Теплая птица - Василий Гавриленко

И снова мне стало не по себе:

— Я не хотел хватать тебя за руку…

— Да я не о том, — отмахнулась Марина, — Кто дал тебе право распоряжаться чужими жизнями?

— Но…

— Не надо! Я думаю, ты все понял. Пошли.

Она подхватила котелок, выплеснула на пол остатки воды и вышла из кабинета. Я поплелся за ней, автомат на плече виновато поскрипывал.

Старуха осталась одна в темноте.

Пока мы отсутствовали, в мой рюкзак забралась крыса, изловчившись, я поймал ее за хвост. Зверек завертелся, щекоча задубелую руку острыми зубками.

— Прекрати, — поморщилась Марина, застегивая куртку.

Я ухмыльнулся, отшвырнул запищавшую крысу.

И тут же на улице застрекотал вертолет. В окно ворвался слепящий свет и крики:

— Рассредоточились! Трое сюда, трое туда.

Стрелки. Зачистка!

Я схватил Марину за руку.

— Тише.

— Барух, Семен! — заорал грубый голос так близко, что сердце у меня заныло. — Вы че, уснули там, б … ди?

По лестнице застучали ботинки.

— Рассредоточьтесь, мать вашу душу!

Похоже, мы влипли по-настоящему.

— К стене, — я оттолкнул побледневшую Марину. Она будто вжалась в камень, расширенными глазами глядя на меня.

Бросившись к двери, я встал за отворотом, держа наготове автомат. Тут же в кабинет ворвался стрелок. Я выстрелил: стрелок завалился вперед, головой в пепел нашего костра.

— Эй, они здесь, — завопил кто-то в коридоре. Секунда промедления — и мы погибли.

Согнувшись, я выскочил из-за двери. Раздался сухой перещелк выстрелов, резкая боль ожгла плечо. Позабыв про автомат, я с разбегу ударил стрелка ногой в грудь. Он отлетел к стене и, ударившись спиной, съехал на пол. Не теряя времени, прошил его пулями.

— Скорее, — заорал я, услышав шаги бегущих по лестнице стрелков. Марина выскочила из кабинета. Автомат в ее в руках дрожал.

Мы бросились по темному коридору. Проклятая западня. Кабинеты выходили окнами на площадь.

Рой пуль разорвал ковер под ногами. Марина взвизгнула. Ранена? Я упал на пол и, повернувшись, выстрелил в ответ.

— Сюда.

Я на четвереньках добрался до ближайшего кабинета. Марина ввалилась следом — вроде цела. Кинувшись к окну, я глянул вниз. По площади сновали стрелки, стаскивая в кучу трупы. Оказывается, в Калуге не так и мало было народу.

Западня… В коридоре шаги, шепот — знают, суки, что мы теперь никуда не денемся.

— Сколько там? — голос снизу, хриплый, властный.

— Двое, конунг, — ответил кто-то, находящийся в коридоре рядом с нами. — Мужик и баба.

— Бабу постарайтесь живьем взять. Позабавимся.

Каменный Ленин, улыбаясь, указывал рукою на крышу. Я лег спиной на подоконник и посмотрел вверх.

— Марина.

Она подошла; в глазах — страх, отчаяние. И — равнодушие.

— Марина, — крикнул я: захотелось влепить ей пощечину, подобную той, что она влепила мне. Девушка встрепенулась.

— Забирайся мне на плечи и цепляйся за карниз.

— Уходят, суки, — заорали с площади, когда Марина, дрожа, как новорожденный олененок, отпустила руки с моей шеи и перенесла их на скользкий карниз крыши.

— Подтягивайся, ну же.

Пули с жадным лязгом врезывались в камень рядом со мной, плечо горело.

Марина, вскрикнув от напряжения, исчезла за отворотом крыши. Я остался в кабинете один. Чтобы стрелки из коридора не вздумали сунуться, пальнул в дверной проем, забрался на подоконник, и, подпрыгнув, ухватился за карниз. Снизу строчили без перерыва, но в полутьме не могли как следует прицелиться. Отчаянная веселость овладела мною: попробуйте, падлы, съешьте. Подтянувшись, я перебросил ногу на крышу. Марина вцепилась в куртку и помогла мне.

Оглядевшись, я замер: меж кирпичных труб и переломанных антенн торчал жирный зад вертолета. Как он смог опуститься прямо на крышу?

— Ты ранен? — тревожно спросила Марина.

— Тихо, — я дернул ее за рукав, увлекая за одну из труб.

Тут и она увидела вертолет и в ее глазах блеснула радость. С чего бы это?

Но времени на расспросы не было.

— Всего один, — пробормотал я, различив через стекло кабины затылок пилота. — Эх, отсюда не достать…

— Стой здесь.

Я двинулся вперед, не сводя глаз с затылка. Дойдя до вертолета, я подлез под пахнущее машинным маслом брюхо…

— Какого х.я.

