Кто здесь - Алекс Норк

Блюм тоже почти кричал, отдавая какие-то команды по селектору.

— Сильные общие обезболивающие! — уже трижды повторил гипнотизер. — Я не могу к нему подключиться!

Через полчаса, когда состояние Вернера удалось вполне стабилизировать, они поднялись втроем в кабинет к Блюму. Тот и при крайней озабоченности умудрялся сохранять подвижность и бодрость.

— Давайте отдохнем, друзья! Чего-нибудь освежающего?

— С удовольствием, — согласился их гость. — Неплохо бы бренди, но сначала простой воды.

— Будет сделано, — направляясь к известному шкафчику, проговорил Блюм, — будет сделано. А вам, Стенли?

— Джин с тоником, если можно.

— У нас все можно. А почему он нас обругал на каком-то странном языке, а? Интересно на каком именно?

— Он обругал не нас, — ответил гипнотизер, — а каких-то видимых внутренним зрением врагов. Скорее всего, в смутном обобщенном образе. — Блюм проворно притащил поднос с бутылками, и их уставший гость сразу потянулся к воде. — Это самый удивительный пациент в моей жизни…. уф, прекрасная вода, еще полстаканчика и можно бренди… Пытался разрезать себе мнимым кинжалом живот, пронзил им себя почти до позвоночника. Потом прорезал кишечник вниз сантиметров на десять. Отсюда и дикие спазмы. Нервная система записала эти действия как реальный факт.

— Вы сказали кинжалом? — заинтересовался Торнвил. — Почему не просто ножом?

— Именно кинжалом, полковник. В тот момент я еще не потерял с ним контакта и сильные образы загипнотизированного попадали в мое сознание.

Блюм подошел к столу и вынул отобранное у дантиста при аресте холодное оружие.

— Похожим на это?

— Я бы сказал, вот именно этим самым.

— Тогда и расскажите нам, пожалуйста, все, что вы там в его образах увидели. Нам очень важно! — Блюм налил ему и себе бренди. — Стенли, обслуживайте себя сами.

Гость выпил свой бренди сразу двумя глотками и откинулся на спинку кресла.

— Ну так, — уже расслабленно заговорил он, — два слова, сначала, как это делается. В общих чертах, конечно… Главная задача при гипнозе — выйти на человеческое эго.

— Концентрат личности? — уточняя, переспросил Торнвил.

— Примерно. Личность складывается из множества качеств — и генетических, и сообщаемых жизнью. А эго — это, так сказать, голая личность, абсолютное «я».

— Для нас с полковником, мой дорогой…. — Блюм, на секунду прервавшись, допил свой бренди, — не слишком сведущих в этом деле людей, нельзя ли немного понятней?

— Конечно. Но только в той мере, в которой современная наука вообще об этом что-то знает. Видите ли, первоначальным качеством человека, лишь только он появился на свет, является способность отделять себя от всего окружающего. Первое, что он знает: есть «я» и есть «не я», — гость на секунду задумался. Позволю себе заявить, что ни один ученый в нашем мире даже предположительно не может сказать, где именно находится тот орган или центр головного мозга, который указывает человеку: «вот это он сам, а то — все остальное». Но этот центр существует, иначе родившийся человек не смог бы начать ориентироваться. Причем не только по отношению окружающему миру, но и в отношении своих собственных рук и ног. Первое попадание кислорода в легкие новорожденного вызывает ответный крик. Ему непривычно, не нравится. Но не нравится уже «ему». И эта ответная реакция не только рефлекторного характера — она уже эмоционально окрашена. То есть голое «я» уже способно расставлять положительные и отрицательные знаки и заявлять о себе. Иначе не было бы ни этого недовольного крика, ни протестующего подергивания телом. Вы понимаете?

— Странно, — Торнвил задумчиво повертел в руках свой стакан, — а я ведь отчетливо всегда ощущал, что главным впечатлением моей детской памяти было, что «я — это я». Потом к нему стало прибавляться все остальное.

— Вот-вот, — довольно улыбнулся гипнотизер, — именно с этого начинается ориентировка. С ощущения эго. Затем только эго начинает ориентироваться вовне. Устанавливает отношения с внешней средой, которые усложняются на протяжении всей жизни.

— Помимо этого у маленького человека изначально существует и генетическая информация, не так ли?

— Верно, полковник, в том числе и она.

— Что значит «в том числе»? — переспросил Блюм. — Разве есть какая-то информация еще?

