Все учесть невозможно - Марина Серова

Все это Стас произносил с такой серьезной физиономией, что я начала понимать, как действует он на эту компанию…

В дверь позвонили.

— Сейчас, — поспешила Людмила Сергеевна.

Вошла Ирина и уставилась на Стаса, время от времени переводя разъяренный взгляд на меня.

— Она осталась чиста, мой добрый ангел, — проворковал Стас, — я не изменил тебе, крошка.

— Шут! — фыркнула Ирина.

— У каждого свой бизнес, — пожал он плечами. И встал.

— Увы, мне пора.

— Если из-за меня, то не трудись. Я пришла только узнать, как дела у Татьяны, — бросила Ирина.

— Иногда я думаю, почему твоя мания величия еще не заинтересовала психиатров, — усмехнулся Стас. — Такой редкий случай… Однако поспешу тебя успокоить: мне надо на работу. Я, видишь ли, отношусь к тому самому проклятому сословию, которое вынуждено работать, дабы прожить, поскольку не сообразило вовремя заняться политикой.

С этими словами он помахал мне рукой и сказал матери, что к вечеру вернется.

— Вы что-нибудь выяснили? — спросила Ирина, пытаясь прожечь во мне дырку своим испепеляющим взором.

— Пока нет, — покачала я головой.

— Торопитесь, потому что…

Она замолчала.

— Потому что что?

— Нельзя медлить. Материалы дискеты могут стать достоянием гласности, а это недопустимо.

Объяснение для излишне любопытной Тани… У меня создалось впечатление, что Ирина многое знает. Куда больше, чем хочет это показать.

Мы опять остались одни, и я не понимала, чего же все-таки от меня ждут. Что я стану сидеть в четырех стенах и анализировать ситуацию? В душе копилось раздражение. В конце концов, я просто не умею так работать!

Однако на все мои протесты Ирина отвечала с жесткой улыбкой, что о моих передвижениях приказа не поступало, а искать надо среди домашних.

— Если же появится необходимость выйти, сообщите Халивину, он пришлет вам Лешу, — заключила она.

Теперь я усиленно косила под Ниро Вульфа, рискуя достигнуть в ближайшем будущем его комплекции, только вот с Арчи Гудвином у меня была напряженка. В умственные и иные способности Леши, предоставленного в мое распоряжение, я как-то не верила.

Людмила Сергеевна мне посочувствовала и, опасливо оглянувшись на дверь, прошептала:

— Вы, Танечка, меня извините. Я бы вас отпустила. Но сама их боюсь.

Мне подводить ее тоже не хотелось, и я решила, что, когда появится Халивин, я все-таки закачу ему большую истерику. Надо только подготовиться. Разработать план, так сказать. Обдумать все шаги и последствия…

Поэтому я сидела, мрачно-сосредоточенная, бессмысленно катая по кровати гадальные кости, и думала.

Из Людмилиного рассказа получалось, что украсть дискету могли Стас, Федор, Ирина, она сама и Халивин, что маловероятно. Еще появлялась девочка, но в комнаты она не заходила. Значит, отпадает.

Стас мог украсть, но, по его словам, не знает, как выглядит похищенная дискета. Тоже может быть неправдой — потому что он занимался с компьютером, значит, доставал дискету. Если только…

Я подпрыгнула. Если только она там была.

А если ее там не было, получается, что эта самая дискета, которую не поймешь зачем оставили в компьютере, исчезла еще до праздника.

Кстати, если она была так дорога сердцу Халивина, таскал бы ее на груди.

Что же у нас получается?

— Здравствуйте, — раздался ломающийся голос. Я подняла глаза. На пороге, приоткрыв дверь, стоял мальчик лет четырнадцати, пухленький и симпатичный. «Как с картинки», — подумала я. Воплощение нашего светлого будущего…

— Привет, — кивнула я.

— Я — Федор, — представился он.

— А я — Таня.

— Очень приятно…

Мальчуган улыбался, демонстрируя ровный ряд белых зубов.

— Мама сказала, что вы захотите со мной поговорить.

— Да, — кивнула я, — скорее всего нам это понадобится.

Федор посмотрел на меня безмятежным, почти детским взглядом.

— Я буду на кухне, — сообщил он.

— Сейчас приду, — пообещала я, с тоской глядя ему вслед.

Он тоже не подходил на роль похитителя. Да и зачем ему это?

— И придется тебе торчать в халивинской квартире до конца своих дней, — мрачно проговорила я, разглядывая заключенную в рамку картину, изображающую полет ангела над морем. Море бушевало, а ангел летел вдаль, и ему было совершенно наплевать на то, что творилось внизу.

И на то, что творится со мной, ангелу было наплевать тоже…

Я заметила, что Людмила Сергеевна почитала своим долгом прежде всего накормить свою семейку, в которую добрая леди поспешила включить и меня, но постоянные встречи на кухне начали меня беспокоить. Если мое расследование будет проходить исключительно там, то я рискую потерять форму. Благо что в этом семействе о нужде явно не ведали и в кулинарных радостях себе не отказывали. Возникал вопрос — на какие, собственно, доходы все это изобилие?

Неужели только на партийные взносы? Какие же они собирают взносы, если у них, простите, имеется даже посудомойка? И телевизор, который постоянно развлекал Людмилу Сергеевну мелодрамами, был не маленький, а во всю стенку. Вообще-то я на всю эту мишуру не обращаю внимания — но ведь получается нестыковка! С одной стороны, Халивин не упускает случая всплакнуть о судьбе русского народа, обреченного на геноцид, а с другой — сам живет припеваючи… Можно сказать, пользуется всеми благами и наслаждается жизнью.

Постаравшись успокоить себя тем, что я просто раздражена собственным положением невольницы, я вышла к юному Федору, который задумчиво уплетал огромную порцию «обезноженного буша» и явно еще не приготовился к моей атаке.

— Простите, — улыбнулся он мне перемазанным ртом, — я сейчас…

— Ничего, я подожду.

Людмила Сергеевна обернулась на меня с укором. Как можно мешать ребенку поглощать калории? Устыдившись, я вернулась в комнату и продолжила созерцание фигуры парящего ангела.

Мой вопрос продолжал висеть в воздухе, как табачный дым.

Как этот пухлый ангел, не находящий ничего лучшего, чем с глупейшей улыбкой застыть над бушующими волнами.

Все вокруг меня было настолько зыбким и неясным, что я почти утратила надежду выбраться отсюда.

Пальцы продолжали играть с костями. Катали их туда-сюда внутри мешочка, и сама себе я напоминала свихнувшуюся, погрязшую во тьме своего рассудка. Сижу, пялюсь на картину неведомого художника — кстати, далеко не самого талантливого. У этого ангела рожа перекошенная, будто он перепил амброзии, и какая теперь от пьяного ангела может быть польза?

Мысль о пьяном ангеле почему-то мне очень понравилась. Теперь все стало ясно. Просто в тот день, когда мне втемяшилось в голову разжиться кетчупом, мой собственный ангел был немного нетрезв. Вот я и попала в переплет. Впрочем, внимательно и беспристрастно оглядываясь на свое прошлое, я могу прийти к выводу, что в хранителях у меня вовсе не ангел, а просто какой-то алкоголик!

Чисто машинально я бросила кости и посмотрела на получившийся результат.

33+20+6

«Вскоре вы успешно завершите крайне утомительную работу, результатами которой для вас будут почет и уважение».

Ну, вот. Пожалуй, не стоит ссориться с ангелами. Даже почет и уважение мне обещают. Повесят мой портрет на Доску почета.

Почему-то вспомнился знакомый мне ребенок, который, проходя мимо Доски почета, закричал: «Ой, Таня! Смотри, сколько народу умерло!» Вот и я буду там висеть — печальная и изможденная…

Отложив мешочек с костями, я начала рыться в памяти. Что-то не давало мне покоя. Маленькая деталь, укрывшаяся от внимания. Прикинувшаяся незначительной, как вообще они любят это делать.

Мысли разбегались, выстраивая причудливые образы, одним из которых была дородная Людмила Сергеевна, похищающая дискету из компьютера. Нет, это уже не лезет ни в какие рамки! И с какой стати она решилась бы на подобное? Судя по ее опасливому взгляду на чудо техники, она побаивается компьютера. Федор тоже плохо вписывался в детектив. Такой приличный ребенок…

Значит, остаются только Ирина и Стас. И уж пусть это лучше будет Ирина.

Я вспомнила о долговязом рыжем чуде, и мои губы растянулись в улыбке. Ума не приложу, каким образом у этого монстра Халивина мог родиться такой сын?

— Можно? — раздалось у порога. Я подняла глаза.

Федор нарушил мою нирвану.

— Конечно, — вздохнула я. — Проходи.

Он прошел и сел на краешек кровати, положив обе руки на колени. Как будто перед ним была учительница, ей-богу… Надо же быть таким — застегнутым на все пуговички.

И как же мне его расстегнуть? Не могу же я проникнуть в закрытую от посторонних взглядов душу…

— А что вас интересует? — спросил отрок, глядя на меня глазами ангела с картинки. Кстати, картинка была написана в духе примитивизма. Ангел был прямо с открытки — такой денатурированно-сладкий, что хотелось разбавить сиропчик водой. Вот и с этим парнишкой — меня посетило острое желание добавить в его внешнее благонравие кайенского перца.