Девять молчащих мужчин - Николай Леонов

А вот это уже совсем невероятно! На темном фоне клубящихся звезд ночного неба синей краской были набросаны контуры женского тела. Как будто люминесцентный фонарь освещал обнаженную женскую фигуру в полной темноте. Удивительной красоты и реалистичности изгибы тела, и ничего больше. А вот это! «Адам и Ева», прочитал Гуров на маленькой табличке, прислоненной к раме картины. Снова контуры синей краской на черном фоне. Теперь уже контуры двух профилей, тянущихся друг к другу. Нет, тянется мужской профиль, а женский подставляет лицо для поцелуя.

Невероятно, подумал сыщик. Всего несколько штрихов, и полная иллюзия присутствия на полотне двух людей. Чувствуются их желания и стремления, их страсть. Да-а… она художница настоящая! Это даже сравнить не с чем. Надо запомнить ее и привести на ближайшую выставку Марию. Уж она со своей артистической душой поймет и оценит это.

– А… вы? – послышался за спиной чей-то голос.

Гуров обернулся, поняв, что проворонил момент, когда гости выходили из мастерской. Стройная миловидная женщина с короткой стрижкой и грустными внимательными глазами стояла перед ним и ждала. А ведь она старше Жидкова, понял Гуров. Лет на шесть или восемь.

– Я бы еще посмотрел на ваши работы, – машинально ответил сыщик.

– А вы не… – Женщина кивнула в сторону лестницы, откуда раздавались шаги спускающихся вниз людей. – Вы откуда?

– Я, Анна Вячеславовна, из полиции. – Гуров вытащил удостоверение и показал Левченко. – Мне надо с вами поговорить. Не хотел мешать, а потом… вот, залюбовался вашими работами.

– Работами? – Она поморщилась, окинув взором ряд картин. – Да, да… конечно. Хорошо, я только провожу и вернусь. Располагайтесь.

Гуров прошелся по мастерской и не нашел ничего, на чем можно было бы расположиться. Даже единственный старый диван с цилиндрическими валиками по краям и высокой спинкой с полочкой и зеркалом был заставлен картинами. Сыщик снова прошел по мастерской, вглядываясь в полотна, написанные в такой непривычной для его глаз манере. Что-то в этом было, какая-то форма самовыражения, или художница видела мир в таких красках, или именно эти цвета помогали ей показать сущность вещей и явлений, или это ее яркая душа рвалась наружу следом за кистью. М-да, сегодня, по крайней мере, эта женщина не выглядела яркой, жизнерадостной, с рвущейся наружу и полыхающей всеми красками душой. Но кто знает?..

Услышав шаги на лестнице, Гуров с готовностью повернулся и натянул на лицо маску любезности. Левченко появилась на пороге все с тем же каменным непроницаемым лицом, с которым и покинула помещение. Маска неприступности, стена, барьер.

– Очень интересны ваши работы, – заговорил он. – Знаете, я никогда ничего подобного не видел…

– Я знаю, зачем вы пришли, – перебила его женщина, не глядя на гостя. Ее взгляд скользил по картинам, но теперь уже на лице было иное выражение. Грусть, наверное, только хорошо скрываемая.

– Да? – неопределенно переспросил Гуров. – Ну, тогда нам будет легче разговаривать.

– Олега так и не нашли?

– А вы знаете, что он исчез?

– Я иногда смотрю телевизор, местные каналы. Есть и Интернет.

– Да, пока у нас нет о нем никаких сведений. Работаем, встречаемся со всеми, кто был с ним знаком, с кем он поддерживал отношения, дружил.

– Зачем? – холодно посмотрела на Гурова художница. – Те, с кем он дружил и поддерживал отношения, неповинны в том зле, которое свершилось.

– Даже зло не случается неожиданно, – ответил Гуров. – Если в несчастье и был злой умысел, то следы этого умысла можно найти. Кто-то слышал об угрозах, кто-то знал о каких-то неприятностях, даже кто-то видел Олега за минуту до несчастья. Специфика розыска выверена, Анна Вячеславовна, даже не десятилетиями, а столетиями. Просто теперь нам помогают достижения науки, но ноги сыщика еще никто не отменял.

– Вы сыщик? – наконец проявила какой-то интерес к личности гостя Левченко и посмотрела Гурову в глаза. – Странное для нашего времени слово. Несколько архаичное.

– Просто у вас, видимо, нет знакомых из нашей среды и вы не читаете детективов. Это очень распространенное, часто употребляемое слово. Позвольте представиться, полковник Главного управления уголовного розыска МВД Гуров Лев Иванович.

– Пойдемте отсюда, – вместо ответа сказала женщина. – Нелепо как-то среди этого… разговаривать о вашем деле. Хотите кофе?

