Бесплатное порно - Георгий Злобо

Вернуться в прошлое — это всё равно, что сходить под себя, упившись вусмерть.

Вернуться в прошлое — это потерять в весе и в имени.

Потерять всё, чем дорожишь.

А если собой больше всего дорожишь — и с собою расстаться.

…

(из дневника деревянного человека)

Гибкость и порок

Кузьма упорно занимался йогой. Но не из-за веры в азиатское чудо, а чтобы самому пососать себе хуй. Он видел однажды такое в порнушке. Охуительный мужик: то бабе даст в рот, то сам причмокнет, по очереди. Всей семьёй тогда смотрели. И всей семьёй стали пробовать. И у сына получилось, у рогатого.

Злой с детства

Дьявол щёлкает зубами;Дьявол видит, Дьявол знает.Смерть и радость, смех и гореВозит Дьявол за собою.Мимо, мимо… стынут скалыВзгляд туманен, щёки впалы,Был он с детства очень злым,А теперь — глотает дым.

Шофёр убежал ногами

— Ну, что, куда дальше поедем-то? Али здесь заночуем? — Руслан Баттерфляй завернул к обочине.

— Лихо ты водишь… — покачал головой Отец. — Решил повыёбываться?

— Ну, почему сразу выёбываться…

— Потому что это — обычный дерзкий выебон: дескать, глядите, какой я! Атас, типа.

— Ребят, я, честное слово, не собирался выёбываться! — Руслан оглядел всех присутствующих потухшим, но твёрдым взглядом.

— Мы верим тебе, — кивнул Кузьма, — но небольшая проверка, всё же, не помешает. Покажи-ка нам свой анальный пирсинг.

— Я не ношу последнее время, — спокойно отозвался Баттерфляй.

— Не носишь?

— Не ношу.

— Не носишь серёжки в жопе?

— Не ношу.

— Ребята, это не настоящий Руслан Баттерфляй, это клон подосланный! — Отец в необычайном оживлении переглянулся с Буратино. — Баттерфляй носил анальный пирсинг, а это — гнида мусорская!

— Да прекрати, что ты… — шикала на него Наталья.

— А, возможно, он прав… ну и что с того? — задумался Пантелеймон.

— Вы предлагаете убить его? — распрямился Кузьма, трогая кобуру под мышкой.

Но было поздно: Руслан Баттерфляй — реальный или подложный — выбранившись, отпихнул сидевшего возле него отца и был таков (на прощанье он рванул, едва не поломав, дверцу).

Не взяли поужинать

— Я не представлял себе, что он такой, когда у него рвёт крышу! — качал головой днём позднее Кузьма, когда они с Натальей уселись за обильно сервированный столик пригородного ресторана.

— Он чудак… — Наталья улыбнулась загадочно, — ранимая душа, выискивающая червей в собственной плоти.

— А не наоборот?

— Что?

— Не плоть ли ищет червей в душе?

Подошли Отец и Пантелеймон.

Деревянный человек остался в машине.

Отрывок из дневника Буратино

И вот тогда, оставшись в багажнике машины, я с особым тщанием призадумался, кто же я для них: тупой истукан, разлагающий души — или ангел, пердящий веселящим газом?

А ведь я пытался — быть им другом.

А они даже не взяли меня в ресторан поужинать.

Из города уезжали вместе, и все вместе подвергались опасности. Так что ж теперь — то порознь? Аль не ко двору пришёлся?

Ну, извините, что не оправдал доверия.

Я — обычная деревянная кукла: меня точат жучки, на меня срут птицы, дворовый пёс может пометить меня, оставленного без присмотра.

И что я могу сделать?

Мстить?

Кому?

Обстоятельствам?

Отец Карло хитёр. Эти прощелыги не понимают, как хитёр он.

Пантелеймон — парнишка себе на уме, но слишком декадент, чтобы рваться в бессмертие.

Кузьма. Странный, неуживчивый. Потерял сына. Свято верит в сказки о золотом ключике. Этот пойдёт до конца. И с отцом в случае чего, повздорит. Но он прост, и легко программируем.

Оба они необходимы мне лишь как ступени ракеты: когда их заряд подойдёт к концу, я скажу им adios — и ступени навсегда исчезнут.

Наталья. Женщина из глубинки, бросившаяся покорять столицу, и достигшая цели — через мужчин её.

И вот они сидят сейчас вчетвером, и уплетают стейки с дешёвым аргентинским красным, а я лежу здесь в машине. Словно узбек какой-нибудь.

А ещё из-за этих кретинов убежал Руслан.

И бабы могут газовать

— А это правда, что тебя зовут Карло? — спросил отца Пантелеймон, когда они мчали по шоссе в Натишиной «импрезе».

