чувство, что вы со всеми вашими прозрениями еще вернетесь в лоно церкви. И если тогда выдастся еще одно недоброе воскресное утро, окинете взглядом своих прихожан, их тупые, самодовольные физиономии и отыщете среди них несколько старых, совсем старых лиц, в глазах которых вы прочтете страстную мольбу о помощи, о вере и надежде… И тогда, мне кажется, вы не станете кричать, как в Плезант-Вэлли. Вы отложите припасенную вами жестокую проповедь, запрячете ее где-нибудь в алтаре и заговорите, о… нет, может быть, совсем не станете проповедовать, а только…

Шеннон. Что?

Ханна. Просто подбодрите их, потому что вы, мистер Шеннон, знаете, как порой необходимо людям слово утешения.

Шеннон (после минутной паузы). Дайте взглянуть. (Забирает у нее рисунок, который явно производит на него большое впечатление.)

Ханна смущена. Пауза.

Ханна. Где, вы сказали, разместила хозяйка вашу группу?

Шеннон. Она велела мексиканцам отнести их багаж во флигель.

Ханна. А где этот флигель?

Шеннон. Да здесь же, под горой. Но все мои леди, кроме молоденькой Медеи и другой Медеи, постарше, отправились на лодке со стеклянным днищем обозревать чудеса подводного мира.

Ханна. Ну что ж, когда вернутся, они смогут обозревать и мои акварели с помеченными на них ценами.

Шеннон. Да, вы энергичное создание, честное слово! Фантастически хитрая пролаза.

Ханна. Да, вроде вас, мистер Шеннон. (Мягко отбирает у него блокнот.) Мистер Шеннон, если дедушка выйдет до моего возвращения из своей каморки под номером четыре, будьте добры, присмотрите за ним. Я постараюсь не задерживаться. (Хватает папку и быстро уходит.) Шеннон. Фантастика! Абсолютная фантастика!

Порыв ветра в пальмовых зарослях, и последние блики заходящего солнца рассыпаются по веранде золотыми монетами. Снизу слышатся крики. Появляются мексиканцы, еле удерживая в руках только что пойманную и завернутую в рубашку игуану. Она бьется изо всех сил, стараясь вырваться. Мексиканцы останавливаются перед кактусами, возле веранды, привязывают игуану к стойке.

Шум привлекает внимание Мэксин, она выходит на веранду.

Педро. Tenemos fiesta.[6] Панчо. Comeremos bien. [7] Педро. Damela, damela! Yo la atare. [8] Панчо. Yo la cogi – yo la atare! [9] Педро. Lo que vas a hacer es dejarla escapar! [10] Мэксин. Ammarla fuerte! Ole, ole! No la dejes escapar. Dejala moverse! [11] (Шеннону.) Они поймали игуану.

Шеннон. Я и сам вижу, Мэксин.

Мэксин подносит ром-коко к самому лицу Шеннона.

Привлеченные шумом и криками мексиканцев, на веранде появляются немцы.

Фрау Фаренкопф (подбегает к Мэксин). В чем дело? Что случилось? Змея? Поймали змею?

Мэксин. Нет. Ящерицу.

Фрау Фаренкопф (наигрывая отвращение.). У-у-у-у… ящерица! (Изображает такой ужас, словно перед ней сам Джек-потрошитель.) Шеннон (Мэксин). Любите игуанье мясо?

Фрау Фаренкопф. Вы будете ее есть? Есть? Эту большую ящерицу?

Мэксин. А они очень вкусные. Напоминают куриное белое мясо.

Фрау Фаренкопф бежит к своим, все они возбужденно обсуждают по-немецки историю с игуаной.

Шеннон. Если вы имеете в виду мексиканских кур, то это не слишком аппетитно. Мексиканские куры питаются падалью, от них и пахнет падалью.

Мэксин. Нет, я имею в виду техасских курочек.

Шеннон (мечтательно). Техасских… (Беспокойно ходит взад и вперед по веранде.)

Внимание Мэксин раздваивается: то она не может оторвать глаз от Шеннона, его высокой, стройной фигуры, ни на минуту не остающейся в покое, то вдруг ее привлекают извивающиеся в борьбе с игуаной тела мексиканцев, лежащих на животе под верандой. Она в раздумье, словно старается разобраться, кто из них сильнее влечет ее простое и чувственное естество.

(Оборачивается и видит ее глаза, устремленные на него.) Эта игуана – самец или самка?

Мэксин. Ха! А кому интересно, какого она пола?..

Шеннон проходит мимо, почти касаясь ее.

Разве что другой игуане?

Шеннон. А вы никогда не слыхали стишка про игуану? (Отбирает у нее ром-коко и, кажется, вот-вот выпьет, но лишь с гримасой понюхал.)

Мэксин посмеивается.

Жил гаучо юный по имени Бруно.

Слово «любовь» понимал он вот так:

«Женщины – прелесть, овечки – смак, Но игуана – numero uno».[12]

На последних словах выплескивает ром-коко прямо на спину Педро, который с криком вскакивает с земли.

Педро. Hijo de la…[13] Шеннон. Que? Que? [14] Мэксин. Vete! [15]

Шеннон хохочет. Игуана удирает, мексиканцы с криками бегут за ней.

Она уже почти скрылась в зарослях, но один из них настигает ее и ловит.

Панчо. La iguana se escapo.[16] Мэксин. Cogela, cogela! La cogiste? Si no la coges, te mordera el culo. La cogiste? [17] Панчо. La cogi! [18]

Мексиканцы с игуаной снова скрываются под верандой.

Мэксин (оборачиваясь, Шеннону). Мне показалось, ваше преподобие, или вы и вправду чуть не свернули с пути истинного и готовы выпить?

Шеннон. Один запах спиртного уже вызывает у меня тошноту.

Мэксин. А примете внутрь, не почувствуете запаха. (Прикасается к его вспотевшему лбу.)

Шеннон смахивает ее руку, как докучливого комара.

Ха! (Направляется к столику с напитками.) Шеннон (смотрит на нее с недоброй усмешкой). Дорогая моя Мэксин, того, кто сказал, что вам идут штаны, плотно облегающие зад, нельзя назвать вашим искренним другом… (Отворачивается от нее.)

В комнате дедушки шум падающего тела и хриплый, испуганный крик.

Мэксин. Я знала, знала, что так будет! Старик грохнулся.

Шеннон бежит в комнату дедушки, за ним Мэксин.