Пилот поперхнулся — он жрал концентрат из банки. Расширившимися глазами уставился на меня. Это был толстяк с широким бледным лицом.

— Н — не стреляй, — просипел он, как завороженный глядя на дуло автомата.

Почему-то мне и вправду не хотелось убивать толстяка. В его глазах проскользнуло что-то … детское. А может, мне показалось — я ни разу не видел в Джунглях детей.

Марина снова меня не послушалась. Она подскочила к вертолету и, едва глянув на пилота, заорала:

— Выметайся.

Толстяк стал выкарабкиваться из машины, разбрасывая во все стороны концентрат. Он был одет в чудны е штаны из какой-то мягкой материи — спереди на них расплылось темное пятно. Марина подталкивала его в шею. Что она задумала?

Наконец, толстяк покинул машину.

— Лечь, — коротко бросил я: он тут же опустился на смоляное покрытие крыши, бормоча:

— Не стреляй, не надо.

Над головой застрекотало. Я поднял голову: вертолет с синим брюхом завис над нами. Автоматная очередь — как клацанье хищных зубов. На спине толстяка появилась линия из красных точек, почти сразу ставших расплывшимся пятном. Банка с концентратом, которую он выпустил из руки, покатилась по крыше.

Я спрятался за широким боком вертолета. Пули звякнули по металлу, одна из них задела рюкзак у меня на спине. Тело толстяка вздрагивало, точно оживая.

— Андрей, залезай.

Это ж надо — я совсем забыл про Марину, пожалуй, впервые со дня Последнего Поезда.

— Что смотришь? Скорее.

Я выпустил длинную очередь и, кувыркнувшись по крыше, влез внутрь машины.

— Что ты задумала?

— Тихо, — бросила Марина, усаживаясь на место пилота.

— Ты умеешь?

Она не ответила, отыскивая что-то глазами на приборной панели. Наконец, нажав пару кнопок и дернув за обмотанный изолентой рычаг, Марина повернулась ко мне. Сказала:

— Держись.

Мне понравилось, как она это сказала.

Над головой загудело. Ожили лопасти — машина задрожала, передав свою дрожь мне. Неужели полетим?

Крыша осталась внизу. Я, не отрываясь, смотрел в выпуклое, как глаз твари, окно. Площадь с памятником Ленину. Прямо под памятником — гора трупов. Стрелки суетятся, стреляют в воздух.

Я и не заметил, как рассвело, — всего за какие — то десять-пятнадцать минут. Нас спасла темнота, выходит, цена Теплой Птицы и есть эти самые десять-пятнадцать минут.

Занесенные снегом полуразрушенные дома, заводы, домишки и заводики Калуги сливались внизу в чистый лист.

Я ухватился за поручень. Страшно… и весело.

Вертолет с синим брюхом заходил то с одной стороны, то с другой, то зависал сверху. Высунувшийся из кабины стрелок жарил из автомата.

Марина, вцепившись в рычаг управления, смотрела перед собой. Когда начиналась пальба, ругалась сквозь зубы.

Было заметно, что ей нелегко управлять этой махиной. От напряжения на шее вздулась синяя жилка. Я по мере сил старался утихомирить стрелка.

Когда синебрюхий вертолет зашел сбоку и стрелок оказался, как на ладони, мой автомат чихнул и замер. Пока я — зубами, до боли, — развязывал рюкзак, менял обойму (патронов в нем осталось с гулькин нос), в выпуклом окне показался лес и — сердце мое радостно забилось — разрезающая его светлой нитью железная дорога.

Преследователи подбирались все ближе, понимая, что мы уходим. Стрелок палил без передышки, пытаясь попасть в Марину.

Пилот, должно быть, такой же толстяк в желтой фуражке, как оставшийся на крыше Калужской городской администрации, качнул машину в нашу сторону; два вертолета едва не столкнулись. Стрелок заорал на него, и преследователи исчезли в беременных снегом облаках.

— Отстали, — выдохнул я.

— Угу.

Рано радовался. Синебрюхая вертушка выткалась из облака, блестя винтом на солнце. Я отчетливо увидел стрелка — кажется, даже разглядел черные волоски в горбатом носу.

— Подымай, — крикнул стрелок, разбазарив обойму.

Я выстрелил, целясь в затемненное пространство внутри вертушки, — туда, где, по моим прикидкам, должен находиться пилот. Находился он там и по прикидкам судьбы. Короткий крик известил, что я не промахнулся.

— Молодец, — не обернувшись, похвалила Марина.

Я высунулся наружу. Холодный ветер схватил за горло. Вертолет стрелков будто висел над железнодорожной насыпью. Лопасти, главная и хвостовая, вращались с неуменьшающейся скоростью. Но вот он опустил нос, словно козленок, желающий бодаться, резко ушел в сторону и рухнул в стороне от полотна дороги, где вырос багрово-желтый столб, мгновенно затянутый черным дымом.