Преступление в Голландии - Жорж Сименон

— Следовательно, если преступление совершил не я, но тем не менее оно совершено и — как все заставляет предположить — совершено кем-либо из находившихся в доме, то виновата вся семья.

Не возражайте. Посмотрите лучше план, а главное, постарайтесь понять те замечания психологического характера, которые я вам сейчас изложу.

Мегрэ не мог сдержать улыбки при виде презрительной снисходительности профессора.

— Вы, разумеется, знаете, что госпожа Попинга, урожденная Ван Элст, принадлежит к наиболее строгой ветви протестантской церкви. Ее отец — он живет в Амстердаме — яростный консерватор. И с теми же идеями берется за политику ее двадцатипятилетняя сестра Ани.

Вы приехали сюда только вчера и еще не успели познакомиться с местными нравами. Знаете ли вы, например, что преподаватель мореходного училища навлек бы на себя суровое осуждение начальства, если бы только его увидели входящим в заведение, подобное этому?

Один из преподавателей был отстранен от должности лишь за то, что упрямо подписывался на газету, считающуюся прогрессивной.

Я видел Попингу всего один вечер. Вполне достаточно, особенно после того, что я о нем слышал.

Вы сказали бы славный малый, славный толстый малый — румяное лицо, светлые, радостные глаза.

Он много плавал, а когда сошел на берег, облачился в одежды суровости, но эти одежды трещали по всем швам.

Понимаете? Вы посмеетесь — вы француз. Две недели назад состоялось еженедельное заседание клуба, членом которого он являлся. Голландцы не ходят в кафе, поэтому под маркой клуба они снимают для своих собраний зал — играют в бильярд, шары.

Итак, две недели назад в одиннадцать вечера Попинга был уже пьян. На той же неделе благотворительное учреждение, возглавляемое его женой, проводило сбор пожертвований для покупки одежды аборигенам островов Океании.

И люди слышали, как Попинга с красным лицом и горящими глазами заявил: «Несусветная глупость! Они прекрасны голыми. Вместо того чтобы покупать им одежду, лучше последовать их примеру».

Смешно, не правда ли? Вроде пустяк, а скандал все еще продолжается, и если похороны Попинги состоятся в Делфзейле, не каждый пойдет на них.

Из ста, из тысячи деталей я выбрал одну; панцирь респектабельности на Попинге трещал по всем швам.

Обратите внимание на один только факт: напиться здесь! На глазах у воспитанников! Потому-то они его и обожают!

А теперь восстановите атмосферу дома на Амстердипе.

Вспомните госпожу Попинга, Ани…

Посмотрите в окно — весь город как на ладони. Все знают друг друга. Любая сплетня распространяется меньше чем за час.

Так во всем вплоть до отношений Попинги с человеком, которого зовут Басом и который, надо сказать, сущий разбойник. Они отправились вместе ловить морских собак.

Попинга пил джин на борту судна Остинга.

Я не требую от вас немедленных выводов. Я только повторяю — запомните хорошенько фразу: если преступление совершено кем-либо из живущих в доме, виноват весь дом.

Остается теперь дурочка Бетье, которую Попинга всегда провожал. Хотите еще один штрих к портрету? Эта Бетье — единственная, кто купается ежедневно, и не в купальнике с юбочкой, как все местные дамы, а в облегающем купальнике да еще красного цвета!

Можете вести свое расследование как знаете, я просто счел необходимым дать вам кое-какие подробности, которыми полиция обычно пренебрегает.

Что же касается Корнелиуса Баренса, он, на мой взгляд, является членом семьи с женской стороны.

Итак, с одной стороны госпожа Попинга, ее сестра Ани и Корнелиус, а с другой — Бетье, Остинг и Попинга…

Если вы поняли то, что я вам рассказал, у вас есть шанс на успех.

— Один вопрос, — с серьезным видом сказал Мегрэ.

— Слушаю.

— Вы тоже протестант?

— Я принадлежу к протестантской церкви, но к другой ветви.

— С какой стороны баррикады вы находитесь?

— Я не любил Попингу.

— До такой степени, что…

— Я осуждаю любое преступление, каким бы оно ни было.

— Он слушал джаз и танцевал в то время, когда вы разговаривали с женщинами?

— Еще одна черта характера, о которой я не додумался вам сообщить.

Встав, Мегрэ исключительно серьезно и даже торжественно заявил:

— Короче, кого вы мне советуете арестовать?

Профессор Дюкло отпрянул:

— Я не говорю об аресте. Я дал вам несколько принципиальных указаний из области, так сказать, чистой мысли.

