Смоленское направление - 4 - Алексей Борисов

Стоявший на часах красноармеец Закуан Валеев, призванный по Ворошиловскому призыву осенью тридцать девятого из Башкирии не обладая какими-либо выдающимися габаритами, представлял собой образцового военнослужащего, на которого в трудную минуту всегда можно положиться. Как говаривал ему назначивший в караул сержант: "Только ты сумеешь, остальные задохлики". Но помимо природной выносливости, он был наверно, самый экипированный из всей пятёрки, прибывшей на подмогу танкистам. С таким объёмом обмундирования, солдата можно застать лишь нарисованным на стенде, красующемся обычно на плацу части, да и то, не всегда. Была при нём и шинель, свёрнутая в скатку, и каска на голове с резинкой, из-под которой торчали веточки, и подсумки с патронами на кожаном, а не брезентовом ремне, и даже противогаз с лопаткой. Всё это добро свалилось на него сегодня днём. Сто раз пожалел башкир о жадности, но терпеливо нёс свою поклажу. Склад, который он охранял, подлежал уничтожению и бойцам дали пять минут прибарахлиться, после чего четверых самых упакованных отдали в распоряжение сержанта, а остальные поспешили на восток. Пока несли патроны, обливаясь потом, его однополчане побросали многое, а Валеев не смог, хотя и было нестерпимо тяжело. Вбитая с босоного детства бережливость к вещам, когда приходилось донашивать одежду старших, а тем более к военной амуниции, почитавшейся в роду потомственных тархан как нечто святое, не позволила ему расстаться с имуществом, пусть и полученным таким необычным способом. Сейчас же, он нисколько не сомневался в правильности своего поступка, ощущая на спине приятную тяжесть вещевого мешка, где помимо нужных вещей, теперь постукивали пару банок консервов. А это не хухры-мухры, тушёнка - не поддающаяся девальвации валюта. Перед караулом, выданную ему пайку он предусмотрительно спрятал в сидор, решив обменять на крохотный складной ножик у обжоры Извекова. Подумаешь, без обеда остался, и не такое приходилось пережить. Однако чувство голода давало знать и, несмотря на то, что он твёрдо решил терпеть до ужина, рука, словно сама по себе залезала в карман. Присланные посылкой в прошлую субботу, обжаренные в бараньем жиру кусочки теста вращались во рту, напоминая дом. За этим процессом его посещали не совсем обычные мысли. Наверно, он один из немногих хотел войны. Кто-то из его прапрадедов лично знал легендарного Салавата и даже какое-то время командовал у него отрядом из тысячи сабель. Это карьерное достижение предка не давало Валееву покоя. Он мечтал стать командиром, но сейчас, сын бескрайних степей и Уральских гор Закуан, клевал носом, обнявши единственного из своих подчинённых, сделанного из стали и дерева с примкнутым штыком. Изредка бросая взгляд раскосых глаз на дорогу, и совершенно не смотря себе за спину. Что там может случиться? Позади свои. Вперед надо смотреть, где враг. Этим и воспользовались дезертиры. Притворившись спящими, пока на них перестали обращать внимание, они тихой сапой обошли Валеева со спины и спустились по склону, оставляя дорогу по правую руку. Вот тут-то их и встретила растяжка. Будучи уверенными, что поставленное минное заграждение сработает исключительно от взрывной машинки, установленной в отдельном окопе у сосны, беглецы не смотрели под ноги. Фугас, вот он, в десяти метрах под кустом, чего уж опасаться коли провод, заранее перерезан? Да и что может случиться на таком расстоянии? А МОФ страшен тем, что зарытые в землю бутылки образуют сплошную стену огня на десяти-двадцати квадратных метрах. Столбы пламени на этом пяточке создают температуру в тысячу градусов, и всё живое превращается в угли, но и это не всё. В стороны летят огненные брызги, прилипая к любому препятствию на своём пути, и получается, что еще, как минимум с десяток шагов находиться от зоны поражения совсем не желательно. Сработавшая граната инициировала подрыв основного заряда. Грохот, слившийся с ревущем воем огненного дождя заставил Закуана вжаться в окоп. И лишь нечеловеческий вопль принудил его высунулся, посмотреть, что же произошло? Слева от него, не более чем в ста шагах, образовалось озеро огня, на краю которого чернел скелет, по другому назвать нельзя, некогда вполне себе пушистой ели. Возле неё по земле каталось тело, иногда подскакивающее, и воющее от боли.

