Кто здесь - Алекс Норк

Профессор уже не очень доверял своим силам и тщательно опирался на палочку, когда, встретив Торнвила на пороге, повел его внутрь.

— Я ужасно неловко себя чувствую, — сознался тот, — очень стыдно вас беспокоить, но принудили обстоятельства.

— Я всегда рад, когда способен помочь. А могу я узнать, какие обстоятельства вас принудили?

— Разумеется, профессор, хотя сказанное должно остаться между нами. Мы занимаемся сейчас одной очень странной сектой. Небезопасной, с нашей точки зрения. Они используют в среде своих адептов один и тот же девиз, но мы не знаем корней происхождения этой секты, и возможно, он cможет дать ключ к какому-то пониманию.

— Девиз? Очень интересно, — чуть замедленно произнес хозяин, располагаясь в кресле напротив. — Каков же девиз?

— «Поверим и объединимся? Объединившись — поверим».

Профессор чуть улыбнулся и промолчал. Торнвил тоже молчал, ожидая… Прошло около минуты.

— Да, я знаю этот девиз. Я хорошо его знаю.

— Что это такое, профессор?

Тот позвонил в изящный серебряный колокольчик, и откуда-то сверху сбежала молоденькая служанка.

— Мне мой чай, пожалуйста. Что будет пить наш гость?

— Кофе, если можно, покрепче.

Служанка так же быстро исчезла.

— Любопытно, весьма любопытно…

— Сам девиз?

— Не именно он, — хозяин сделал паузу, о чем-то раздумывая. — Я часто говорил на своих лекциях, — затем начал он снова, — что история человечества устроена по принципу сообщающихся сосудов. Историческая жидкость переливается, иногда обнаруживая себя совсем в неожиданном месте. Большая часть древнегреческой науки пришла в Европу через арабов. Аристотель, Евклид… Да, проделала огромный круг, пришла вместе с маврами в Испанию, и европейцы начали читать многие античные труды в переводе с арабского. Славяне, еще в архаичный период, обосновались на Апеннинах — снабдили будущих римлян фрагментами своей бытовой культуры. Другой частью те же славяне расположились на территории нынешней Германии. Пруссия — их название. А символ Берлина — медведь — их древний тотем. Или английское слово «убийство», оно непосредственно персидское, потому что ассасины — персидская секта, ставшая в XIV веке первой международной террористической организацией. Уничтожали высокопоставленных особ в разных государствах, представьте себе, и очень нередко в Европе. По заказу… и собственным своим соображениям. Девизы, символы, начав активно действовать в одном месте, они тоже оживали потом совсем в другом где-нибудь…

— С этим девизом такая же история?

Профессор предостерегающе поднял палец.

— Лет пятнадцать тому назад у меня вышла книга, одна из моих последних: «Старые девизы в новом времени». Там вы его не найдете.

Служанка расставила чашки и, узнав, что больше ничего не нужно, исчезла.

Торнвил, ожидая продолжения, вопросительно взглянул на хозяина.

— Да, там вы его не найдете. А раз не найдете там, значит в последние по меньшей мере триста лет он нигде не употреблялся.

— Чей он?

— Второй династии Великих Моголов. — Хозяин взял в руки чашку, предлагая сделать то же самое Торнвилу. — Сейчас расскажу…

Он сделал два глотка негорячего желтого чая, как это делают только глубокие старики и очень маленькие дети, вытягивая внутрь за край верхнюю губу.

— Само происхождение моголов, этого азиатского народа, заслуживает отдельной лекции. Это один из тех феноменов, которые предстоит еще разгадать… Конечно, уже без меня, — спокойно добавил он. — Азия демонстрировала непостижимые эффекты. Вдруг, в местах глухих и почти безлюдных, вроде юго-восточной Сибири, начинает возникать и чудовищно разрастаться новый этнос. На втором-третьем поколении уже ведет захватнические войны, а на четвертом образует империи. Первая династия моголов захватила в начале пятнадцатого века северную часть Индостана и часть территорий на западе от него, включая афганский Кабул. Второй их император — Юдуф — начал расширять империю на южные территории Индии, к океану. Был крайне агрессивен и жесток, но в плане военного руководства бездарен. И южные индийские княжества, объединившись, разгромили его в страшной битве. Юдуф бежал в Кабул, собирая по дороге жалкие остатки войск, и засел там, думая лишь об одном: чтобы враги не вторглись и сюда. Но те, отвоевав назад Дели и все, что было нужно, не стали дальше его преследовать. Прошло десять лет — и подросло новое поколение, с ним вместе один из родственников Юдуфа. Тот в военном смысле был просто гений и обладал незаурядными качествами привлекать к себе людей. Это его лозунг: «Поверим и объединимся. Объединившись — поверим!». Все было снова отвоевано моголами с большими дополнительными приращениями, за что Юдуф в благодарность и повесил своего первого военачальника, обвинив его в государственном преступлении.

