Смоленское направление - 4 - Алексей Борисов

- Пуганов погиб! Командир наш погиб. На таран пошёл. От дивизии два десятка танков уцелело. Кононов по рации приказал сохранить экипажи любой ценой и если будет возможность, взаимодействуя с мониторами флотилии задержать противника юго-восточнее Кобрина, не допуская к шлюзам. Дорога на Тевли перерезана.

- Час от часу не легче. У вас один двигатель и одна пушка на двоих. Как вы собираетесь оборону города поддержать?

- Уже только одна пушка. Накрылся движок у Николая. Я остаюсь здесь с Петренко. Если бы вы с вашими бронебойщиками, краснофлотцы опять же. Неужто на канале не сдюжим?

- Не сдюжим! К вечеру в городе будут фашисты.

- Я вот тут, - похлопывая по шлемофону, - понимаю! Вот тут, - положив руку на сердце, - нет! Три снаряда осталось, но пока орудие может стрелять, я буду вести огонь.

- Лейтенант, пусть у рации кто-нибудь постоянно дежурит. Я сейчас в госпиталь раненых отвезу, и к вам.

На обратном пути, в десяти километрах от Перковичей я свернул с трассы, направляя машину вверх на горку, по сельской дороге. Сидевший в кабине водитель разбитого автобуса взволновано посмотрел на меня (срезать путь здесь было нельзя), а затем перевёл взгляд на приборную доску, куда я показывал пальцем. Топливо было на исходе, о чём сигнализировала загоревшаяся красная лампочка. Поняв, о чём идёт речь, он лишь кивнул головой. Не каждый день выпадает шофёру быть пассажиром, да ещё в такой необычной машине: снаружи вроде ЗИС, а внутри как-то не он. Ни тебе двойного выжимания сцепления, ни привычного скрежета при переключении скоростей, мотор звучит, словно мурлычет, лёгкий ход руля с непонятной, но удобной насадкой на нём, да и многое другое, чего на грузовике и быть не должно, однако есть. Одним словом - экспериментальный. Именно это он услышал от меня, когда, не вытерпев, задал вопрос по поводу клиренса и колёс. То, что ускользало от взгляда обывателя, профессионалу сразу бросалось в глаза. Тем временем, на север от дороги ждал своего часа мой очередной склад. В середине тридцать девятого, незадолго до войны, хозяина хутора, куда я направлялся, арестовала польская политическая полиция, где тот и сгинул. Подробностей того дела я не знал, однако с приходом советской власти, отношение к жене репрессированного, поначалу было подчёркнуто вежливым, а затем былые заслуги позабылись. Вдова имела хоть и запущенное, но довольно завидное по тем временам хозяйство: целый третьяк сенокосных угодий, большой пруд с плещущимися в нём карасями, баней, и парой гектар плохенькой, но пахотной земли. Было к чему приложить руки жадному до работы человеку, вот только никто не зарился на её богатства. Имея своенравный характер, вдова так и не смогла вновь отыскать себе нового мужа. На хутор хаживали сезонные работники, да всё мимо. На мой взгляд, она была по-деревенски мила: обладая хоть и крупной, однако стройной фигурой с правильными чертами лица, здоровым румянцем на щеках, совершенно подходящим к изумрудным маленьким глазкам; и отчего не сыскала женского счастья, виновата была только завышенная самооценка своих возможностей. Впрочем, любому человеку самому виднее, как поступать в жизни, и учить уму-разуму тридцатилетнюю женщину мне было не с руки. Хотя при знакомстве поговорили обо всём. Понимая, что с каждым новым, проведённым в глуши годом, шансов поменять свой статус становится всё меньше, а тянуть одной хозяйство - нужны деньги, вдова согласилась оставить на хранение несколько крепко сбитых контейнеров в пустующем овине. Но если бы всё ограничилось только этим, я бы не тратил столько времени, оборудуя у неё простейшую химическую лабораторию. За месяц, в почти кустарных условиях, женщина изготовила около шести сотен "коктейлей Молотова" и, рассортировала по водочным ящикам, которые сбивали на пилораме в Дрогичах. Мне оставалось лишь забрать груз, да посадить пару бойцов наклеить этикетки с картинками, объясняющие каким образом применять оружие. Неосознанно я даже не предполагал какой-нибудь угрозы от вдовы, поставившей в основу наших отношений денежные знаки, и едва не поплатился, забыв про коварность прекрасного пола. На хуторе, стоило мне только выйти из машины во дворе, как откуда-то с боку донеслось:

- Руки вверх! Стоять на месте, стрелять буду!

