Тревожный август - Эдуард Хруцкий

Сказал и побежал дальше. А они остались. Они не могли знать, что острие танкового удара противника, прорвавшего нашу оборону, растеклось. И немцы громят тылы потрепанной в боях армии. Командование срочно организовало вторую линию, мобилизовав для этого всех, кто мог держать оружие. Не знали они также, что группа капитана Лукина — так со вчерашнего дня именовались шестьдесят бойцов и ополченцев — занимает участок по фронту более километра и их задача — задержать первый натиск противника до подхода кадровой дивизии, снятой с другого участка фронта.

Всего этого они не знали и знать не могли, так же, как не знал их командир, каким образом продержится он до тринадцати часов. Но он был кадровым командиром, знавшим, что такое приказ, и у него было всего два выхода — удержать немцев или погибнуть. Третьего не дано. Потому что армия — это приказ. И в нем определено все: жизнь и смерть. А кроме того, капитан Лукин прекрасно понимал, что будет, если он пропустит немцев к дороге и мосту, где накапливаются для обороны остатки уцелевших подразделений его дивизии и идут беженцы.

— Вниз, — скомандовал Сергей, — вниз, Громов! — крикнул и удивился сам своему голосу. Теперь он тоже начал приказывать, и голос его стал властным, и слова короткими, как выстрел. — Готовь диски, — Андрей, наклонился он к удивленному Громову, — диски должны быть всегда снаряженными. Понял?

— Понял, Сережа.

— Ну, давай.

Белов достал укрытый брезентом пулемет, еще раз протер прицел, вскинул «дегтяря» на бруствер: утопил сошники. И вдруг наступило спокойствие. Страх ушел. Был холодный приклад пулемета у щеки, узкая прорезь прицела, через который сегодня он видел мир. Звонко и отрывисто ударили сорокапятки. Но танки шли так же быстро, как и раньше. Наконец на башне одного из них сверкнула молния, и над окопами вздыбилась земля. Запахло жженым. Теперь танки, стреляя с ходу, шли на окопы.

Все это видел Сергей словно в замедленном кино. Сощурив глаза, он пытался разобрать, что там, за танками. И когда машины подошли совсем близко, метров на пятьсот, он различил на их броне прилипших к борту людей. Внезапно один танк дернулся и завалился на бок, по его боку пробежала синеватая молния. С брони посыпались солдаты. Сергей перевел дыхание и плавно нажал на спуск. Двое упали сразу, словно ударилися грудью о невидимую проволоку, остальные, стреляя из автоматов, начали отползать.

Теперь Белов уже не чувствовал и не видел ничего, кроме этих фигурок, которые хотели расползтись по полю. О том, что немцы могут двигаться вперед, он пока не думал, весь захваченный необычайностью обстановки.

А вокруг шел бой. И били сорокапятки, глухо кашляли противотанковые ружья, стучали пулеметы. И весь объем боя видел только Лукин. Он видел, что три машины горят, но четыре других продолжают идти на окопы, видел, как завалилась на бок одна из сорокапяток, видел дергающиеся в такт выстрелам спины бронебойщиков. Пока бой разворачивался в их пользу. Во-первых, противник не ожидал здесь встретить сопротивление, а во-вторых, он не знал, какими силами располагает Лукин, и если ему удастся отбить эту атаку. «Теперь они ворвутся в пустые окопы и перегруппировку. А там и до тринадцати недалеко. И тут капитан увидел то, что боялся значительно больше танков, больше любой лобовой атаки. Вдоль опушки шли два бронетранспортера с пехотой. Вот они остановились, и на землю начали прыгать солдаты. «Чуть больше взвода», — мысленно подсчитал Лукин. Развернувшись цепью, автоматчики начали фланговую атаку. «Теперь они ворвутся в пустые окопы и передавят всех поодиночке, как кроликов». Лукин выругался, подобрал автомат и, крикнув связному: «За мной!» — бросился вдоль окопа.

Сергей, на секунду оторвавшись от пулемета, увидел длинные, с высокими бортами машины. Они, подпрыгивая на рытвинах, шли вдоль опушки. Он не знал, что это такое, но опасность почувствовал интуитивно.

— Андрей, бери диски, гранаты — и за мной.

Они бежали вдоль окопа, спотыкаясь, и пулемет больно бил Сергея по плечу. Задыхаясь, они добежали до края обороны, до той самой опушки леса, где вчера днем получали оружие.

Сергей выглянул из-за бруствера и увидел метрах в ста рассыпавшуюся цепь немцев, они шли мимо него, обходя оборону с фланга. Он не торопясь утопил сошники, проверил деление на планке прицела и хлестнул длинной очередью почти в спину атакующим.

