Спасти футболиста (ЛП) - Гудмен Рейчел

Черт. Как, мать ее, я должен был на это реагировать? Кент говорил что-то похожее на это, но он был настоящей задницей и моим боссом. Услышав это от Хейзел, от незнакомки, единственное, что я мог сделать, это отбиваться.

— Я боюсь, что обсуждение ошейников с электрошоком — это уже тема для четвертого свидания, Хейзел.

— Верно, как будто ты когда-нибудь заходил так далеко. — Она посыпала пудрой глюкозамина сырую еду, повесила несколько поводков на крючки у себя за плечо, а потом жестом пригласила меня следовать за ней через дверь в дальнем конце склада к санитарному блоку.

— Возьми это, — сказала она, кивая на швабру и ведро, которое было доверху наполнено полотенцами и чистящими средствами. — Тебе нужно надеть защитный костюм, защитить туфли бахилами и надеть перчатки, которые я тебе дала. Не хотелось бы, чтобы наши специальные моющие средства раздражали твои драгоценные руки.

— Обычно, когда я натягиваю резину, то у меня с собой есть своя. Самого большого размера, — я подмигнул ей, пытаясь натянуть плотный прорезиненный материал, который явно не предназначался для широких ладоней и длинных пальцев, которые быль столь необходимы профессиональному спортсмену. — Но разве это не перебор? Я уверен, что мог бы обойтись фартуком.

— Когда дело касается собак, их безопасности и ухода, то мы следуем установленным правилам, — сказала она. — Ты будешь отвечать только за уборку питомников, предназначенных для собак, которым требуется особая реабилитационная программа и повышенное внимание. Основным питомником, изолятором и зоной карантина будет заниматься один из моих сотрудников.

Она посмотрела на меня так, словно ожидала, что я что-то сделаю. Мгновение спустя она вздохнула и сказала:

— Пойдем, Лалонд. Думаю, что ты должен быть быстрым. Поторапливайся и одевайся. У меня мело времени.

Я мог поклясться, что втиснуть свое тело во все это было сложнее, чем одеться в день игры, казалось, что прошла целая вечность, прежде чем я присоединился к Хейзел в комнате, которая больше была похожа не на что-то связанное со спасением животных, а на детский садик Монтессори, где все было связано с аккуратной сенсорной стимуляций и удобством пространства.

— Моя первая комната в общежитии не была такой милой, — сказал я, осматривая каждую конуру вокруг, которая была оборудована игрушками, высокими кроватками и комнатными растениями, которые закрывали вид на других собак. Однако я заметил, что металлические рамы облупились и местами были покрыты ржавчиной, а мягкие подушки выглядели старыми и немного потрепанными. Через окна струился солнечный свет, а мелодии из разных диснеевских мультфильмов лились из старенького магнитофона, стоявшего на полке.

Хейзел открыла конуру с надписью «ОЛИВКА», которая была над дверью, и поставила миску с едой, которую приготовила ранее.

— Я поняла, что собаки, которые пережили крайнюю степень насилия, травмы и невнимание, лучше реагируют на лечение в пространствах, которые дают своим уютом передышку от жизни в приюте. Такой дизайн также предоставляет визуальный барьер, чтобы не было лая. К тому же бóльшее количество натурального света, свежего воздуха и минимум шума снимают стресс и беспокойство.

Следующие несколько минут она подробно объясняла мне каждый пункт в списке — что и как именно я должен был сделать. И пока я слушал ее громкие и четкие инструкции, все мое внимание было сосредоточено на том, как двигался ее рот, пока она разговаривала.

После того, как закончила, Хейзел спросила:

— Вопросы?

— Звучит довольно просто, — сказал я, по-прежнему разглядывая изгиб ее пухлой верхней губы.

Она прищурилась в ответ на мой откровенный взгляд, но предпочла ничего не комментировать.

— Отлично. У тебя есть полтора часа на то, чтобы со всем здесь закончить. Сейчас у этих маленьких щенков пришло время для дневных игр, — сказала она, открывая одну за одной каждую конуру — кроме той, что принадлежала Оливке — и прикрепляла поводок к каждому собачьему ошейнику.

