Убийства в Солтмарше - Глэдис Митчелл

Среда, 29 июля

Билл и эта дамочка Борджиа отыскали Гэтти. Он был в подземной часовне; похоже, мистер Берт, писатель, запер его там, чтобы сделать приятное миссис Гэтти. Не пойму толком.

Мы сильно нервничали, поскольку Билл в девять еще не пришел. За него самого я никогда не волнуюсь, но Церб. задергалась: без четверти девять ему полагается быть дома, и она, мол, не потерпит непослушания. Ноэль поговорил по телефону и ушел. Вернулись они вместе с Биллом.

Четверг, 30 июля

Относится ко вчерашнему дню.

Нам кажется, кто-то хочет навредить Биллу или Ноэлю. Ужас. Думаю, все это подстроили те гадкие люди из Бунгало и в одном согласна с Цербершей: нельзя Биллу к ним ходить. Я бы не прочь пойти туда сама и вытрясти из них правду, но Ноэль так некстати заставил их помогать нам с праздником. А у нас непреложное правило: тех, кто помогает организовать праздник, ни в коем случае не обижать. Вот будет радость, когда все это кончится!

Церберша приказала Биллу быть дома не позднее семи, и он (напугался, видно, хоть и не признается) честно пообещал.

До чего же мне дороги Маргарет и Билл! Я так их люблю, что, наверное, будь я способна полюбить Церб. — полюбила бы, хотя бы ради них. Но она жутко противная. Не пойму, как только дядя на ней женился? По-моему, он ужасно раскаивается. Я так думаю, лет с четырнадцати. Если б они ненавидели друг друга — и то было бы понятнее. Но они даже не ненавидят.

Ноэль… не могу заставить себя писать про Ноэля. Во всяком случае «правду».

Среда, 31 августа

Ужасно, но я боюсь выходить одна. Придумываю предлоги, чтобы брать с собой Билла. Я даже обрадовалась предложению Церберши проводить ее в Олдбери к поставщику провизии. Несчастная трусиха. А ведь я сама не знаю, чего боюсь. Дядя думает, на Билла с Ноэлем напали мальчишки, и выгнал из хора Боба Мэттерса и Джоуи Бэйлиса, хотя они все отрицают, и Билл им верит. Ноэля пригласили на чай в Манор-Хаус, чтоб ему! Я боюсь.

Она закрыла страницу ладошкой, я засмеялся, поцеловал Дафни, и она кинула дневник на столик.

— По-моему, Борджиа такая же сумасшедшая, как и миссис Гэтти, — сказала она чуть погодя. — Я ее совсем не понимаю. Говорит невозможные вещи и хохочет как гиена.

— Да нет, она ничего, — возразил я, вспомнив о блестящей дедукции, которую миссис Брэдли продемонстрировала, с такой легкостью вычислив, что Гэтти прячется в часовне.

Суббота прошла без приключений. Парк сэра Уильяма являл собой жуткое зрелище: полусобранные карусели и качели-лодочки, затоптанная грязная трава, вывороченный колесами дерн. Несколько деревенских детишек ухитрились пролезть в парк и наблюдали за происходящим. Дафни, миссис Куттс и я находились сразу везде. Доставили кокосы, и Уильяма отправили на тетином велосипеде посмотреть, как они там. Лори опять подал прошение, но ему не позволили торговать на празднике даже минеральной водой. Викарий помогал ставить палатку для гадания; устроители ярмарки возились с шатрами. Один дали взаймы нам — для закусок — и заплатили положенные пять фунтов. Согласно договору они не имели права портить в парке травяное покрытие. «Ага, щас, жди!» — лаконично выразился по этому поводу Уильям.

Так или иначе вечером мы вернулись домой с чувством выполненного долга. Уж я-то точно. Шел дождь. Сначала моросило, но к семи, когда мы с большим опозданием уселись пить чай, лило уже основательно.

— Нужно, чтобы команда Мач-Хартли подавала первой, — заметил Уильям, разглядывая надкушенный кусок хлеба с вареньем. И хихикнул: — Начни матч не с подач и околпачь Хартли-Мач.

Эта незатейливая шутка веселила его на протяжении всего ужина. Простая душа, что с него взять!

— Мистер Гэтти десятого уезжает — едет в Швейцарию, — неожиданно сообщила Дафни.

— Вот как? — удивилась ее тетя. — Кто сказал?

— Бор… миссис Брэдли. Так нужно — для лечения миссис Гэтти. Только она пока не знает, что он едет.

— Удивительнейшая особа эта миссис Гэтти, — заметил викарий. — Не верю я, что она душевнобольная. Думаю, просто притворяется, чтобы вызвать жалость. А вот ее мужу я сочувствую.

— Еще бы, — едко подтвердила миссис Куттс. Она ничего не ела, зато пила уже вторую чашку чаю.

— Съешь хоть хлеба с маслом, дорогая Кэролайн.

Викарий брился рано утром, и теперь у него на подбородке уже появилась едва заметная щетина. Он, сам того не сознавая, водил по ней рукой.

