Ночь игуаны - Теннесси Уильямс

Мэксин. Завтра мальчики отвезут вас в моем пикапе. Бесплатно.

Ханна. Вы очень добры. (Останавливая Мэксин, собиравшуюся уйти.) Миссис Фолк!

Мэксин (неохотно поворачиваясь к ней). Да?

Ханна. Вы знаете толк в нефрите?

Мэксин. В нефрите?

Ханна. Да.

Мэксин. А что?

Ханна. У меня есть небольшая, но очень интересная коллекция. Я спросила, потому что самое главное в изделиях из нефрита – работа, резьба. (Снимает с себя нефритовое украшение.) Вот, например, резьба – настоящее чудо. Такая маленькая вещица, а вырезаны две фигурки: легендарный принц Ака и принцесса Анг… и летящая цапля над ними. Скорей всего, чудодей, гнувший спину над этой тончайшей резьбой, получил за работу жалкий куль рису, семью прокормить месяц, и то лишь впроголодь. Зато скупщик, завладевший этим сокровищем, сбыл его англичанке уж по меньшей мере фунтов за триста стерлингов. А та, когда это маленькое нефритовое чудо успело ей поднадоесть, подарила его мне – я нарисовала ее не такой, какой она стала теперь, а какой она мне увиделась в лучшую пору ее жизни. Видите, какая резьба?

Мэксин. Вижу, милая. Но я не принимаю вещей в заклад, у меня гостиница.

Ханна. Знаю, но не примете ли ее в виде обеспечения, в счет хотя бы нескольких дней?

Мэксин. Вы совсем на мели?

Ханна. Да, совсем…

Мэксин. Вы как будто гордитесь этим.

Ханна. Я не горжусь, но и не стыжусь. Просто нам еще не случалось попадать в такой переплет.

Мэксин (нехотя). Пожалуй, вы говорите правду, но и я не лгу: после смерти мужа я в таких тисках – хоть топись, и, не будь жизнь все-таки милей денег, я, верно, бросилась бы за ним в океан.

Ханна. В океан?!

Мэксин (с философским спокойствием). Да. Я точно выполнила его волю. Мой муж, Фред Фолк, был первым мастером среди рыболовов-любителей на всем западном берегу Мексиканского залива. Он побивал все рекорды по отлову меч-рыбы, тарпана, королевской сельди, барракуды и, когда дни его уже были сочтены, просил на смертном одре, чтобы его бросили в море… да, прямо в бухте, чтобы его даже не зашивали в брезент, а бросили в рыбацком костюме. И вот старый рыбак пошел на корм рыбам – уж теперь рыбка сочтется со стариной Фредди. Что вы на это скажете?

Ханна (пристально поглядев на Мэксин). Не думаю, чтоб он об этом пожалел.

Мэксин. А я думаю… И меня бросает в дрожь. (Ее отвлекает семейка немцев.)

Те дружно шагают по тропинке под марш. Из зарослей появляется Шеннон. Он в купальном халате, липнущем к мокрому телу. Все внимание Мэксин сразу переключается на него одного – она то затихает, то словно бьет яростными вспышками, как провод под высоким напряжением. Ханна в этой сцене звучит как бы контрапунктом к Мэксин. На мгновение Ханна закрывает глаза, снова открывает, и в ее взгляде – весь ее стоицизм и все отчаяние борьбы за пристанище, в котором ей отказывают.

Шеннон (подходит к веранде, и теперь он – главный на сцене). Вон они, дорогая моя Мэксин, идут ваши покорители мира. И поют «Хорст Вессель». (Подымаясь на веранду, зло посмеивается.) Мэксин. Шеннон, прежде чем входить на веранду, вы бы хоть смыли с себя песок.

Появлению возвращающихся с пляжа немцев предшествует фашистский марш, который они горланят во всю глотку. Обнаженные бронзово-красные телеса, словно сошедшие с полотен Рубенса. Женщины слегка прикрыли себя мокрыми гирляндами зеленых водорослей. Молодой муж, оперный тенор, дует в большую раковину. В руках его тестя коротковолновый радиоприемничек, который все еще передает нарастающий гром битвы за Англию.

Хильда (скачет верхом на своей резиновой лошадке). Гоп, гоп, гоп.

Господин Фаренкопф (в экстазе). Лондон горит! Центр города в огне.

Вольфганг колесом вкатывается на веранду, проходит несколько шагов на руках и с громким возгласом падает. Мэксин вместе с немцами громко хохочет.

Пива! Пива! Пива!

Фрау Фаренкопф. Нет, сегодня – шампанского!

И, пока они обходят веранду, продолжается веселье, крики и скачка на лошадке. Шеннон входит на веранду, и Мэксин сразу умолкает. Но ей жаль, что нельзя посмеяться, и немного завидно.

Шеннон. Мэксин, дорогая, вы, кажется, превращаете свой отель в мексиканский Берхтесгаден?

Мэксин. Я ведь сказала, смойте песок.

Крики немцев, требующих пива, заставляют ее пройти за угол веранды.

Ханна. Мистер Шеннон, может быть, вы знаете пансион «Каса де Хеспедес»? Что он собой представляет?

Взгляд Шеннона почти безучастен.

