Все учесть невозможно - Марина Серова

— А она не подходила к компьютеру?

— Кто? Девочка? Нет, она была только в прихожей. Я уже потом, грешница, сообразила, что надо было ее щами накормить, но ее к тому времени и след простыл…

— А Ирина?

— Подходила. И знаете, Таня, ведь это она и обнаружила, что дискеты нет. Разозлилась ужасно. На Стаса нападать начала. Будто это он спрятал, чтобы отцу насолить.

— А как думаете вы?

— Вряд ли он сделал бы это. Он хороший мальчик, Танечка. Немного шебутной, все ему не нравится. Отца может назвать каким-то «стариком». Песенку все напевает «сползает по крыше…». Дальше не помню.

— Старик Козлодоев, — припомнила я, с трудом сдерживая улыбку. «Кумиром народным служил Козлодоев…» Да, видно, у сыночка Халивина с чувством юмора все в порядке.

— Ну, да. Я уж ему говорю, чтобы он был повежливее, а он смеется. Фамилию мою взял, говорит, что Халивин звучит почти как Халявин. Денег не берет у нас, говорит, что не хочет жить на партийные деньги. Лучше, говорит, старикам отдайте. Раз уж вы так печетесь о их судьбе…

Предо мной вполне вырисовывался образ убежденного похитителя жизненно важной дискеты.

— А я смогу поговорить с ними? — поинтересовалась я.

— Да, конечно. Но Ирина просила говорить со Стасом только в ее присутствии.

Интересно… Неужели из ревности?

— Это я решу с вашим мужем, в чьем присутствии и с кем мне разговаривать, — сообщила я. — Меня не волнуют решения Ирины. Тем более что она тоже входит в число подозреваемых.

— Да что вы, Таня! — всплеснула руками Людмила Сергеевна. — Ирина ж ненормальная. Она просто свихнулась на политической борьбе и преданности партии. А вы хотите, чтобы она дискеты крала.

— Посмотрим, — пообещала я, нисколько не отметая возможности участия Ирины в этом темном дельце. Может быть, именно ненормальность и явилась причиной такого странного поступка!

Возможно, она совершила это именно по причине верности идеалам. Решила, что таков ее долг перед отечеством. И отделаться от этой идеи она, как ни пыталась, не смогла…

Украла дискету, а потом сама испугалась. Или забыла. Она же, по словам Людмилы Сергеевны, женщина безумная, а эти безумные способны на все. И за свои поступки не отвечают…

Мы находились в той самой комнате, где произошло знаменательное событие. Потерпевший угрюмо стоял на столе, делая вид, что совершенно нас не замечает. Я нажала кнопку «power». Экран засветился.

— Привет, — сказала я ему. — Куда могла подеваться треклятая дискета и что на ней было написано? Может, ты ее сам сожрал и не подавился?

Он ответил мне презрительным показом всего, что хранится в закромах его памяти. Этой непонятной секретной скотинки там не было. Из этого, соответственно, вытекало, что сведения, опрометчиво там зафиксированные, были настолько дороги сердцу Халивина, что он не собирался знакомить с ними домочадцев. Как же мне было любопытно узнать, что таит в себе похищенная дискета.

— Значит, в комнате побывали все, кроме Леши? — поинтересовалась я.

— Да Леша и не заходил в тот день, — ответила Людмила Сергеевна.

А жаль… Хорошо бы именно он украл эту паршивку — его бы тогда поставили к стенке.

— Танечка, есть ли шанс ее найти? — робко спросила Людмила Сергеевна, с которой мы уже сблизились, как две узницы. — Геночка такой нервный стал после ее пропажи.

Понятное дело, что он стал нервный. Настолько, бедный, разнервничался, что решился на похищение человека, то есть меня.

— Попробую, — пожала я плечами, — но не обещаю. Все это изрядно смахивает на поиск иголки в стогу сена, а я пока еще не возведена нашей церковью в ранг чудотворцев.

Пока что передо мной была лишь небольшая группа подозреваемых. А самой загадочной в этой истории продолжала оставаться дискета. Поскольку затевать такой сыр-бор из-за малозначительных сведений никто бы не стал.

В коридоре хлопнула дверь. Я вздрогнула, представив вернувшуюся Ирину, но вовремя сообразила, что у нее все-таки не настолько близкие отношения с Халивиным, чтобы иметь ключ от его квартиры. От сердца откатила волна страха — черт побери эту зануду, я уже начинаю ее бояться!

— Ма? — раздался голос из коридора.

