Теплая птица - Василий Гавриленко

— Вот теперь оторвались, — сплюнул я.

— Наконец-то.

Я вспомнил снующих по площади стрелков. Что, суки, съели? Мы единственные, кто выжил во время калужской зачистки.

Почему-то вспомнилась и старуха, как беспомощно она пила воду из рук Марины. Вовремя оставила землю: по рассказам, стрелки зачастую пытают и истязают своих жертв…

Я посмотрел на спину Марины.

«Бабу живьем берите. Позабавимся!».

Так кричал командир стрелков. Едва ли Марина представляет, от чего нам удалось оторваться.

Над люком — красная лампочка, высвечивающая буквы: «Выход». Куда отсюда можно выйти? Разве только на облако…

По полу рассыпан концентрат, валяется окурок самокрутки.

В дальнем углу что-то чернело. Я втиснулся в узкую щель и выудил обложку от книги. «Библия» — истертые золотистые буквы. Что-то знакомое в этом странном названии. Кажется, это как-то связано с Галей, с утром на светлой террасе…

Задумавшись, я подобрал с пола окурок, развернул тонкую обгорелую бумагу. Буквы хлынули мне в глаза.

«…и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь.

И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои.

И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих»note 2.

Так вот значит, как это было! Я представил (или вспомнил?): багровый шар, поглотивший солнце, красные полосы на небе, словно росчерки гигантского пера. Дрожь под ногами или в ногах и, — особенно ярко, — медленно падающий, дрожащий от ветра осенний лист. Осенний лист в разгар лета…

Вертолет начал снижаться.

Из-за леса показался разрушенный городок — кучи битого кирпича, воронки, полные зеленой жидкости. Посреди городка — башня, похожая на гигантский стебель борщевика.

— Андрей? — хрипло сказала Марина.

— А?

— Я не могу посадить его.

В голосе звенело отчаянье.

Несмотря на усилия Марины, скорость машины не падала, и даже мне стало ясно, что если попытаться сесть, нас размажет по земле. Ровная поверхность — это смерть, но…

— Поворачивай к лесу.

Марине потянула обмотанную синей лентой рукоятку. Вертолет взял влево. Лопасти, казалось, застыли на месте, но я знал, что они бешено вращаются.

Машина понеслась над макушками елей, поднимая белые вихри.

— Ты можешь хоть немного сбросить скорость? — заорал я.

Снежная пыль проникала в кабину, колола лицо, попадала в рот.

— Попробую, — глухо отозвалась Марина.

— Ну?

— Я уже сбросила.

Совсем ничего не почувствовал.

— Сделай наклон и вылезай.

Марина кивнула, надавила на рукоятку. Скоро вертолет запашет носом…

Она покинула место пилота и, скрючившись рядом со мной, встала напротив шевелящейся снежной стены — бледная и решительная.

Многолетние кроны затрещали. Сила, сопротивляться которой было невозможно, выдернула меня из машины и швырнула на деревья. Я полетел вниз, пытаясь зацепиться за ветки, обдирая сучьями руки. Вслед устремился хвост с вращающимся винтом. Но я падал быстрее.

Земля ударила меня.

— Андрей, — сквозь муть я увидел Марину. Сел, встряхнул головой. В ушах гудело — я потрогал мочку, на пальцах осталась кровь.

— Как ты? — спросил, не узнав свой голос.

— В порядке. А ты?

Я отвернулся и сплюнул кровью на сугроб. Зачерпнул две горсточки сухого снега — одну растопил во рту и выплюнул, другой растер лицо. Как будто полегчало… Пришло понимание того, как дико, отчаянно нам повезло. Мы внизу, на земле, и мы живы.

Марина что-то долго говорила, но я лишь уловил:

— Ты можешь опереться на мое плечо, не думай — я сильная…

Да, Марина, ты сильная.

Я сидел, прислонившись спиной к дереву, и смотрел на Марину, которая ходила взад-вперед, что-то возбужденно объясняла, доказывала. Она уже протоптала передо мной тропинку.

Шум в ушах и голове стал болью в висках.

— Спасибо, — пробормотал я, сам не зная, зачем.

Марина встрепенулась:

— Тебе лучше, Андрей?

— Да, все нормально. Все-таки я двужильный, — сказал я и поднялся. Кровь бросилась в голову, в глазах потемнело. Марина подскочила, не дав мне упасть, подставила плечо.

Выпятив серое брюхо, на мощных кронах повис вертолет. Снизу он казался маленьким, как теленок.

— Неужели мы оттуда на. бнулись? — пробормотал я.