Мы… мы подумываем о том, чтобы завтра перебраться туда. Можете нам его порекомендовать?

Шеннон. То же, что Черная яма в Калькутте.

Ханна (задумчиво кивая). Так я и думала. Мистер Шеннон, не заинтересуется ли случайно кто-нибудь в вашей группе моими акварелями? Или портретами углем?

Шеннон. Не думаю! Боюсь, они недостаточно калорийны, чтобы мои девы решились на них раскошелиться. О тень Великого Цезаря! (Это вырвалось у него, когда он услышал, как его зовут пронзительным голосом.)

Словно юная Медея, врывается Шарлотта. Бежит к веранде. Шеннон мигом исчезает у себя в комнатке и так поспешно захлопывает за собой дверь, что прищемил кусок москитной сетки, тут же весело подхваченной ветром.

Шарлотта (вбегает на веранду). Ларри!

Ханна. Вы кого-нибудь ищете?

Шарлотта. Да, нашего гида, Ларри Шеннона.

Ханна. О, мистера Шеннона. По-моему, он пошел на пляж.

Шарлотта. Я только что видела, как он поднимался с пляжа в гору. (Она в напряжении и вся дрожит. Обшаривает взглядом веранду.) Ханна. Ах, вот как! Но все же…

Шарлотта. Ларри! (Ее вопли растревожили птиц, и они отвечают ей разноголосым гомоном.) Ханна. Передать ему что-нибудь?

Шарлотта. Нет. Я буду ждать, пока он не выйдет из своего убежища.

Ханна. Может быть, присядете? Я художница. Сейчас разбирала папку акварелей и рисунков, и посмотрите, что нашла. (Показывает Шарлотте рисунок.) Шеннон (из своей комнаты). О Боже!

Шарлотта (услышав голос Шеннона, устремляется к нему). Ларри, впустите меня! (Стучится в дверь.)

Из-за угла веранды появляется герр Фаренкопф с радиоприемником. Он почти обезумел от победных реляций.

Ханна. Гутен абенд!

Фаренкопф кивает головой и скалит в улыбке зубы. Подымает руку, призывая к молчанию. Ханна кивает в знак согласия, подходит к нему и показывает один за другим свои рисунки. Фаренкопф продолжает улыбаться. Ханна не понимает, то ли он улыбается, одобряя ее рисунки, то ли наслаждается передачей по радио. Он смотрит на рисунки и время от времени кивает. Вся эта пантомима проходит будто серия диапозитивов.

Шарлотта (со слезной мольбой). Ларри, откройте, впустите меня. Я знаю, вы здесь, Ларри!

Фаренкопф. Помолчите, пожалуйста, минутку. Сейчас будут передавать запись речи фюрера в рейхстаге, произнесенной (смотрит на часы) восемь часов назад и переданной в Мехико газетой «Дойче нахрихтен». Помолчите, пожалуйста. Битте…

Из радиоприемника – голос, смахивающий на лай бешеного пса. Шарлотта по-прежнему барабанит к Шеннону. Ханна жестом предлагает немцу пройти на заднюю веранду; Фаренкопф, отчаявшись услышать что-нибудь, встает. Свет, отражаясь, вспыхивает на стеклах его очков, – словно у него во лбу автомобильные фары. Он быстро кланяется и уходит за веранду, проводя по пути разминку, как японский борец, выходящий на арену.

Ханна. Может быть, показать вам мои работы на той веранде? (Идет за ним, но рисунки выпали из папки и разлетаются. Она собирает их с грустным и озабоченным видом всеми забытого ребенка, одиноко рвущего цветы.)

Шеннон украдкой выглядывает из окна, но тут же скрывается, увидев Шарлотту; метнувшись к нему, она наступает на разбросанные рисунки, Ханна тихонько вскрикивает, но стон ее почти не слышен из-за гвалта, который поднимает Шарлотта.

Шарлотта. Ларри! Ларри! Меня ищет Джуди. Впустите, пока она меня не застукала здесь.

Шеннон. Вам нельзя сюда! Замолчите, тогда выйду.

Шарлотта. Ладно. Выходите.

Шеннон. Отойдите же от двери, дайте пройти.

Она чуть подвинулась; у Шеннона, выходящего из комнаты, вид приговоренного, идущего на казнь.

(Прислонился к стене, утирая платком пот с лица.) Откуда мисс Феллоуз прознала, что произошло сегодня ночью? Вы ей сказали?

Шарлотта. Я не говорила. Она сама догадалась.

Шеннон. Догадываться – еще не значит знать. Если она только догадывается, то еще ничего не знает. Если, конечно, вы не врете и действительно не проболтались.

Ханна собрала рисунки и тихонько отходит в самый дальний угол веранды.

Шарлотта. Не надо так разговаривать со мной.

Шеннон. Пожалуйста, не усложняйте мне жизнь. Ради Бога, не усложняйте мою и без того трудную жизнь.

Шарлотта. Почему вы вдруг так изменились?

Шеннон. У меня малярия. Не осложняйте мне… малярию.

Шарлотта. Вы ведете себя так, словно ненавидите меня.

Шеннон. А вы – так, что меня вышибут с работы.

Шарлотта. Это Джуди, а не я.

Шеннон. Зачем вы запели «Я люблю вас всей душой», обращаясь ко мне?