Эпитафия Красной Шапочке - Хелле Стангеруп

— Скажи, значит, и сама она всегда спала с открытым окном и отдернутыми занавесками?

— Не думаю, что она когда-нибудь изменяла этой привычке, даже когда она… — Карин фыркнула: — Даже когда это и стоило бы сделать, чтобы… Вы меня понимаете? Мать об этом даже и не догадывалась, но Гунилла начала заниматься подобными вещами довольно рано.

Йеппсен был абсолютно серьезен.

— Послушай, Карин, все это очень важно. Ты уверена, что она никогда не задергивала занавески?

— Уверена. Первое, что она делала, войдя в комнату, — отдергивала занавески. А почему это так важно?

— Потому что в гостинице в Бромме в тот вечер, когда ее убили, войдя в свой номер, твоя сестра этого не сделала.

— Не может быть. Ну, тогда это был первый случай в ее жизни!

Йеппсен кивнул:

— Может быть, и первый. Но тогда все это становится еще интереснее. Спасибо за твое сообщение.

— Надеюсь, вы не думаете, что я была слишком несправедлива по отношению к Гунилле? Ведь о мертвых принято говорить только хорошее. Но для меня она никогда не значила особо много. Все это — гораздо большее горе для матери, чем для меня. Не знаю даже, чем еще это кончится. Гунилла была для нее всем, и она продолжает говорить о ней так, словно она живая. Все время твердит одно и то же. Прямо страшно становится.

— Это шок — он скоро пройдет.

— Я знаю, но все равно. Она все время цитирует Гуниллу или же начинает вспоминать какие-то строчки из песен…

Йеппсен направился к машине. Карин шла рядом, время от времени бросая на него жалобные взгляды:

— Что мне делать?

— Постарайся помочь матери. Она покачала головой:

— Я не смогу. Я не такая, как Гунилла. Не такая ласковая, не такая красивая, не такая умная. А потом еще этот ее смех. Я не умею смеяться так, как она. Мать постоянно твердит, что она смеялась так, что рвались все цепи.

По дороге к городу Йеппсен все время думал о девочке, искренне сочувствуя ей.

Глава 10

В ушах Хансен все еще звучал голос Йеппсена, точнее, его последние слова:

— Обращайте внимание на малейшие детали, на все, что покажется вам странным. Но ничего не предпринимайте, пока не убедитесь, что вы одна или же что другого выхода нет. Старайтесь действовать как можно осторожнее.

Она стояла, прислонясь к перегородке, и взгляд ее следил за Кари и Анной, разносившими подносы. Время от времени они подходили к ней за новыми. Анна брала сразу по пять, тогда как Кари едва справлялась с тремя. Хансен мысленно улыбнулась — это был ее первый рейс в качестве старшей стюардессы, но она уже вполне освоилась со своей ролью начальницы. Теперь она зорко подмечала все то, о чем раньше и не думала: кто работает проворнее, кто улыбается пассажирам приветливее и так далее. Все здесь было ново; назначение свалилось на нее так внезапно, тан неожиданно — это был своего рода шок, от которого не так-то легко оправиться. Она никогда и ничем особо не выделялась, да и вообще летала не так давно. Она предполагала, что на место Гуниллы назначат кого-нибудь другого, более опытного. Потом ее вдруг вызвали к полицейскому комиссару. Он долго беседовал с ней, был при этом чрезвычайно серьезен, и только тут она наконец осознала, что ее повысили. Когда она сказала, что постарается исполнить все, о чем ее просят, он поблагодарил ее; она как сейчас видела перед собой его умные, дружелюбные глаза; он надеялся на нее, и она его не подведет. Но пока что не случилось еще ничего необычного, о чем стоило бы ему сообщать. Пассажиры уже заканчивали свою трапезу, и девушки начали собирать подносы. Снаружи доносился шум пропеллеров; самолет постепенно сбрасывал обороты, и стюардессы заспешили, озабоченно снуя между салоном и кухней.

Самолет совершил посадку и стал медленно выруливать к зданию аэропорта. Новая старшая стюардесса Роза Хансен спокойно прошла по проходу между кресел, миновала коридор и вошла в кабину пилотов. Наклонившись к капитану Нильсену и тронув его за плечо, она спросила:

— Могу я взять портфель с документами?

Нильсен кивнул. Она взяла рыжий чемоданчик, стоявший за креслом капитана, и, выйдя из кабины, встала напротив наружной дверцы.

Портфель не был застегнут и слегка приоткрылся. Собираясь его застегнуть, Хансен случайно заглянула внутрь и увидела там то, чего здесь не должно было быть.

У нее перехватило дыхание. Имеет ли ее находка какое-нибудь отношение к делу?