— А тебе-то что за интерес? — повернулся Отец.

— Ну, как-то мы должны тебя называть: нам же предстоит долгое путешествие.

— Не такое долгое, как ты думаешь. — Отец с усмешкой раскурил папиросу, дал затянуться Наталье.

— Руслана мы зря прогнали всё же… — загрустил Кузьма, — он реально верил, что есть золотой ключик… в натуре мечтал попасть в волшебный город…

— С пирсингом в жопе? — скривилась Наталья, — ты соображаешь, что говоришь? Пирсинг в жопе делают себе пидоры. А пидорам — не место в волшебном городе! — она надавила педаль газа, которая, мягко прогнувшись в пол, ускорила бричку до 200.

Лучшие слова — напоследок

— А скажи, приятно, когда тебя расклинивает? — не раз интересовался Отец у Клавдии после бурного совокупления через чёрный ход.

— А давай я в тебя Буратино введу — и сам узнаешь… — похотливо мяукала Клавдия.

— Ну вот ещё… Буратино… у Буратино на меня не встанет…

— Думаешь, не встанет? А чего ему вставать? он и так стоит, ибо деревянный. Только смазать хорошенько — и готово…

Это было их излюбленной эротической фантазией: что однажды Клавдия вот так приходит к отцу, раскрывает, допустим, дверь — а он там связанный, и деревяшка пялит его, отчаянно скалясь. Но дальше слов дело долго не шло: никто из них не решился переступить черту.

И то правда: что за омерзительное зрелище этот седеющий уже почтенный дядя, словно пионер разминающий руками хуй у компьютера.

Дитё, право слово. А ведь крутого из себя помыслил.

Ну?

Понял теперь, кто здесь крутой?

Разница в восприятии

— Клёво лабают ребята, но мне их стиль непонятен! — не раз замечал Кузьма в кругу знакомых, когда разговор заходил о метал-банде «Раскаленное сопло».

— Но мне кажется, эти гастрольные разъезды выкачивают из них уйму энергии, — качал головой Пантелеймон, — им срочно нужно найти альтернативный выход.

— А мне во всём мерещится подстава! — тревожно замечал Женя Буцуев, неукротимый атаман и мотогонщик.

Тонкости воспитания

— Ну, с днём рождения, поршень! — поздравлял, бывало, Кузьма Корнеплода, когда был тот еще жив, и насаживая подарок — свежевыпеченную в виде вульвы баранку — на рог его.

— Сенька бери мяч, папаня, — Корнеплод недвусмысленно давал понять, что в случае чего, яиц мять не станет.

С чего бы так-то?

А ты — обещаешь?

Голова пуста. В ней нет мыслей, а если какая-то мысль и появится, то это будет мысль о том, как же отвратительно то, что принято называть здесь достойной жизнью.

И ощущаешь, как накаляется батарея, но тепло расходуется впустую.

И как турбина свистит ощущаешь.

Так давно ведь хотел уже услышать её свист.

И пугать потом этим свистом.

Это жизнь выходит со свистом сквозь отверстие, пробитое чёрной алюминиевой капсулой.

И сколько ещё будет длиться эта истерика?

Обещаю не гнать, не гнать, не гнать.

А ты — обещаешь?

Начиналось невинно

«А теперь очень внимательно, говорю один раз, больше не повторяю.

Итак.

Сосредоточились.

Подруга моя всякий раз затевает критику всего того, что я без неё делаю.

Съездил куда-то без неё — она угрожает: доездишься, мол.

Собрался в спортзал, а она: да какой из тебя спортсмен? Ботаник ты недоношенный.

Вильям Вильсон, ёбаный в рот.»

Такую запись обнаружил в блокноте деревянного человека Отец Карло, когда разбирал вещи на старой квартире в Печатниках.

Конец

Они остановились в Бурбане.

Бурбан был городом гробовщиков.

Здесь Отец когда-то начинал подмастерьем, разгружая фургоны знаменитого Фёдора Бармалеева. Брат его Данило был резчиком по камню, но глупо погиб в юности, выпив водки и упав с платформы под поезд.

Пантелеймон устроился скульптором в склепный дом Корнилов. Снял однокомнатную квартиру на седьмом этаже панельной коробки. Сдружился с соседом Виктором Филипповичем и его женой Зиной. Стал посещать местный свингер-клуб «Помостило». Оформил временную регистрацию. Открыл счёт в банке.

Кузьма тоже снял квартиру, но в старом районе у реки. Там он решил влачить жизнь затворника, пробавляясь лишь самым необходимым через средства от продажи трёх бриллиантов, что получил он нечестным путём незадолго до смерти сына. Продолжал с упорством заниматься йогой. Начал пьесу в трёх действиях с названьем «Секир-башка».