— Прошу тебя, Бедивер, убери руки от лица. — Миссис Куттс устала и была резка.

Дафни хотела что-то сказать, но тут викарий обратился ко мне:

— Не пойти ли нам в кабинет, Уэллс? Я поделюсь с вами кое-какими соображениями насчет завтрашнего дня.

— Я очень надеюсь, что ты сделаешь заявление по поводу праздника, — вернулась миссис Куттс к теме недельной давности. — И надеюсь, ты будешь говорить убедительно. В прошлом году я от их поведения просто содрогалась!

— Могу лишь сказать, дорогая, — парировал Бедивер, тоже довольно уставший, — что некоторые люди просто любят содрогаться. Не забывай, пожалуйста, никто не принуждает тебя сидеть на празднике и содрогаться. Прояви немного великодушия и возвращайся в понедельник домой пораньше, вот мой тебе совет!

Наверняка, еще не договорив, Куттс уже пожалел о своем выпаде, хотя никогда бы в том не признался. И никто не признался бы в своей неправоте перед миссис Куттс. Таким уж она отличалась неприятным нравом.

Викарий поднялся, кивком пригласил меня идти с ним и вышел. Я не двинулся с места: страшновато было уходить вот так сразу. Миссис Куттс опустила голову и заплакала. Уильям топтался у стола и в горестном смущении пинал каминную решетку. Он понимал, что хорошо бы что-то сказать или сделать. Вид льющей слезы тети вызвал у него самые тяжелые чувства. Удары о каминную решетку, однако, ее доконали. Как и наше с Дафни присутствие. Подняв голову, она сквозь слезы уставилась на племянника и сердито крикнула:

— Уходи отсюда! Опять стучишь! Вечно стучишь и гремишь!

И мы, все трое, ушли. Что еще оставалось? Настроение у нас было препоганое, даже у Дафни, хоть она и терпеть не могла свою тетю.

Глава IV

Фортели на паперти и в таверне

Миссис Куттс завершила воскресный завтрак третьей чашкой чаю и очередным воззванием к супругу — заклеймить с кафедры тех, кто позволит себе на следующий день вольности. Викарий молча отправился наверх переобуться.

Служба по большей части прошла как всегда. Необычным было лишь то, что рядом с миссис Гэтти сидела морщинистая желтолицая дама с маленькими черными глазками, а мистер Гэтти, никогда не пропускавший воскресные службы во время своего пребывания в Солтмарш, отсутствовал. Зато пришли Берт с Корой. Очень странно.

Когда служба закончилась и викарий произнес благословение, миссис Гэтти немедленно поднялась с колен и по главному проходу направилась к дверям. Миссис Брэдли поспешила следом. Остальные прихожане, дождавшись, пока мы с викарием пройдем в ризницу, тоже устремились на улицу. А дальше оставалось только удивляться. Когда все вышли, миссис Гэтти, встав у старой надколотой чаши для святой воды, указала пальцем на сквайра и четко произнесла:

— Был львом, а убиен челюстью ослиной.

Таким экстравагантным манером она намекала на то, что сэр Уильям, будучи на военной службе, счел должным подать прошение об отставке из-за пущенной о нем злобной сплетни. От слов миссис Гэтти он страшно покраснел и, послав ей пристальный взгляд, быстро двинулся к покойницким воротам, почти волоча за собой державшую его под руку Маргарет. Тогда миссис Гэтти переключила внимание на хозяина таверны, лысого здоровяка с бледной физиономией и водянистыми глазами. Мне он никогда не нравился, хоть и доставал нам кокосы по дешевке и казался человеком добродушным.

— Ты — свинья нечистая, свинья, вот кто ты! — произнесла она.

Хозяин таверны улыбнулся с редким самообладанием.

— Именно так, миссис Гэтти. — Улыбаясь, он делался гораздо симпатичнее.

И сразу ушел.

Следующим на глаза миссис Гэтти попался я. Мы с викарием как раз подошли к двери в ризницу.

— Козленок! Молодой козлик!

Я, кажется, покраснел, но все-таки засмеялся и сказал:

— Оставьте, миссис Гэтти. — И хотел что-то добавить, но миссис Брэдли сделала мне знак уйти. И почему люди слушаются эту маленькую старушку?

Брэнсом Бернс, финансист, был назван акулой. В ответ он лишь приподнял шляпу и поспешил за сквайром и его дочерью. Наверное, его не впервые так называли. Внимания миссис Гэтти удостоились и некоторые другие. Миссис Брэдли вскоре увела ее, но викария спасти не успела. Куттса сравнили с крутолобым бычком, его жену — с верблюдицей, а бедную Дафни — с заносчивым жирафом; совершенная клевета, и в другое время я бы не преминул на это указать. Дафни держалась хорошо, даже похихикала, и мы отправились домой, сопровождаемые едкими замечаниями хозяйки Моут-Хауса. К счастью, идти было не больше тридцати ярдов.