Страх (сборник) - Эдуард Хруцкий

Эдуард Хруцкий

Страх (сборник)

© Хруцкий Э. А., наследники, 2014

© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014

Страх

Повесть

МОСКВА, 1944 ГОД

Комендантский час перенесен, поэтому ресторан закрывался в одиннадцать тридцать. Ровно в двадцать три оркестр играл «Пора, пора! Уж утро настает…» и уходил с эстрады. Но Гриша точно знал, что к ним подбежит Борек, человек не определенного возраста, в очередном шикарном костюме, будет совать деньги и просить сыграть «Осень, прохладное утро…».

Гриша как руководитель оркестра никогда не отказывал, тем более что Борек считался солидным гостем, приходил в ресторан раза четыре в неделю и всегда платил.

То же произошло и в тот вечер, только Борек заказал почему-то «Рио-Риту».

Он сунул Грише кучу скомканных бумажек, и оркестр лихо сбацал довоенный фокстрот.

Ну все. Музыканты собирали инструменты, уходили в подсобку, где в маленькой комнате был накрыт для них ужин. Когда собрались все, даже суровый метр Сахаров зашел, Гриша достал из шкафчика две бутылки водки. Сегодня угощал он. За день до майских праздников его пригласили в военкомат и вручили медаль «За оборону Сталинграда».

Гриша Кац ушел на фронт добровольцем и в сорок втором в Сталинграде получил первое легкое ранение и медаль «За отвагу» на узкой ленточке. Через восемь месяцев, когда наши части замыкали кольцо, его ранили тяжело.

Однажды в госпиталь приехал генерал Чуйков. Он обходил палаты и награждал раненых. У Гришиной койки он остановился и спросил:

– Ну, как дела, солдат?

– Хорошо, товарищ генерал.

– Награды имеешь?

– До госпиталя был легко ранен и награжден медалью «За отвагу», – подсказал госпитальный особист.

– Молодец. А как фамилия?

– Боец Кац.

– Смотрите-ка, – искренне удивился генерал, – Кац. Дай-ка медаль, – повернулся он к адъютанту. Потом наклонился к Грише и прикрепил к его рубашке медаль «За боевые заслуги». – Носи – заслужил, а то, что Кац, – это ничего.

После ранения Гришу комиссовали, он вернулся домой и пошел играть в коммерческий ресторан «Астория».

Кац выходил на эстраду в белом пиджаке, на котором были нашиты полоски за ранения и висели две медали. Пусть эти пирующие неведомо на какие деньги люди знают, что он не в тылу проедался, а Родину защищал. А в прошлом месяце третью медаль ему выдали.

Они выпили быстро, времени в обрез было, и Гриша получил две кастрюльки с едой. Повар честно делил остатки среди всех.

Да и вечер неплохой выдался, народ гулял от души, все время заказывал музыку и посылал деньги в оркестр. Так что сегодняшний навар был вполне приличным.

Жил Гриша, считай, напротив ресторана, в Леонтьевском переулке. Милиционеры, дежурившие на улице Горького, его знали и ночной пропуск не спрашивали.

Так и сегодня. Кац взял свои кастрюльки, перебежал улицу Горького и в переулке включил фонарик. Ну вот и дом. Гриша свернул под арку, и тут желтый луч нащупал в темноте лежащего лицом вниз человека. Гриша наклонился и увидел торчавший из его спины нож.

Он поспал всего-то два часа, может, чуть больше, как зазвонил, забился телефон.

Вялый со сна, он дошел до стола и поднял трубку:

– Ну?

– Ты чего нукаешь? – Голос начальника был свеж и весел. – Машина за тобой пошла, в Леонтьевском труп, весьма темный. Так что давай. Поспать-то успел?

– Самую малость.

– По нынешним временам это уже кое-что.

Данилов повесил трубку и начал одеваться.

В прошлом году за ликвидацию банды «докторов» его премировали ордером на отрез. Они с Наташей несколько раз ходили в распределитель «Стрела», Данилов хотел взять отрез обязательно темно-синий, но таких не было. Наташа уговорила его взять серый.

Вопрос с портным решил Никитин, отправив его к своему знакомцу Соломону Когану, у которого на квартире в прошлом году сидел в засаде.

Коган хорошо сшил костюм.

– На вас работать приятно, – сказал он Данилову, – стандартная, хорошая фигура.

Данилов пристегнул над карманом наградные колодки, чтобы не думали, что он всю войну на продскладе проедался, и начал носить костюм.

Вот и сегодня, завязывая галстук и одновременно ковыряя вилкой в сковородке с тушенкой, которую быстро разогрела Наташа, Данилов ждал гудка машины.

Он успел одеться и даже поесть, когда внизу квакнул клаксон «эмки». Данилов спустился вниз. Ночь была темная. Машина стояла у подъезда, и мрачный Быков обстукивал сапогом колеса.