— Оттуда. А ты и правда двужильный, — проговорила Марина, глядя вверх. — Но вот ухватиться за ветки ты не смог.

Превозмогая боль в висках, я засмеялся.

7

Обнинск

Мы побрели в направлении разрушенного города, увиденного с вертолета, в надежде найти там пристанище на ночь, которая неумолимо подступала, — тени удлинялись, становилось холодно.

Один рюкзак и автоматы мы похерили, и теперь (учитывая мое состояние), в сущности, — беззащитны. Отвратительное ощущение.

Я опирался на плечо Марины, стараясь как можно меньше давить на него, но понимая при этом, что без поддержки просто-напросто рухну на снег. Мне нужна одна ночь покоя и тепла: тогда тело восстановится, сила вновь заструится по жилам. И, конечно, не помешало б чего-нибудь пожрать… Какие, однако, жирные крысы шныряли по коридорам калужской городской администрации!

Город был дальше, чем нам показалось с вертолета. Первые груды битого кирпича, бывшие когда-то домами, появились только тогда, как на небе выткался серпик луны.

Зеленоватые лужи, глянцевые, с кусками звездного неба, источали удушливый гнилостный запах. Я встречал такие: все живое обходит их стороной. В лесу они редки, здесь же — на каждом шагу.

Этот городок мертвее Калуги… Кирпич, лужи, снег. Из-под снега торчит былье, лепится к невысоким деревьям кустарник. Жутко, пусто, мрачно… Неужели здесь когда-то жили люди?

А это — башня… Одна часть — большая, лежит на земле, другая — меньшая, протыкает небо обломком. Какой исполин переломил ее?

Как тревожно здесь! Тревожно и … знакомо.

Идти дальше незачем — скорее всего, все здания в городке разрушены, и надеяться на надежное кирпичное укрытие не приходится.

Между тем темнота сгустилась, — вот-вот вынырнет из черноты рука и схватит за горло…

Марина дышала тяжело. То ли ночной воздух, то ли чувство опасности прибавили мне сил — я уже не чувствовал себя разбитым. Распрямился, отпуская плечо девушки.

— Зачем ты? — сказала она, — я совсем не устала.

Я замер, вглядываясь в темноту. Нет, в этом городе надо держать ухо востро, гораздо дольше, чем где бы то ни было. Тишина лжива: здесь нет ни стрелков, ни игроков, ни тварей, но наверняка притаилось что-то, более страшное… Чтобы пережить эту ночь, нам необходимо убежище.

Я огляделся: тьма. Плотная, непроходимая тьма. Серпик луны скрылся в тучах, на ветру стучит обледенелое былье.

Что-то надвигалось на нас — ближе, ближе — я чувствовал кожей. А лицо Марины спокойно — это понятно: она не имеет такого, как у меня, опыта игры, единственная ставка в которой — Теплая Птица…

Металлическая узкая лесенка… Почему я подумал о металлической узкой лесенке? Откуда эта мысль в моей голове?

— Марина, — я дернул девушку за рукав, — за мной.

Мы побежали к башне.

— Андрей, что ты задумал?

Я не ответил, озираясь по сторонам. «Только б она существовала», — крутилось в голове.

Лесенка была припаяна к телу башни.

— Лезь.

Марина вцепилась в тонкие перекладины и полезла вверх, осторожно перебирая руками. Оглянувшись на тьму, я полез следом.

Нам повезло — на вершине башни образовалась небольшая площадка, частично огороженная острым забором из переломанной, искореженной арматуры.

Марина лежала лицом к небу и тяжело дышала. Я повалился рядом — казалось, сердце выпрыгнет из груди.

— Знаешь, Андрей, — выдохнула Марина, взглянув на меня. — Там, внизу, отчего — то стало так жутко… Я едва не умерла.

Нет, у этой девушки чувство опасности развито не меньше, чем у меня.

Ветер, застревая в металлических обломках, сердито насвистывал.

Редкие звезды показались на небе. Не они ли льют вниз пробирающий до костей холод? Деться от него некуда, он окружил нас, опутал… Сейчас бы костерок! И черт с тем, что станем маяком — лишь бы потеплело. Вот только где взять дрова?

Единственное тепло в окружившем нас мире — это наши тела.

Марина придвинулась ко мне, я обнял ее, уткнувшись лицом в рыжие волосы, накрылся курткой. Мало-помалу озноб отступил… А сколько, наверно, погибнет в эту ночь игроков, не успевших развести костер. Сколько примерзнет к стволам деревьев!

Я закрыл глаза, слушая биение сердца Марины.

— Андрей.