— У нас в таких случаях отправляют на дипломатическую работу в третьи страны.

— У нас помягче, я согласен. Однако очень любопытно, что именно у нас и именно сейчас появился этот исчезнувший в истории девиз. Расскажите мне об этой секте. — Профессор понятливо кивнул. — Между нами, само собой, все останется между нами.

— Неясная по своим корням активно расширяющаяся группа, без сколько-нибудь выраженных социальных контуров, — быстро проговорил Торнвил и чуть поколебался… — У них еще одна очень странная черта, профессор.

— Какая?

— Оказавшись в тупиковом положении, они кончают самоубийством, вспарывая себе живот.

Его собеседник закрыл глаза морщинистыми почти без ресниц веками. Потом медленно произнес:

— Это очень серьезно.

«Да уж», — подумал про себя Торнвил.

— Насколько мне известно, — чуть подождав полувопросительно проговорил он, — это имело распространение только в Японии?

Профессор отрицательно покачал головой:

— Нынешние японцы пришли на острова с континента в XII веке. Это не их собственное изобретение. Такой способ ухода из жизни среди азиатских этносов демонстрировал отсутствие черных сил внутри человека и превосходство его духа над смертью. — Он встрепенулся. — Вы сказали, в числе адептов секты самые разные люди? И хорошо образованные, в том числе?

— Даже очень. С прекрасной карьерой и перспективами.

Тот опять прикрыл глаза.

— Скверно совсем.

— Почему?

— Потому что в таком случае это можно объяснить только действием другого сознания.

— Подсознания?

— Дело не в том, где оно размещается. Это компетенция психологов, физиологов и тому подобных специалистов. А я историк. И это «другое» сознание называется у нас «архаичным». Повторю, я не знаю в каких частях мозга оно располагается.

— Архаичное сознание?

— Да, некие исторические накопления, но ярко выражать себя, как всегда считалось, они не способны.

— Объясните, будьте добры.

— Вы обращали внимание, что услышав определенную фамилию, люди любят спрашивать, а не родственник ли названный известному артисту, политику или спортсмену с тем же именем? — неожиданно задал вопрос профессор. — Спрашивают с пристрастием и радостным ожиданием, что так оно и окажется?

— Да, замечал, — с удивлением ответил Торнвил. — А причем тут это?

— Остатки архаичного сознания. Отголосок сугубо аналогового менталитета тех времен, когда люди очень опасливо относились ко всему незнакомому и успокаивались на ощущении сходства. Развитые умы ищут оригинального, прочие — аналогичного. И в массах осталась эта тяга к знакомому на инстинктивном уровне. Следы прошлого. Типичная в пору молодости народов неспособность ориентироваться без прямых сравнений. И это же чувство сходства определяло в далекие времена отношение человека к собственной личности. Душа стремилась к единому и не хотела обнаруживать в себе оригинальность. Она еще была коллективной. Это давало огромную силу, потому что потерять свое «я» было не очень страшно.

— Как эта коллективная душа могла заговорить в наше время?

— Единственное, что могу вам пока ответить, полковник, история не зафиксировала подобных массовых примеров. И если что-нибудь по этому поводу придет в мою очень старую голову, немедленно вам сообщу.

Пожимая Торнвилу на прощание руку, он добавил, глядя на него полупрозрачными, чуть слезящимися глазами:

— Вы очень меня заинтересовали вашим рассказом. А тот девиз, что принадлежал казненному, его же палач, Юдуф, присвоил себе, поскольку девиз был очень популярен, в особенности среди ударной конницы. Позже его потомки запретили этот девиз, боясь любых воспоминаний о том злодействе. И он исчез из истории.

— Опять коллективная душа, Стенли?! В благословенной Америке, где каждый только и делает, что тащит к себе одеяло? А у русских она тоже заговорила?

— Вы про те два самоубийства бизнесменов?