Капитан Лукин спрыгнул в окоп и увидел очкастого студента, лежащего у задней стенки (из простреленного виска текла тонкая струйка крови), и спину человека, прилипшего к пулемету, она дергалась в такт длинным очередям. Вон он повернул потное, с потеками грязи лицо:

— Диск. Давай диск.

Лукин схватил магазин и протянул его Белову. И опять заработал пулемет, и заходили лопатки под рубашкой, затряслась по-мальчишески тонкая шея.

Что было потом, распалось в памяти, как сон. По сей день Сергей помнит только обрывки боя: грохот танков, липкая кровь, бегущая по щеке, дрожащее, раскаленное тело пулемета, ветви, хлеставшие по лицу. Потом у моста в какой-то канаве они снова стреляли, и все время хотелось пить, и говорить он не мог, потому что сорвал голос. Где-то рядом разорвался снаряд, и стало больно ушам, и слышать он стал только на следующее утро.

Этим утром на краю деревни Лукин выстроил двенадцать человек в обгоревших ватниках и рваных шароварах. Двенадцать из шестидесяти.

— Наша группа выполнила задачу. Мы задержали врага...

Подъехала машина. Лукин подал команду и строевым шагом зашагал навстречу генералу. Тот выслушал рапорт, повернулся к спутнику:

— Все-таки остановили, товарищ командующий.

— Молодцы, молодцы, — командующий шагал к строю, оглядывая людей. — Смирнов, — скомандовал адъютанту, — принеси портфель. Спасибо, товарищи. Как дрались ваши люди, капитан?

— Прекрасно, товарищ командующий.

— Все кадровые?

— Никак нет. Вот тот боец, с пулеметом, студент, добровольно попросился в группу.

— Как он воевал?

— Отлично, товарищ командующий, если бы не он, смяли бы нас с фланга.

— Подойдите, товарищ... — генерал обернулся.

— Белов, — подсказал Лукин.

— Белов, — продолжил генерал.

Сергей подхватил пулемет, вышел из строя.

— Спасибо за службу, доброволец, — командующий достал из портфеля серебряную медаль и прикрепил ее к ватнику Сергея.

А вечером ему стало плохо. Поднялась температура, кашель разрывал горло. Гончак на попутной машине отвез его в Москву, в госпиталь. В ноябре он выписался. Врач посоветовал ему беречь легкие.

— Ничего страшного нет, — сказал он. — Но необходимо питание, воздух, покой.

Сергей усмехнулся. Он пришел домой. В пыльной квартире стояла гулкая тишина. Разжег газовую колонку, принял ванну. Лежа в горячей воде, разглядывал свои худые руки и думал о Гончаке, Лукине, ребятах.

Наутро отправился в университет. Его сразу же привлекли к общественной работе. Заставили составлять списки эвакуированных. На него приходили смотреть девушки и ребята с других курсов. Когда он шел по коридору, то в спину ему доносился восторженный шепот. Он стал героем. Он знал и видел такое, чего не знали и не видели другие.

Несколько раз Сергей ходил в военкомат. Безрезультатно. В первых числах января, рано утром, ему позвонили домой из горкома комсомола.

— Приходи сегодня в горком, — сказал заведующий военным отделом, — есть важный разговор.

Он пришел. В кабинете, рядом с завотделом, сидел человек в милицейской форме. Он внимательно поглядел на Белова.

— Ну, я пошел, — завотделом встал, — вы поговорите без меня.

— Моя фамилия Данилов, — сказал человек в форме, — я начальник отделения по борьбе с бандитизмом Московского уголовного розыска.

Так они познакомились. А через три дня Сергей Ильич Белов стал оперуполномоченным в отделении Данилова. С ребятами он сошелся быстро. Поначалу он думал, что медаль «За отвагу» позволит ему чувствовать себя человеком бывалым и обстреленным, но в отделении, или, как их звали в МУРе, бригаде Данилова, были награждены все. Иван Александрович имел такую же медаль еще с 1939 года, а к тому же за бои под Москвой орден Красного Знамени. Полесов и Муравьев носили по Красной Звезде, а у Степана еще и медаль была, правда трудовая. Так что бригада их была, как шутил Полесов, орденоносная. Здесь прошлое в зачет не принималось. На деле требовалось себя показать...

Полесов и Белов

(продолжение)

 Когда стемнело и читать стало невозможно, Степан отложил журнал:

— Ты не спишь, Сережа?

— Что вы, Степан Андреевич!

— Ну молодец. — Полесов встал, хрустко потянулся. — До чего же жрать охота. Ты как?

— То же самое.

— Надо воды попить и покурить сразу. Очень рекомендую, отбивает аппетит начисто.