Спасти футболиста (ЛП) - Гудмен Рейчел

— Я признаю — на поле я настоящая задница.

Они не шутили, называя меня…

Хм, придурком.

Но если поймаешь меня за пределами поля,

То я вполне себе ничего.

Красивый, чертовски очаровательный и настоящий принц! — подпевал я, вытирая спинку кроватки, конечно же, моя версия была лучше. Ну, и что с того, что я придумывал свои слова? Это помогло мне скоротать время и отвлечь от мысли, что меня отстранили от тренировок для уборки собачьего говна.

Я услышал еще один шорох и снова посмотрел на конуру Оливки. Хотя она по-прежнему пряталась под своей кроваткой, я заметил, что сдвинулась ближе к двери, и ее хвост торчал немного больше, показывая белый кончик, обрамленный черной шерстью. Это было не совсем виляние, но он больше не оставался неподвижным.

Хм. Возможно собака была не такой уж нелюдимой, как в это уверовала Хейзел. Или может Оливке нравился мой голос — мне не раз говорили, что он был способен затащить любую женщину в постель. Не вытянуть маленькую Оливку наружу было бы первым случаем, но я принял вызов.

Я очистил другие клетки и опрыскал их, напевая громче и с большим удовольствием. Я даже добавил немного эффектов, выделывая все свои фирменные движения шлангом, который держал в руках. Когда я изображал, что лечу на волшебном ковре-самолете с полотенцем в руках, пока исполнял песню «Целый новый мир» из «Алладина», то маленькая пятнистая мордашка показалась из-под кроватки и там и осталась.

Хорошо. «Я кое-чего добился», — подумал я, потрясая кулаком в воздухе. не зря же они прозвали меня ФИГДЖЕМ (прим. FIGJAM (ФИГДЖЕМ)=Fuck I'm Good Just Ask Me — австралийское сленговое выражение, обозначающее манеру выражение триумфа или человека, крайне высокого мнения о самом себе)

Я приготовил дезинфицирующий раствор по рецепту Хейзел, разбрызгал его по полу и подождал минуту, пока он убьет бактерии на бетоне. Пока я толкал швабру взад и вперед, магнитофон снова включился, и жалобное вступительное пение из баллады Гастона заиграло громко и ясно. Ха, она всегда мне нравилась.

— Никто не моет так, как Лалонд, не делает проходы вперед так, как Лалонд, — громко пропел я, виляя тазом. — В футболе никто не набирает так очки, как Лалонд.

— Что, черт побери здесь происходит?

Я вздрогнул от голоса Хейзел и резко обернулся. Она выглядела скорее ошарашенной, чем раздраженной, ее волосы были взъерошены от ветра. Я ухмыльнулся и сказал:

— Цепляю девчонку, скорее всего, — если меня собирались поймать в тот момент, когда я вел себя как идиот, то я с успехом сделал это.

— Делаю мысленную пометку в следующий в список добавить пункт «не петь во время уборки», — пробормотала она самой себе.

— А где шведский стол? — спросил я, имея в виду собак, которых забрала Хейзел.

— Они с Донной, моим волонтером, работающим во дворе. Она помогает им влиться в общество, — сказала она, обводя меня взглядом сверху вниз, как будто мне самому нужна была социализация. — И почему я не удивлена, что у тебя сложилось мнение, что злодей — это герой в «Красавице и Чудовище»?

— Прямо сейчас, Хейзел, я остановлю тебя прямо сейчас, потому что знаю, что ты думаешь, — сказала я своим лучшим голосом, подражающим Гастону.

Она подняла брови.

— Я на самом деле сомневаюсь в этом.

— Ты думаешь, что Крис совсем не похож на Гастона. Есть что-то милое и доброе в нем… А что Хейзел? Ты была бы права. Я настоящее чудовище…

— Если ты добавишь в конце «в постели», то я могу рухнуть прямо на этот пол и испортить всю твою работу, — сказала она тем же бесцветным тоном, который я подмечал весь день. Но на ее лице появилась улыбка, настоящая, искренняя улыбка, при которой она вся светилась. Боже, она была потрясающей. Мне определенно нужно было увидеть в будущем как можно больше таких улыбок.

— Будь честна, Хейзел, — сказал я. — Возможно, мы только познакомились, но не отрицай, что ты, по крайней мере, не представляла, как кувыркаешься со мной на простынях.

