В логове снежного барса - Валентин Мельников

Если вступающие в брак или умерший были богатыми людьми, то съезжались не только жители ближних аилов, но и других волостей. Для них устраивались угощения, игры и конные состязания. Эти события, сопровождавшиеся подношением подарков устроителям, от которых те получали немалую выгоду, скрашивали однообразную жизнь аильчан и долго служили пищей для оживленных толков и пересудов, особенно если в них участвовали знаменитые борцы, акыны или сказители.

Зимнюю скуку помогали легче переносить традиционные встречи, называемые джоро-бозо, во время которых гости, попивая бузу, развлекались песнями и шутками-прибаутками.

Впрочем, от удовольствия пообщаться не было отказа и в страдную летнюю пору. То тут, то там звали сородичей и друзей на угощение-шерне, резали по этому случаю овцу и запасались кумысом.

Шубарину поначалу все было в диковинку, но потом привык, проникся духом полезности этих развлечений, сплачивающих народ и развивающих его культуру. Благодаря этим встречам он освоил кыргызский язык и мог свободно общаться на нем.

Еще до своего поселения на заимке Иван обзавелся ружьем и конем, которого купил на скотном базаре. Раз в месяц он отправлялся верхом в уездный город, где закупал кое-какие продукты, ламповый керосин и вещи, нужные в обиходе, и заглядывал к разбитным артельным молодкам.

Отсутствие на заимке не беспокоило его. Он хорошо знал жителей округи, а посторонние туда не заглядывали. Да и брать в избушке было нечего. Все ценное - конь и ружье всегда были при нем.

С присоединением к России прекратились набеги и грабежи. Об этом стали доходить вести до тех, кто из страха покинул родные края. Многие вернулись обратно, с ними и семья, приютившая Мамбета.

Дети вырастали, заводили семьи, получали свои доли скота и имущества. Но Мамбет не мог претендовать на наследство - не родная кровь. Когда дорос до возраста джигита, простился с плачущими стариками, которые привыкли к нему, полюбили как сына и сделали для него все, что смогли. Он батрачил у разных хозяев, был подсобным рабочим в лавке богатого уйгура. Потом женился на такой же беднячке, как и сам, получил надел земли, построил кибитку и начал самостоятельно крестьянствовать. В семье появились дети, первенца назвали Жанторо. Уже с восьми лет мальчик помогал в поле родителям, а в четырнадцать злой рок заставил его повторить судьбу отца. Вспышка холеры унесла всю семью, выжил один Жанторо. Сородичи-джельдены не дали осиротевшему юноше умереть с голому, приютили у себя. Но нет на свете горше доли, чем жить под неродной крышей. Прозябать бы ему долгие годы, но помог случай.

Однажды Жанторо послали на неделю с небольшим табуном лошадей на ближнее пастбище. Жил там в шалашике, который сам соорудил из веток деревьев на опушке леса, а питался черствыми лепешками и вареной бараниной. Но на пятый день еда кончилась. Чтобы заглушить голод, пил побольше воды из родника, ел ягоды, дикий лук и кислицу.

В один жаркий полдень к табуну подъехал незнакомый всадник с белой бородой и гривой седых волос под посеревшим от времени, когда-то белым калпаком. Жанторо принес путнику воды из родника. Поблагодарив, старик окинул юношу пронзительным взглядом и по праву старшего первым спросил, кто он. Жанторо не любил говорить о себе, но сейчас не осмелился отмолчаться. Старик слушал внимательно, с участием, и это подбадривало, вызывало желание открыть и облегчить душу.

- Ты юн возрастом, - задумчиво сказал он, когда Жанторо закончил свой невеселый рассказ, - но в речи твоей я улавливаю зрелые мысли и благородные чувства. На твою долю слишком рано выпали тяжелые утраты и невзгоды и ты как никто другой нуждаешься в отеческой помощи и поддержке. Послушай же, что скажу тебе, джигит из славного рода джельденов. Солнце моей жизни уже пошло на закат, но я успею передать тебе все, что узнал в этом мире. Если, конечно, ты захочешь. Мои знания дороже скота и имущества, потому что в них дух наших богов и наших предков. Ты поймешь, почему нельзя осквернять землю, лес, горы, источники и убивать маралов, давших нам прародительницу Рогатую Мать-олениху. Я научу тебя вызывать дух божественных Тенгри, Джер-Суу, Умай-Эне. Ты узнаешь жизнь гор и лесов, повадки зверей и птиц, научишься читать их следы как священный Коран. Так скажи, согласен ты стать учеником старого Бейшена, которого вся наша волость, почитает как знатного охотника, но душу которого не знает никто?