Чистенькая кухня с небольшим стеклянным столом располагала именно к уютному чаепитию или «кофепитию», но никак не к допросу возможного свидетеля. Гуров вздохнул, усаживаясь на стул с высокой спинкой. Ему приходилось вести допросы и не в таких условиях. И более романтических, и совсем не подходящих для разговоров. Но исходить надо не из собственного ощущения комфорта, а из ощущений собеседника.

– Спасибо. – Гуров взял чашку и отпил небольшой глоток чудесного кофе. – Скажите, в четверг Олег ведь к вам ехал?

– Да, – тихо ответила Анна, грея в руках и без того горячую чашку. Казалось, она не замечала, что происходит с ее руками. Они жили какой-то своей жизнью.

– У вас были близкие отношения? – снова спросил Гуров, упорно глядя ей в глаза. – Прошу вас понять и простить меня за этот уточняющий вопрос.

– Да, это же очевидно, – наконец проявила хоть какие-то эмоции художница. – Да, он ехал ко мне, да, мы договаривались, что он приедет.

– Он называл время приезда?

– Нет, он просто сказал, что приедет вечером и что постарается освободиться пораньше. А я ответила, что весь день буду дома.

В воздухе возникла тяжелая гнетущая пауза. Гуров понял, что сейчас последует или вопрос, или признание, и замер сам, стараясь не спугнуть важную минуту. Последовал вопрос.

– Скажите… Олег… умер? – Она произнесла эти три слова вымученно, как будто выдавила из себя с болью.

– Мы не знаем. Не знаем пока даже, что произошло. Мы нашли его машину, но никаких следов борьбы, никакого намека на то, что было совершено нападение, у нас нет.

Гуров умышленно не сгущал краски и промолчал про бумажник. Бумажник, скорее всего, относился к уликам, подтверждающим как раз факт нападения. Но она – художница, тонкая душевная организация. И врать не хотелось. Люди с чуткой душой очень быстро это улавливают, и доверие сразу улетучивается.

– Мы многого не знаем, Анна Вячеславовна, и нам нужно побольше узнать об Олеге Жидкове, чтобы наши розыски были плодотворными. Он ведь не испарился. Если он исчез по чьей-то вине, то у кого-нибудь из его окружения может остаться след в памяти об этом человеке или этих людях. Если его исчезновение связано только с ним самим, то и это могло быть заметно… ну, хотя бы одному человеку.

– Вы имеете в виду суицид? – вскинула брови Левченко и отрицательно покачала головой. – Даже в голову не берите. Олег – человек жизнелюбивый, умеет держать удар. Такие с жизнью не кончают, такие гибнут в первых рядах, в борьбе. Нет, с ним что-то случилось…

– Расскажите о нем поподробнее, – попросил Гуров.

– Да что рассказывать! – вдруг вспылила она. – Хороший он был, замечательный! И «был» я говорю не потому, что не верю, что он жив, а потому, что у нас отношения закончились… Только он еще об этом не знает…

– Почему?

– Потому что нет ничего впереди. Ни у него, ни у меня. Все это глупо и не нужно! Я старше его на четырнадцать лет, и скажите мне, насколько я буду ему нужна, когда мне будет шестьдесят, а ему сорок шесть? Да он даже внешне почти не изменится, только заматереет немного. А я сморщусь, сгорблюсь и… – Анна махнула рукой, потом уткнулась лицом в ладони и замолчала.

Гуров ждал, зная по опыту, что сейчас лучше не лезть со своими замечаниями, выводами или утешением. Ей надо выговориться, надо излить то, что накопилось на душе, иначе у нее не выдержат «клапаны».

– А он, дурачок, любит меня… – прошептала она. – И я его люблю. Дура!

– В ваших картинах в основном вымышленный мир, – задумчиво проговорил Лев.

– А я и живу в вымышленном мире. А пора бы возвращаться. Теперь, видимо, придется. Мне почему-то кажется, что Олега я больше не увижу. Женская интуиция. Боль в сердце подсказывает.

– Скажите, кому нужна его смерть? – решился сыщик на несколько жестокий вопрос.

– Не знаю… – покачала Левченко головой. – Он не бизнесмен, чтобы из-за доли в бизнесе его убивать. Баб у него не было, чтобы из ревности чей-то муж мог на такое пойти.

– Вы точно знаете?

– Точно, – криво усмехнулась художница. – Он и на меня бы внимания не обратил, весь в работе… Это же я его увлекла. А теперь раскаиваюсь.

– Вы? А зачем?

– А затем, что бабе иногда мужик нужен. А он красивый, здоровый, статный. Думала, на один раз, как короткое приключение, а он привязался, приклеился.

– Что-то у вас в душах родственное?

– Да не в душах. Он на своей чертовой работе про женщин совсем забыл. Заработался. А тут я! Оторваться решила на одну ночь! Ему и понравилось, а потом привык… Хотя говорил, что любит. Врал, наверное.