Она быстро осмотрелась по сторонам, сунула руку в портфель и вынула оттуда несколько коричневых пакетиков. Снова осмотрелась. Вроде бы никто не обращал на нее никакого внимания, да и она была не видна из салона. Хансен быстро ощупала пакетики, стараясь определить, что в них, потом сунула их под жакет и распределила за поясом так, чтобы со стороны ничего не было заметно.

Самолет замер у конца посадочной полосы. В дверях салона показались первые пассажиры. Красная лампочка на стене потухла; она нажала на ручку выхода. Дверца распахнулась, и она с безразличным выражением на лице протянула портфель с документацией чиновнику аэропорта.

Она была сильно возбуждена и нервничала, однако это ни в коем случае нельзя было показывать, ведь она обещала ничем не выдавать себя, да и, кроме того, ее никто не мог видеть. Причин для волнения вроде бы не было никаких — никто ничего не заметил. И тем не менее ей казалось, будто все взгляды обращены на нее, все знают: она что-то прячет под жакетом, она взяла то, что лежало в портфеле. По пути в отель она всю дорогу молчала, однако от аэропорта до гостиницы было не так далеко, и ей показалось, что никто не обратил на это внимания. В гостинице она сразу же, сославшись на усталость, извинилась перед остальными и прошла в свой номер. Там она первым делом заперла дверь, на всякий случай еще раз подергала за ручку и только после этого успокоилась.

Не было слышно ни звука. Роза Хансен была одна, дверь надежно заперта, она была в полной безопасности, ничто ей не угрожало. Она снова подошла к двери и прислушалась — снаружи все было тихо, только где-то далеко, вероятно в другом конце коридора, звонил телефон.

Она осторожно достала пакетики, еще раз внимательно осмотрела и ощупала их и, положив на стол, задумалась.

Непонятно было, что в них. Она взяла один, хотела было распечатать, но потом раздумала и убрала их в свою сумочку. Она потянулась к телефону, несколько мгновений сидела с трубкой в руке, затем снова положила ее на рычаг.

Быть может, все это ровным счетом ничего не значило, не имело никакого отношения к убийству; да, наверное, не стоит беспокоить комиссара по таким пустякам.

Внезапно она насторожилась. Снаружи кто-то подошел к ее двери. Раздался стук.

— Кто там?

У Хансен перехватило дыхание. Кто бы это мог быть, кто?…

— Ты не хочешь спуститься в бар пропустить стаканчик?

Она встала, подошла к двери и открыла.

— Ну так что, пойдем? Все остальные уже внизу.

— Нет, спасибо, знаешь, я что-то жутко устала. — Хансен отрицательно покачала головой и продолжала: — Да и, кроме того, голова прямо раскалывается; лучше я полежу, а то, глядишь, совсем расклеюсь.

— Что ж, ладно, пойду передам всем привет от тебя. Выздоравливай!

— Да-да, спасибо.

Хансен закрыла дверь и снова заперлась. Потом опять подошла к телефону, минуту помедлила, сняла трубку и заказала номер Йеппсена в Копенгагене.

С нетерпением и каким-то странным беспокойством она ждала ответа. Внезапно взгляд ее упал на листок бумаги, лежащий на полу. Это был транспортный план города, схема различных маршрутов и пересадок. У нее такого не было, наверное, кто-то обронил его здесь. Она подняла бумажку и сунула ее в чемоданчик.

Ответа из Копенгагена все еще не было; вместо этого снова раздался стук в дверь, и все тот же приглушенный голос сказал:

— Извини, это снова я. У тебя осталась моя транспортная схема.

Хансен открыла дверь и на этот раз почувствовала какое-то непонятное волнение.

— Может, все-таки спустимся в бар. Я смотрю, ты еще и не думала ложиться.

Хансен не ответила, нервно улыбнулась и покосилась на телефон.

— Кстати, поздравляю с повышением. Тебе здорово повезло. Да, слушай, у тебя не будет сигареты, а то мои кончились?

— К сожалению, у меня тоже.

— А в сумочке? Мне показалось, оттуда торчала пачка.

— Она пустая.

Роза Хансен схватила сумочку и судорожно прижала к груди.

— Ах, да, твоя схема. Сейчас дам.

Она склонилась над чемоданчиком и раскрыла его.

— Почему ты не хочешь показать свою сумочку? Что у тебя там такое, чего мне нельзя видеть, а?

Хансен испугалась. Как странно прозвучал этот вопрос! Она ничего не понимала; страх все больше охватывал ее. Одной рукой она еще плотнее прижала к себе сумочку, другая продолжала шарить в чемодане в поисках схемы.

— Давай я тебе помогу — подержу сумочку. Легче будет искать.

Роза Хансен почувствовала, что ее начинает бить мелкая нервная дрожь, но как раз в этот момент рука ее нащупала в чемодане листок.