— Да, милый, — откликнулась Людмила Сергеевна, — я здесь…

Раздались шаги, направляющиеся в нашу сторону. На пороге возник…

Нет, я лучше сначала переведу дыхание. Потому что на пороге возникло чудо. Лохматое, длинное и рыжее. Такого ослепительно рыжего цвета, что мне захотелось дотронуться до этих необыкновенных волос. Они казались опустившимся на голову солнцем. Из-под этого великолепия удивленно смотрели самые красивые глаза в мире.

— Привет! — произнесло чудо. — Ма, у тебя завелись хорошенькие подружки?

— Стас, — строго протянула Людмила Сергеевна, — веди себя хоть чуточку вежливее.

— С чего бы это? — хмыкнул он. — Я ж дитя пролетариата. Трудовой народ в его прямом воплощении. Вежливость, мама, это качество давно вымершей аристократии.

— Стас, пожалуйста…

Людмила Сергеевна молитвенно прижала к груди ладони.

— Ладно, — смягчился он. — Я буду сдерживаться ради тебя. Хотя этот подвиг для меня почти непосилен…

Он наклонил голову с неожиданным изяществом испанского гранда и спросил:

— Не будете ли вы так любезны составить мне компанию, милые дамы? Так хочется кофе, что я могу умереть от недостатка кофеина в организме…

Я согласилась. Но добавила:

— Только мне запрещено разговаривать с вами в отсутствие Ирины.

— О боже! Вы — юная поросль партии? — испугался он. — Ирина боится за вашу девственность и целомудрие? Не верьте ей, я — воплощение скромности. Девственности я лишаю только в том случае, если меня об этом настоятельно просят. А ваших странных для такого милого существа политических взглядов я касаться не стану. Будем считать, что это только ошибки, свойственные юности. Может быть, это у вас своеобразное проявление нонконформизма? Мы вот уходили в хиппи, а вы — в Партию трудового народа… Так что не бойтесь. Я отнесусь к вашим детским болезням с должным пониманием и не стану вредить Ирине, лишая ее вашего юного энтузиазма строительницы коммунизма.

Честное слово, я не могла понять, откуда у Халивина появился такой очаровательный сынишка. Посмотрев на Людмилу Сергеевну, я даже заподозрила, что она согрешила с проезжим гусаром.

Стас уселся напротив и начал разглядывать меня с нескрываемым интересом.

Фейс-контроль он проводил очень пристрастно и неожиданно заключил:

— Нет, вы не член папочкиной партии. У вас в глазах осмысленное выражение. И вы часто улыбаетесь. Тем более любопытно, что вы делаете в этом злачном месте?

— Танечку наняли искать папину дискету, — объяснила Людмила Сергеевна.

— А чего ее искать? Ее украл я, — объявил Стас, с легкой насмешкой глядя прямо в мои глаза.

Глава 6

После такой заявочки мои подозрения на его счет начали рассеиваться.

— Стас, как ты себя ведешь? — Глаза Людмилы Сергеевны смеялись.

— Мамочка, ну кто в нашей семье больше всего похож на преступника? Я.

— Замечательно, — улыбнулась и я. — А можно поинтересоваться, зачем она вам понадобилась?

— Сейчас придумаю. Ну, просто так. Чтобы навредить папе. Я посмотрел на эту дискету и сразу понял, что там самые любимые цитаты из творений Анпилова и Баркашова. Папа не может заснуть, не прочтя что-нибудь из «речений мудрых». Я ее свистнул и припрятал, а теперь злорадствую. Все, вы меня нашли, можете быть свободны. За деньгами заглянете попозже, когда я ограблю партийную кассу.

— Мне еще бы дискету, — вздохнула я.

— А как эта дискета выглядела? — поинтересовался он.

— Вы же ее украли. Должны знать.

— А я ее крал, не глядя, — вывернулся Стас. — От стыда за совершенный поступок закрыл глаза и не помню, куда положил. Может, я ее вообще спустил в мусоропровод.

— Вы смеетесь, а меня не отпустят, пока я не найду эту гадость, — вздохнула я.

— Правда? — удивился он. — Не имеют права. Они же воюют за права человека. Значит, вы можете идти куда угодно. Встретите Ирину — объясните, что вас отпустил я. Прочел вам материалы Гаагской конференции и выгнал. Ну? Что же вы сидите? Уже не можете идти?

— Могу. Но у вас будут неприятности.

— Это для меня не ново, — беспечно махнул рукой Стас. — Мои неприятности начались сразу в момент рождения. Я родился, посмотрел на стену и увидел там портрет Железного Феликса. Мне сразу стало понятно, что мир, в котором я появился, полон несправедливости и абсолютно неподкупен. Я захотел обратно, но было уже поздно… На мои обаятельные младенческие улыбки мир, воплощенный в портрете чахоточного палача, не купился…

Все это Стас произносил с такой серьезной физиономией, что я начала понимать, как действует он на эту компанию…