Голос был молодым, звонким, и как мне показалось, чуточку взволнованным. Если навскидку, больше восемнадцати лет я бы его обладателю не дал, скорее, и того меньше. И это судя только по тембру и интонации, а если учесть набор слов с предупреждениями, раннее обозначение себя без возможности узнать, есть ли кто в кузове, то опыта у незнакомца совсем немного. Однако один голос не показатель всей силы, возможно, с ним ещё кто-то есть. У меня винтовка на груди, протянуть руку к курку и нырнуть под колёса - секундное дело. Вот только где он скрывается? Хутора здесь построены практически под копирку: жилой дом с двумя оконцами во двор, по бокам клети, а возле них несколько построек разнообразного назначения. В этих сарайчиках не спрятаться, по большому счёту это простые навесы с жердями вместо стенок. Один из них забит сеном под завязку, что чуть ли не трещит; другой, арендованный мною, хоть и капитальный, с чердаком, но он с тыльной стороны, а в третьем обитает Дуся с опоросом. В свинарнике засаду не устроить, задохнуться можно. В сено только кот пролезет, остаётся сам дом. Окошки закрыты, входная дверь тоже, с правой стороны куры бегают и там же стойло для коровы, а вот слева никого.

- Это кто там глотку дерёт? - стал уточнять я, украдкой поглядывая по сторонам, - Где ты видел, что бы командир Красной армии руки поднимал? - и после короткой паузы, когда разглядел милиционера, высунувшего голову в форменной фуражке из-за венцов клети, пристроенной к избе, - Литвиненко! Бронебойщикам занять позиции на дороге к хутору! До подхода полка держать оборону.

Из грузовика ловко выскочил младший сержант, за ним Ваня, принимая противотанковое ружьё, казавшееся со стороны богатырской винтовкой. И вышло так, что дульный тормоз как раз был направлен в сторону милиционера. О чём подумал в эти секунды страж правопорядка не столь важно, но результатом всех этих действий стал выстрел. Скорее всего, случайный, так как стрелявший испугался его больше чем я, в кого целились. Револьверная пуля ударила в дверь кабины в полуметре от левого плеча, а тело уже жило собственной жизнью. Кувыркнувшись вперёд, я оказался у пустующих козел, возле которых были свалены кругляши брёвен и с десяток чурок, окруживших широкий пень с торчащим из него колуном. Ещё один перекат к сарайчику, забитому под потолок сеном и уже оттуда можно осмотреться. Жерди и сухая трава - защита от пуль никудышная, но отсюда мне виден горе-милиционер во весь рост и, как ни странно (во, стервь!), стоявшая за ним с охотничьим карабином вдова.

- Не стрелять! - крикнул я, но как выяснилось, поздно.

Вновь спрятавшийся за угол милиционер выставил револьвер и не глядя, стал палить почём зря, пока не прозвучал раскатистый грохот выстрела ПТРа. Крупнокалиберная пуля буквально вырвала выступающий нижний венец пристройки, а последовавшая за ней, прошив два бревна, отколола длинную щепу, сбившую с присевшего на корточки милиционера фуражку. Вдова взвизгнула, заголосила: "Убили!", выронила из рук карабин, закатила глаза и всей своей массой рухнула поверх лежащего. На этом всё и закончилось. Щепка как перо у индейца торчала из макушки правоохранителя, постепенно окрашиваясь кровью, но мне казалось, что реальную угрозу представляла не она. К счастью, вдова вскоре пришла в себя, посмотрела мне в глаза и вроде как снова лишилась чувств. А вот милиционер, похоже, на самом деле всё никак не мог опомниться от тройного удара: щепкой, стволом карабина, пришедшим на голову и, завершающий нокаут крепко сбитым телом женщины, как катком подмявшей под себя местного "Анискина".

Между тем время не ждало. Литвиненко зачерпнул из колодца ведро воды и, не стесняясь, размашисто вылил на вдову, совершенно случайно пролив большую часть на её роскошную грудь. Подействовало молниеносно. Хозяйка хутора подскочила, словно ошпаренная кипятком, хотела было поднять ор, и, задыхаясь от возмущения, прикрыла подолом юбки прилипшую рубаху, но ощутив множество жадных мужских взглядов, вдруг, выпрямилась, выпячивая на показ свои прелести, поправила мокрые волосы и прожгла Литвиненко взглядом, не то полным страсти, не то ненависти. Среди бойцов послышались смешки, и уже вскоре ящики из овина стали загружать в грузовик. Пока шла погрузка, очухавшийся милиционер, после внимательного изучения документов и "сверхсекретного" предписания для местных властей прояснил сложившуюся ситуацию. Неделю назад поступил сигнал о подозрительной горючей смеси, купленной несколькими крестьянами на рынке, оказавшейся негодной для керосиновых ламп и чуть не ставшей причиной пожара. В итоге следственных мероприятий вышли на хозяйку хутора, а та и не стала скрывать, что продала остатки, не влезшие в бутылки. С её-то слов - всё чин-чинарём, договор подрядный с воинской частью показала, готовую продукцию предъявила, и всё бы шло своим чередом, кабы не война. Единственный на всю округу милиционер только сегодня смог прикатить на велосипеде, до выяснения опечатал дверь, преграждающую путь к загадочной жидкости, успел немного наколоть дров (должность обязывает помогать), да тут показался грузовик и закрутилось. Ругать ретивого милиционера за стрельбу или извиняться, что не предупредил о правилах безопасности вдову, я не стал. Участковый для этой района - что тот дуб: на жёлуди смотри, но под корни не заглядывай. И для многих он здесь единственная надежда на защиту и порядок, так что авторитет и уверенность в своих силах пусть останется при нём. Может, во время оккупации в партизаны подастся, про другой вариант думать не хотелось.