Их гость кивнул в ответ головой, но с каким-то нерадостным выражением:

— Есть, господа, и на нее мы сегодня наткнулись.

— Ну-ну, дорогой мой, и на что же мы так наткнулись, что нас на непонятном языке обругали? Э, странно, полковник, вас, вроде бы, оно и не задело? Это же честь мундира! Я, вот, переживаю! — Блюм, с видом оскорбленного благородства, потянулся к бутылке. — Надо еще немного бренди, чтоб успокоились нервы.

Он наполнил стаканчики себе и гостю. Тот, улыбнувшись, поблагодарил и заговорил снова:

— Следует, сначала, вот еще о чем сказать. Все, что происходит в течение человеческой жизни, фиксируется. То есть обязательно запоминается. Другое дело — насколько каждый из нас способен волевым усилием извлечь из памяти то или иное событие. Но память — не каша, куда время от времени добавляется новая ложка. Она выстраивается временными пластами, и каждый из них должен иметь свой адрес. Однако сразу приходится признать, что этот адрес не может представлять собой символ, код или что-нибудь в подобном роде, так как и его тогда бы пришлось запоминать с помощью чего-то другого.

Блюм тут же открыл рот, чтобы задать вопрос.

— Вы хотите спросить, как формируется этот адрес? — опередил его гость.

— Да, именно об этом.

— Дело в том, господа, что как бы ни казались нам по своему строению одинаковыми нервные клеточки мозга, они все разные. И все, разумеется, живые. Но живые тоже по-своему. Одни активно работают, другие находятся в пассивном состоянии, спят. Однако только до тех пор, пока к ним не придет возбуждающий сигнал, то есть информация. Спящих клеток у человека огромное множество. То есть, потенциально мы можем воспринимать и хранить в себе информацию фантастических объемов! — Он многозначительно поднял вверх указательный палец. — Любое сложное ощущение человека распадается на множество составляющих его деталей, и каждая из них попадает в ту или иную клеточку нашего мозга. А она сохраняет в себе этот сигнал, лишь поскольку способна колебаться с его специфической частотой.

— Волновой процесс? — догадался Торнвил. — Для любого готового поступить из окружающей среды сигнала найдется клеточка, которая будет двигаться потом как запущенный маятник?

— Именно. А вместе ответившие на новое ощущение человека клетки создают устойчивый волновой контур. Это и есть память об отдельном событии.

— Почему он со временем не разрушается? — поинтересовался Блюм.

— Разрушается. Когда разрушается сама способность человеческого мозга так сохранять информацию. Вот тогда и начинается движение к скорой смерти.

— Но человек умирает от вполне конкретных болезней. Сердце, опухоль…

— Верно. Но откуда возникают эти болезни? Внутренними органами ведь управляет тот же мозг. И когда ответственные за них клетки теряют эту свою способность, сердце сбивается с правильного ритма или выходит из строя желчный пузырь, ну и так далее. И если бы клетки мозга не выходили из строя, люди жили бы вечно, потому что правильный обмен веществ, то есть не старение, тоже от них зависит. Или раковая опухоль — это ведь разрастание примитивных тканей. Существует простая гипотеза по данному поводу: клеточки мозга, ответственные за отдельное место внутреннего органа просто теряют свою реакцию. И тогда другие клеточки, их коллеги, которые занимаются ростом тканей, полагая, в ответ на такое молчание, что в том месте внутреннего органа просто ничего нет, начинают создавать там грубую материю. Стараются заполнить образовавшуюся, по их мнению, пустоту.

— Хотят как лучше, — Блюм хмыкнул и потер свой лоб. — Разумно, я бы тоже так поступил. А вы, Стенли?

— Все это очень интересно и ново для меня, но давайте вернемся к нашей проблеме. Если я правильно понял, ваше искусство, доктор, и состоит в способности включаться в волновые частоты пациента, прикасаться к контурам памяти?

— Вы правильно поняли. Но сначала мы вызываем у пациента глубокий сон, усыпляем его эго. Иначе оно не позволит работать.

— Любопытно, а я всегда полагал, что вы действуете на человеческую волю, подавляете ее.

— Это распространенное заблуждение, полковник. Мы ничего не подавляем. Воля — не что иное, как сила эго. И когда эго спит, эта сила просто не подключается. Именно поэтому люди в обычном сне видят нелепости или кошмары, но терпят эти неприятные ощущения не пробуждаясь. Точнее, если сон очень глубок, им это не удается, потому что воля не вмешивается в этот процесс, как она сделала бы наяву.