— Да, это было до того, как я услышала твое пение, — она удерживала мой взгляд немного дольше, как будто тоже испытывала это неоспоримое и необъяснимое притяжение ко мне. Но потом она моргнула, прочистила горло и посмотрела через мое плечо, ее глаза стали такими же огромными, как расстояние меж моих разведенных рук. — Что за…?

Я проследил за ее взглядом, который был прикован к конуре Оливки. Черт, будь я проклят. Маленькая пятнистая мордашка, которая до этого слегка торчала наружу, теперь превратилась в целую голову с висящими ушами и большими коричневыми глазами. Как оказалось, Оливка не была итальянским чихуахуа или пуделем, обожавшим пиццу. Она была трехцветным Кавалер-кинг-чарльз-спаниелем, настолько милой, что ей следовало бы быть плюшевой игрушкой. Или быть напечатанной на обложке какого-нибудь календаря. Кончик ее хвоста даже вилял из стороны в сторону.

— Я же сказал тебе, что цепляю девчонку, — сказал я, испытывая гордость и настоящее чувство удовлетворения, которого не ощущал очень давно. Это не было похоже на то, если бы я победил рак, но я был чертовски впечатлен самим собой, особенно, учитывая мою полную неспособность общаться с семейство собачьих. — Оливке ужасно нравится мое пение.

Хейзел покачала головой от восторга.

— Нет, ты не понимаешь. Я на протяжении нескольких недель пыталась заставить ее выбраться из зоны комфорта ее убежища, но совершенно безрезультатно, — сказала она. — Твои чары не действуют на меня Лалонд, но видимо не у всех на них есть иммунитет.

— Может мне просто нужно найти идеальную песню лично для тебя? — сказал я, думаю, что еще смогу завоевать Хейзел.

Глава 4

ХЕЙЗЕЛ

— Не переживай, Фрикаделька, мы найдем для тебя подходящую пару, — сказала я, почесывая моего любимого питбуля под подбородком, мое сердце разрывалось на части от доверчивости и невинности в его глазах.

Я вернула Фрикадельку в конуру, которая располагалась в основной жилой секции приюта. Я просто ненавидела то, как у него повисали уши и понуро опускалась голова. Снова.

Я проверила остальных щенков, наполнила их миски водой и почесала им животики, потом прошла в кабинет, который делила с Пенни — моим ассистентом и лучшим другом. Прямо сейчас она сражалась с Бертой — нашим принтером. Фраза «все это сплошная тарабарщина» имела особенное, очень буквальное значение в нашей дружбе с Пенни, и основывалась на том, что слова на греческом языке вылетели из ее рта, когда ей что-то не удавалось. По прошествии стольких лет, я выучила для себя то, что она пользовалась родным языком, когда была слишком зла либо беспредельно счастлива.

— Нужная какая-нибудь помощь? — спросила я, бросая файл с информацией о Фрикадельке на свой стол.

— Клянусь, эта куча хлама больше съедает бумаги чем печатает, — сказала она, вытягивая листок с одобрением забрать питомца из приюта, застрявшего в лотке для выхода бумаги. Пенни отошла от аппарата и раздраженно сдула с глаз темную, кудрявую прядь волос, жестом приглашая меня попробовать сделать это.

Посмеявшись, я подошла и повернула ручку, извлекая замятую бумагу.

— Сколько раз мне тебе сказать, что тебе следует быть нежной со старой Бертой? Она единственный копир, что есть у нас, поэтому мы должны сделать так, чтобы она держалась.

— Я знаю, что ты против, но Берту на самом деле надо пристрелить и переехать грузовиком.

— И где же, по-твоему, мне взять те пять тысяч, которые я должна заплатить за то, чтобы ее заменить? — я выгнула бровь, глядя на нее.

— Хороший аргумент, — она перевернула на стол большую коробку с товарами, которые я заказывала онлайн. — Просто обычно я предпочитаю молодых и здоровых, а не немощных и капризных.

Я фыркнула.

— Это говорит женщина со старой беззубой борзой.

— Эй! — Пенни швырнула в меня пищащей игрушкой, от которой я увернулась. — Хеннеси просто мужчина, у которого мало потребностей и от него меньше разочарований. И как бы там ни было, ты знаешь, что я питаю слабость к неудачникам.