Таких хороших, проникновенных слов Жанторо никогда еще не слышал. От волнения он только и смог, что пробормотать:

- Спасибо вам, аксакал. Я согласен быть вашим учеником и пойду за вами всюду...

Юрта Бейшена стояла в небольшой котловине, со всех сторон окруженной горами. Более высокие и тенистые северо-восточные склоны их густо покрывали хвойные леса, а сухие юго-западные пестрели выгоравшими к концу лета луговыми плешинами. Господствующие вершины часто укутывались тучами, тяжело сползавшими в низину серовато-белым туманом. Котловина была хорошим кормовым местом для летнего выпаса скота. Со второй половины мая и по сентябрь, а в теплые годы и до конца октября, здесь на высоких травах нагуливали жир многочисленные отары овец и табуны коней, на давно обжитых местах было тесно от становий животноводов, прикочевывавших из Тосора, Барскоуна, Дархана, Чичкана и других поселений на обширном пространстве иссык-кульского побережья. К зиме оживление на пастбище спадало, но не все покидали его. Часть скота оставалась на зимнем подножном корме и содержалась в большом крытом загоне. Ухаживавшие за ним чабаны жили в трех приземистых кибитках, рядом с которыми и располагалась юрта Бейшена.

Для чабанов соседство с ним было выгодным, так как избавляло скот от набегов волков. Хитрые засады и капканы охотника отбили у серых хищников желание появляться в этом месте. Чабаны охотно поддерживали Бейшена всем, чем могли, но он редко обращался за помощью, вел уединенную жизнь. Кошму на его старой юрте в нескольких прохудившихся местах покрывали заплаты. Таким же бедным было и убранство внутри. Единственное богатство составляли роскошные шкуры барса и медведя, расстеленные в задней части юрты на почетном гостевом месте. И еще привлекали взгляд пучки пахучих трав, развешанных под сводами юрты, и искусные поделки - вырезанные рукой хозяина фигурки зверей и птиц из дерева и рогов архара и теке.

Познакомившись с новым жилищем, Жанторо наломал сухостоя в кустах и принес целую охапку. Хотел сам разжечь огонь в очаге, сложенном из трех черных от копоти камней, но не получилось. Сколько ни бил огнивом по камню, искры, разлетаясь в разные стороны, не попадали на трут. Бейшен улыбнулся и сам взялся за дело. От его удара трут сразу задымился. Старик подул на него, маленький язычок пламени зажег тонкие веточки и кору. Через минуту в очаге уютно потрескивали сучья, огонь жарко лизал дно казана с подвяленным козерожьим мясом. Как когда-то под крышей родительского дома, Жанторо снова почувствовал себя вольным и счастливым. В сиротские годы его пищей часто был лишь ломоть черствой лепешки, теперь он забыл о голоде. Не было случая, чтобы они возвращались с охоты без добычи. Бейшен убивал из своего кремневого ружья ровно столько дичи, сколь было нужно для еды, приобретения кое-какой одежды, пороха и свинца, которые он выменивал у кашгарских купцов на шкуры козлов и архаров.

В первое время он учил Жанторо охотничьему промыслу в низовьях, где в перелесках и кустах в изобилии водились фазаны и косули. На каждую дичь у старого охотника был свой прием. На фазана он ходил, когда солнце склонялось за полдень. Это было время кормежки птиц. Они близко подпускали к себе и взлетали столбом с громким хлопаньем крыльев и испуганным криком. В этот момент и гремел меткий выстрел Бейшена. Но случалось, что фазан взлетал за спиной, и охотник не успевал вскинуть ружье. Тогда, зависнув на мгновение, птица переходила в горизонтальный полет и стремительно исчезала из виду.

А косуль и кекликов Бейшен брал на манок, искусно подражая их голосам.

Жанторо оказался способным учеником, но прошел не один месяц, прежде чем он научился скрадывать дичь, сносно стрелять по цели, правильно заряжать ружье, отливать пули, свежевать дичь, выделывать смесью кислого молока и муки шкуры, шить из них одежду, используя вместо ниток высушенные жилы животных.

Кончалось лето, дни становились короче, но солнце еще светило жарко. Наступало самое лучшее время для охоты на отъевшихся за лето крупных копытных животных. Пора было ехать в верховья.

Готовясь к поездке, старик купил Жанторо коня под седлом, скроил и сшил меховые штаны, шубу и малахай.

Они поднимались то верхом, то ведя коней под уздцы, когда крутизна становилась опасной. Сумерки застали их в арчевнике, там и заночевали.

К обеду следующего дня появились первые пятна рыхлого снега. У входа в ущелье сделали привал, отдохнули, перекусили; стреножив, оставили коней и пешком пошли по ущелью.