Когда выжившего из сбежавшей троицы, закутанного в пожертвованную башкиром шинель перенесли к траншее, говорить он уже не мог. Огонь прожёг мясо на лице до костей, глазницы пусты, и последние минуты его жизни были сплошным мучением. Но кое-что при нём сохранилось. Петренко стал извлекать документы с жетоном, и обратили внимание на торчащий из складок обмоток листок. Вынул, и чуть не плюнули на труп. На немецкой листовке, одной из обильно разбросанных сегодня над Кобриным, карандашом была вычерчена дорога, высотка и чёрные точки заложенных фугасов. Сомнительно, чтобы рядовой красноармеец имел представления о топографии, указывая чёрточками холм, а не впадину и направление сторон света. Такому в начальной школе не учат и, судя по всему, перед нами лежал не простой дезертир, - матёрый враг, даже своей смертью паскудной, умудрившийся нанести вред. После этого случая, возникшие дружеские отношения между моими бронебойщиками, танкистами и приданым подкреплением как бы охладели. Ведь совсем недавно плечом к плечу, из одного котелка…, и кто бы мог подумать? Тут в бой вскорости вступать придётся, как же быть? Назад за спину оглядываться, не подведёт ли товарищ? И в этом нервозном недоверии, Закуан развязал вещевой мешок, достал гость баурсака, предложив остальным: "Кушайте, мама готовила, очень вкусно". Этот резкий переход от смерти к жизни вновь сплотил красноармейцев. Да, бывает хреново, особенно когда предательство налицо, но не стоит замыкаться на всём плохом, хорошее тоже иногда присутствует, зачастую там, где его и не ожидаешь. И сменивший Валеева на посту Извеков нисколько не жалел, что расстался со складным ножичком из несессера.

К девятнадцати часам на дороге появились немцы. Остановившись чуть больше чем в полутора километрах от нашей позиции, они обустроились на развалинах усадьбы, где может быть, и не было надёжной крыши над головой, зато был относительно чистый воздух. Кобрин заволокло дымом. Он простирался с севера, со стороны аэродрома; чадили склады ГСМ и центр, догорали вагоны в отстойниках вокзала. В общем, там, где усиленно бомбили, стало нечем дышать. Думаю, в самом городе, сейчас никого и не было. Вермахт основные силы направил на Барановичи, а те, кому положено зачищать взятый город подойдут завтра. Ведь не обязательно захватить каждый дом, достаточно удерживать основные узлы: вокзал, телеграф, мосты; то, что как правило, находится на главных развязках. И эта группа на двух бронемашинах с мотоциклами, скорее всего, прислана для контроля над чем-то, иначе техники бы не было. Я стал перед дилеммой. С одной стороны из нашего оружия мы могли обстрелять немцев; едва ли успешно, но бросив на весы боя плотность огня, какого-нибудь результата достигли бы непременно. Расстояние таково, что прицельно вести стрельбу можно было только из пушки танка. Осколочно-фугасных снарядов там всего десяток, а эффект от них при таком калибре, мягко говоря, небольшой. Из ружей, где лишь одно имеет оптику, можно попасть с натяжкой, но и остальные четыре, худо-бедно по зданию не промажут, рассуждения-то о плотности огня идёт. Тем не менее, при некотором везении, и массовом применении ПТР, минут за двадцать-тридцать, по моим подсчётам, прижали бы фашистов к ногтю. Их там человек двадцать пять, тяжёлого вооружения не видно, а пара мелких миномётов не в счёт, не достанут. С другой же стороны, после этого боя боеприпасов у нас оставалось бы совсем мало, позиция раскрыта, и основного нашего противника - танков, не уничтожено ни одного. Так стоит ли овчинка выделки? Стоит, только не такой грубой, как думалось. Тут дублёная кожа не пойдёт, нужен сафьян или замша. Нельзя фашисту передых давать, особенно этим, самым-самым, ветеранам двух войн. Не стерпят они безнаказанного обстрела, захотят наказать, а значит, есть шанс, что выдвинут свои броневики или ещё того лучше, запросят поддержку в виде лёгкого танка. На это и расчёт, так как вечером ни один самолёт с места не сдвинется, а гаубицы в совершенно другом месте. То есть бояться нам некого, ну, если только крупный миномёт подкатят, но это скорее самолёт прилетит. Обсудив свои мысли с лейтенантами, мы заняли позиции.

- Литвиненко, - подозвал я младшего сержанта, - твой выход.

Боец примостил ружьё, долго целился и произвёл выстрел. Куда легла пуля, никто не понял, хотя как минимум Ваня смотрел в стереотрубу, я в бинокль, а танкисты через прицел пушки.

- Выше возьми.

- Я и взял выше, перелёт, наверно, - ответил Литвиненко.

- Пристреливайся, но гадёнышей всполоши.

Следующие выстрелы пришлись по стенам усадьбы и дали первые плоды. Седьмым или восьмым, бронебойщик умудрился влепить пулю точно в голову, высматривающего в бинокль (откуда же прилетают маленькие снаряды?) немца. Выстрел стал настолько удачным, что все, кто имел возможность наблюдать за стрельбой, выразили восхищение. Противник взмахнул ногами, как от сокрушительного удара боксёра-тяжеловеса, когда поверженный перелетает через канаты. Никакой голливудщины, хотя попади этот кадр в хронику, можно было рассчитывать на премию. С точки зрения физики, всё объяснялось просто - немец сидел на мотоциклетном сидении, поэтому и совершил кульбит. Ещё обойму потратил Литвиненко, издеваясь над ищущими укрытие фашистами, и у кого-то не выдержали нервы, а может, действительно что-то разглядели в трёх соснах, растущих в метрах восьмистах от нас, ближе к каналу. Именно по ним был открыт ураганный огонь. Туда же двинулся броневик, пока второй, прикрытый строениями, поддерживал атаку. Пулемётный огонь обстучал все шишки на соснах, а немцы не унимались, взрыхляя землю под деревьями. Настала очередь разозлить их окончательно.