– Куда едем? – недовольно спросил он.

– В Леонтьевский.

– А что там?

– Труп там.

– Чей?

– Вот приедем – узнаем. Давай. – Данилов уселся на переднее сиденье.

Город был пустой, поэтому Быков выжал из их старенькой «эмки» все, что мог. Иногда, когда машину подбрасывало на колдобинах, Данилову казалось, что она вот-вот рассыплется. Только у поворота на Леонтьевский Быков сбросил скорость. Въехав в переулок, он квакнул спецсигналом, и невдалеке вспыхнул фонарик. Данилов вылез из машины.

– Где?

– Сюда, Иван Александрович, – сказал Сережа Белов.

Они вошли в арку, и в тусклом свете карманных фонарей Данилов увидел лежащего человека.

– Где эксперты?

– Здесь мы.

Луч фонаря осветил эксперта и медика.

– Какие предположения?

– Убит ударом ножа. – Эксперт развернул белую тряпку, и Данилов увидел длинное, тонкое лезвие и наборную ручку из плексигласа.

– Думаю, что нож сразу же достал сердце, – вмешался медик. – Такой удар мог нанести только человек очень сильный.

– Что нашли?

– Так вот, товарищ подполковник, – сказал за его спиной Никитин, – нашли, ох нашли.

– Ну что ты вздыхаешь, Никитин, показывай.

Они вышли из-под арки, подошли к машине, и Данилов приказал зажечь в кабине свет.

– А маскировка? – проворчал Быков.

– Ты думаешь, что вся немецкая авиация только и ждет, когда старшина Быков светом своим столицу демаскирует.

– Вам видней. – По голосу шофера было ясно, что его Данилов так и не убедил.

Они сели на заднее сиденье, и Никитин начал раскладывать на планшетке найденные при обыске вещи.

– Оружия нет, а три патрона ТТ нашли. Платок носовой, сорок тридцаток, начатую пачку «Казбека», счет из ресторана «Астория», билет на электричку в первую зону. Билет обратный, он не выкинул его, потому что мог сегодня использовать.

– Вокзал?

– Белорусский. Первая зона: Фили и Кунцево.

– Дальше.

– А дальше совсем непонятно. – Никитин положил на планшет «мурку» – специальное удостоверение сотрудника МУРа. Данилов взял книжечку. Посмотрел обложку, и на сердце полегчало. Не надо было работать экспертом, чтобы сразу определить, что удостоверение туфтовое.

Данилов раскрыл его. Фото. Мордатый парень в милицейской форме. Дальше… Капитан милиции Лялин Борис Леонидович состоит на службе в Московском уголовном розыске.

– Реквизиты Борьки Лялина, – сказал Никитин.

– Это которого?

– Ну, тот, что по мошенникам работает.

– Кто труп обнаружил?

– Гриша Кац, саксофонист из «Астории».

– Смотри-ка, счет из «Астории», и нашел его ресторанный музыкант.

– Позвать его?

– Подожди.

Данилов вышел из машины и искренне пожалел бедного капитана Лялина, которого теперь затаскают по инстанциям и политотделам, а то и в НКГБ потащат.

Данилов вошел во двор, засветил фонарь:

– Белов, Никитин, с фонарями сюда.

Даже в этой темноте было видно, что двор не проходной. Данилов осмотрел все подъезды, черного хода не было.

– Значит, убитый вышел из одного из четырех подъездов, – сказал Данилов. – Где дворник?

Минут через десять привели заспанного дворника, даже на расстоянии от него шел густой запах перегара.

– Видать, политуру жрал, – засмеялся Никитин, – дух от него, товарищ подполковник, уж больно смрадный.

– Вы дворник?

– Силаев Николай Трофимович, – деликатно закрыв рот ладонью, ответил тот.

– Вот какая у меня к вам просьба. Под аркой убили человека. Он шел из вашего дома. Взгляните, может быть, вы его видели?

– Почему не взглянуть. – Дворник кашлянул, обдав всех густым сивушным духом. – Это мы завсегда, ежели надо.

Дворник опасливо подошел к трупу, наклонился:

– Посвети-ка сюда, товарищ милицейский.

Он еще ниже наклонился, казалось, что хочет обнюхать труп.

– Ты, батя, на него не дыши, – засмеялся Никитин, – а то жмурик закусить попросит.

– Закусить… Надумал тоже, – дворник тяжело разогнулся, – угости папиросочкой лимитной.

Никитин протянул ему пачку «Норда».

– Видать, не в больших ты чинах, раз гвоздики куришь, – сделал вывод дворник. – Ну, кому говорить-то?

– Мне. – Данилов полез за портсигаром.

– Видел его, покойного, значит, третьего дня. И шел он во второй подъезд. Я у него папироску стрельнул, «Пушку».

– А к кому?