— Конечно. Но на моем месте?…

— Я не полицейский. Я ищу истину ради истины, и тот факт, что меня самого подозревают, никак не влияет на мои рассуждения.

— Настолько, что никого не надо арестовывать?

— Я этого не говорил. Я…

— Благодарю, — заключил Мегрэ, протягивая руку.

Он постучал монеткой по стаканчику, подзывая хозяйку. Дюкло косо посмотрел на него.

— Вот как раз этого делать нельзя, — прошептал он. — Тем более, если хотите прослыть джентльменом.

Люк, через который спускали в подвал бочки с пивом, закрыли. Комиссар заплатил, посмотрел на планы.

— Значит, или вы, или вся семья.

— Я не так сказал. Послушайте…

Но комиссар был уже в дверях. Теперь, стоя спиной к профессору, он мог позволить себе расслабиться — он широко улыбался.

Выйдя на улицу, Мегрэ окунулся в солнечную ванну, приятную жару, покой. В дверях своей лавки стоял торговец скобяным товаром — невысокий еврей, продававший также корабельные снасти; он считал якоря и метил их красной краской.

Кран все еще разгружал уголь. Речники подняли паруса, но не затем, чтобы тронуться в путь, а просушить ткань. В хаосе мачт это было похоже на огромные, вяло раскачивающиеся белые и коричневые драпировки.

На корме своего судна Остинг курил трубку. Несколько «крыс» вели неторопливую беседу.

Но стоило повернуться лицом к городу, и глазам открывались жилые дома, красиво окрашенные, с чистыми стеклами, белоснежными шторами, цветами на окнах. А за окнами — непроницаемая тьма.

После разговора с Жаном Дюкло картина приобретала новый смысл. С одной стороны, порт, мужчины в деревянных башмаках, суда, паруса, запах гудрона, грязной воды. С другой — неприступные домики с полированной мебелью и мрачными гобеленами, где в течение двух недель обсуждали преподавателя мореходного училища, выпившего пару стопок лишнего.

Под одним удивительно прозрачным небом два совершенно противоположных мира!

Мегрэ представил Попингу, которого никогда не видел, даже мертвым, Попингу с его здоровым цветом лица, выдающим жадность к жизни.

Он представил себе его на границе этих двух миров, наблюдая за яхтой Остинга, за пятимачтовиком, обошедшим все порты Южной Америки, за голландским пакетботом, навстречу которому в Китае устремлялись джонки с миниатюрными, очаровательными, как безделушки на этажерке, женщинами.

Ему оставили лишь отполированную, с начищенной до блеска медью английскую лодочку на спокойных водах Амстердипа, где приходилось лавировать между бревнами, доставляемыми с севера и из экваториальных лесов.

Мегрэ показалось, что Бас смотрит на него как-то особенно, словно хочет подойти и поговорить. Затея неосуществимая: они не могли обменяться даже парой слов.

Остинг знал это и спокойно стоял, прищурив глаза от солнца, только курил чуть быстрее.

А в это же время все еще бледный Корнелиус Баренс сидел за партой училища на уроке тригонометрии или астрономии.

Комиссар уже собирался сесть на бронзовый швартовочный кнехт, когда увидел инспектора Пейпекампа, который шел к нему, протягивая руку.

— Нашли что-нибудь на судне сегодня утром?

— Пока нет. Простая формальность.

— Подозреваете Остинга?

— Но есть же фуражка!

— И сигара!

— Нет. Бас курит только бразильские, а та была манильская.

— Так что…

Пейпекамп отвел его в сторонку из-под взгляда владельца острова Воркюм.

— Бортовой компас с корабля из Гельсингфорса[16]. Спасательные круги с английского угольщика. И все остальное в том же духе.

— Кража?

— Нет, обычное явление. Когда грузовое судно приходит в порт, всегда найдется кто-нибудь — механик, третий помощник, матрос, иногда сам капитан, — готовый что-то продать. Понимаете? А компании докладывают, что буи смыла накатившая на палубу волна, что компас не работает.

И бортовые огни, и все остальное… Порой даже шлюпка.

— Таким образом, доказать ничего нельзя?

— Ничего. Еврей, лавку которого вы только что видели, этим и живет.

— Ну, а ваше расследование?

Инспектор со скучающим видом отвернулся.

— Я вам уже сказал, что Бетье Ливенс возвратилась не сразу. Она вернулась по его следам… Правильно? Так говорят по-французски?

— Да. Продолжайте.

— Возможно, она не стреляла.

— А!

Решительно, инспектор был не в своей тарелке. Ему хотелось говорить шепотом, отвести Мегрэ в пустынную часть порта и там продолжить: