Преступление в Голландии - Жорж Сименон

Запыхавшись, подбегали к трапу опаздывающие.

Корнелиус повернулся к Мегрэ — лицо его было напряжено, красные глаза лихорадочно блестели.

— Давай, вперед! — проворчал комиссар.

Юноша, лучше понимая жесты, чем слова, неловко взял под козырек, чтобы доложить о прибытии.

— Проходи, не задерживайся!

Старшина ушел, сдав воспитаннику пост у входа на корабль.

В иллюминаторах мелькали молодые парни, разбирающие подвесные койки и разбрасывающие как попало одежду.

Мегрэ стоял до тех пор, пока не увидел Корнелиуса. Тот вошел в свою каюту бочком, робкий, смущенный, получил в лицо подушкой и направился к одной из коек в глубине.

И сразу же началась другая сцена. Не успел комиссар сделать и десяти шагов в сторону города, как столкнулся с Остингом, который тоже пришел посмотреть на возвращение воспитанников.

Оба они — и Мегрэ, и Остинг — были примерно одного возраста, крупные, грузные, спокойные.

И тот, и другой могли показаться смешными в своем желании понаблюдать за юнцами, укладывающимися спать и дерущимися подушками. Словно курочки-хохлатки, приглядывающие за расшалившимися цыплятами.

Они переглянулись. Бас невозмутимо козырнул. Оба знали заранее, что никакой разговор между ними невозможен — мешал языковой барьер.

— Goed avond…[11] — пробурчал тем не менее человек с Воркюма.

— Добрый вечер! — эхом отозвался Мегрэ.

Они пошли по дороге, которая метров через двести становилась городской улицей.

Шли почти рядом, и, чтобы расстаться, одному из них надо было замедлить шаг, но ни тот, ни другой делать этого не хотели.

Остинг в деревянных башмаках, Мегрэ в выходном костюме. Оба курили трубку, разница заключалась лишь в том, что у Мегрэ трубка была вересковая, а у Баса — глиняная.

На пути встретилось кафе. У входа Остинг вытер ноги, снял башмаки, оставил их по голландскому обычаю на половике и вошел внутрь.

Ни секунды не колеблясь, Мегрэ последовал за ним.

Около десятка матросов сидели вокруг стола. Они курили трубки и сигары, пили пиво и джин.

Остинг пожал некоторым руки, выбрал стул, тяжело сел, прислушиваясь к разговору.

Мегрэ устроился в сторонке, хорошо понимая, что общее внимание приковано к нему. Сидевший в компании хозяин немного подождал, прежде чем подойти принять у него заказ.

Джин лился рекой. Его запах витал в воздухе, что, впрочем, было характерно для голландских кафе, — в этом их отличие от французских.

Маленькие глазки Остинга смеялись всякий раз, когда он смотрел на комиссара.

Тот вытянул ноги, потом поджал, снова вытянул, набил трубку. К нему подошел хозяин, предложил огня.

— Moie veer![12]

Мегрэ не понял, нахмурился, заставляя повторить.

— Moie veer, ya! Oost wind.[13]

Все присутствующие смотрели на них, подталкивая друг друга локтями. Кто-то показал на окно, на звездное небо.

— Moie veer. Чудесная погода!

И он попытался объяснить, что дует восточный ветер и что это прекрасно.

Остинг выбирал сигару. Он перебрал пять-шесть штук, разложенных перед ним, демонстративно взял черную как уголь манилу и, прежде чем закурить, откусил конец, выплюнул на пол.

Потом показал дружкам свою новую фуражку.

— Vier gulden.[14]

Четыре гульдена! Сорок франков! Его глаза все так же смеялись.

Тут кто-то вошел и, развернув газету, заговорил о фрахтовом курсе на амстердамской бирже.

В последовавшей за этим оживленной беседе, из-за звонких голосов и твердых звуков похожей скорее на спор, о Мегрэ забыли. Комиссар вынул из кармана мелочь, рассчитался и отправился спать в гостиницу «Ван Хасселт».

Глава 5

Предположения Жана Дюкло

На следующее утро, завтракая у окна в кафе гостиницы, Мегрэ стал невольным свидетелем обыска, о котором ничего не знал. Правда, накануне он сам ограничил короткой беседой встречу с голландской полицией.

Было около восьми часов. В воздухе еще плавал туман но прятавшееся за облаками солнце обещало прекрасный день. Буксир выводил из порта финское грузовое судно.

Перед кафе, на углу набережной, собралась толпа мужчин в деревянных башмаках и фуражках. Разбившись на небольшие группы, они что-то оживленно обсуждали.

Это была биржа schippers[15] — речников, чьи суда всех мастей, кишевшие женщинами и детьми, заполняли акваторию порта.

Чуть дальше совсем маленькая группа — «береговые крысы».

Прибыли два жандарма. Они поднялись на палубу судна Остинга, и тот сразу же вылез из люка — находясь в Делфзейле, он всегда ночевал на борту.

Появился штатский — инспектор Пейпекамп, который вел расследование. Сняв шляпу, он любезно обратился к Басу. Жандармы скрылись во внутренних помещениях.

Обыск начался. Все шкиперы заметили это. Однако никто не толпился, не суетился, чтобы удовлетворить свое любопытство.

«Береговые крысы» тоже не проявляли интереса — бросили несколько взглядов, тем и ограничились.

Процедура заняла добрых полчаса. Уходя, жандармы по-военному отдали честь, а господин Пейпекамп, казалось, извинялся.

Сегодняшнее утро не вызывало у Баса желания сойти на берег. Вместо того чтобы присоединиться к дружкам, он устроился по-турецки на мостике, лицом к морю, где тяжело двигалось финское грузовое судно, и остался сидеть, покуривая трубку.

Мегрэ оглянулся и увидел спускавшегося сверху Жана Дюкло. В руках у того был портфель, книги, бумаги, которые он положил на заказанный для него столик.

Не поздоровавшись с Мегрэ, он бросился в атаку:

— Ну как?

— Как? Прежде всего, желаю вам доброго утра.

Дюкло удивленно посмотрел на комиссара, пожал плечами, словно говоря: стоит ли обращать внимание на такие пустяки.

— Вы обнаружили что-нибудь?

— А вы?

— Вам хорошо известно, что я не имею права выходить отсюда. К счастью, ваш голландский коллега понял, как могут пригодиться мои знания в ходе следствия: меня держат в курсе событий — правило, достойное подражания и для французской полиции.

— Еще бы!

В кафе, заколов волосы шпильками, входила г-жа Ван Хасселт. Профессор бросился ей навстречу, церемонно здороваясь и, очевидно, справляясь о самочувствии.

Мегрэ посмотрел на разложенные бумаги — это были планы и схемы не только дома Попингов, но почти всего городка, где пунктирные линии обозначали маршруты движения определенных людей.

Пробивающееся сквозь разноцветные витражи солнце наполняло зал, разделенный лакированными перегородками, зеленым, красным и голубым светом. У входа остановился грузовичок с пивом, и во время всей последовавшей затем беседы два здоровяка катали по доскам бочки под неусыпным взглядом г-жи Ван Хасселт в утреннем туалете.

Никогда запах джина и пива не был столь густым и никогда Мегрэ так остро не ощущал Голландию.

— Вы нашли преступника? — спросил он полусерьезно, полунасмешливо, указывая на бумаги.

Быстрый, внимательный взгляд Дюкло. И снова атака:

— Я начинаю убеждаться, что иностранцы правы, когда говорят: француз — это прежде всего человек, который не может отказаться от иронии. В данном случае она неуместна, сударь.

Мегрэ, ничуть не смутившись, смотрел на него с улыбкой. Дюкло продолжал:

— Я не нашел убийцу, нет. Но я, может быть, сделал больше: проанализировал драму, вскрыл ее суть, выделил детали и теперь…

— Что теперь?

— Пользуясь моими выводами, человек вроде вас завершит дело. Я в этом уверен.

Он сел, твердо решив продолжать разговор даже в такой обстановке, которую сам сделал враждебной. Мегрэ устроился напротив, заказал стаканчик болса.

— Слушаю вас.

— Заметьте, я не спрашиваю, ни что вы уже сделали, ни что вы думаете. И начну с первого возможного убийцы, то есть с себя. Моя позиция была наиболее благоприятной для убийства, к тому же сразу после покушения меня видели с орудием преступления в руках.

Я не богат, и если меня знают во многих странах мира, то лишь определенное количество интеллектуалов. Я веду трудную, скромную жизнь. Только здесь не воровство, а смерть преподавателя не сулила мне никакой выгоды.

Постойте! Это не значит, что с меня можно снять подозрение. И, конечно, мне еще не раз припомнят, как во время вечера, когда мы рассуждали о научных методах криминалистики, я отстаивал тезис, что, если преступление совершает умный человек, совершает хладнокровно, используя все свои способности, он может оказать достойное сопротивление плохо подготовленной полиции.

Отсюда делают вывод, что я хотел проиллюстрировать свою теорию на практике. Между нами говоря, будь это так, возможность подозревать меня даже и не существовала бы, поверьте.

— Ваше здоровье! — поднял стакан Мегрэ, наблюдая за катающими пивные бочки здоровяками с бычьей шеей.

— Следовательно, если преступление совершил не я, но тем не менее оно совершено и — как все заставляет предположить — совершено кем-либо из находившихся в доме, то виновата вся семья.