Хейзел быстро представила всех собравшихся — Вафля, Ирландец на трех лапах, Тоффи — шотландский терьер, который лишился большей части своей шерсти и кусочка левого уха, Сосиска и Фасолька — парочка старых такс. Я мог только догадываться какое имя она дала собаке, которая ждала ее дома.

— Я понял, что ты ешь после пьянки, милашка, — сказал я со смехом.

— Умно. Кстати, ты не помогаешь своему имиджу таким заявлением. — сказала она, когда собаки натянули свои поводки.

— Да будет тебе, ты же хочешь сказать, что никогда не была слегка сумасшедшей? Не то, чтобы я ожидал, что ты специалист по части пивных соревнований, но у кого не было пары ночек, которые он не может вспомнить? Или утро следующего дня, когда ты сожалеешь обо всем?

— Это я, — сказала она, пожав плечами. — Никогда этим не увлекалась.

— У тебя было хоть раз небольшое желание забыться хоть на мгновение?

— Потеряться в моменте, это такой вежливый способ сказать, что ты полностью утратил контроль и это то, что никогда меня не привлекало.

Лицо Хейзел приняло какое-то замкнутое, почти покровительственное выражение, и мне было интересно, что произошло с ней в прошлом такого, что сделало порядок и сдержанность ее главными принципами. И было ли это той причиной, по которой она выбрала своим делом управление центром реабилитации для собак. С другой стороны, как женщина, которая имела такой контроль, была такой упорядоченной и обладала невозмутимостью, могла пойти в профессию, которая была сплошь полна взлетов и падений, триумфа и разочарований?

— И кроме того, думаю, что названия продуктов — это самые лучшие имена для животных, — сказала она через какое-то время.

— Вот как? — спросил я.

Она кивнула.

— Они милые, понятные, универсальные и в зависимости от выбранной пищи они могут выражать индивидуальность животного или какие-то физические отличия. К тому же, я люблю поесть…

Я усмехнулся. Разве не все мы такие?

— Что произошло с Сосиской и Фасолькой? — спросил я, наблюдая за тем, как они сбились вмести и дрожали за ее ногой.

— Их владелец умер, у него не было семьи. Они остались в доме на целую неделю, прежде чем кто-то смог их обнаружить, — она улыбнулась им сверху вниз, как будто образ этих двух собак рядом с разлагающимся телом не было таким чертовски страшным. — Они пара, поэтому мы поместили их вместе в одну конуру, уважая их привязанность. Как бы там ни было, я задержалась. Пожалуйста, не приближайся к конуре Оливки — она очень пугливая и боится людей из-за их плохого обращения, пока она жила в приюте для щенков.

— Ты уверена, что Оливка не сбежит? — спросил я, осматривая пространство, которое казалось необитаемым. Какую собаку могли назвать Оливка? Итальянскую Чихуахуа? Обожающего пиццу пуделя с кудрявой шерстью, которых так любят богатые старушки?

— Обычно она прячется, когда поблизости есть люди, но ты можешь мельком увидеть ее, — Хейзел указала на кроватку, под которой лежал небольшой комок, торчал только кончик хвоста. — Тебе нужно что-то объяснить подробнее, пока я не повела этих негодников на прогулку?

Я покачал головой.

— Не забывай следовать списку, — сказала она, как будто я был не способен следовать правилам. Потом Хейзел ушла, оставив меня стоящим там в нелепом наряде среди трех пустых собачьих жилищ, одной испуганной собаки и величайших хитов Диснея, звучавших специально для меня.

— Что если я не хочу насвистывать во время работы? — пробормотал я себе под нос. Я услышал, как из конуры Оливки донесся едва различимый шорох, но когда я повернулся, движение прекратилось. Интересно. — Что если я вообще не хочу здесь быть? Что тогда, Оливка?

Я немного подождал, чтобы посмотреть, вылезет ли собака из-под кроватки, но… ничего. Я вздохнул. Чем быстрее я покончу с этим, тем скорее я смогу убраться отсюда и заняться тем, что на самом деле важно, например, заняться спасением своей карьеры.

Я вычистил первую клетку, которая принадлежала Вафле, вымыл заднюю стенку и мраморный пол шлангом, подпевая вступительной части «Несчастные бедняжки» из «Русалочки».