Отец Арсений - Сборник

Образок Пантелеймона-Целителя, висевший над каменным престолом, был особо почитаем о. Василием, но высочайшее поклонение и почитание имели иконы Божией Матери – Владимирская и Новгородская, Знамение – акафисты этим иконам он помнил наизусть, и когда в станице происходили расстрелы или другие волнующие события, то, отслужив установленную службу, читал акафист перед одной из икон. Только при чтении Апостола и Евангелия на короткое время зажигалась свеча.

Интересными и связанными с современной жизнью были рассказы о Святых отцах Церкви и церковных писателях: Клименте Александрийском, св. Иустине-мученике, блаженном Иерониме, Иустине Философе, Григории Нисском и других. О. Василий умел донести до слушающего мысль, изложенную в каком-либо духовном сочинении, ярко и просто, и при этом, органически увязать с настоящим, сегодняшним. Эта удивительная способность не отгораживаться от современной жизни, а связывать ее с учением Церкви, поражала меня, хотя многое оценил и понял только после войны, но основу, фундамент вложил в мою душу о. Василий.

После войны прочел полный курс по истории Церкви, в 1948–49 годах достал много книг по этому вопросу и с удивлением понял, что почти ничего нового не узнал. При этом в прочитанных книгах не очень четко связывались исторические события с современным им обществом, а в рассказах о. Василия история и жизнь шли рядом и были неразделимы.

Вот таким был о. Василий, приведший меня в Церковь.

К сожалению, эти воспоминания приходится кончать очень грустно: при отходе немцев о. Василий с группой станичников, мужчин и женщин, был приговорен к смертной казни и повешен.

Да упокоит Господь душу иерея Василия!

Из архива В. В. Быкова.

МИЛОСТЬ ГОСПОДА

Впервые Мария и я приехали к о. Арсению в 1965 году, а в дальнейшем приезжали не чаще одного-двух раз в год для духовного наставления, совета и очищения души от всего греховного, что накапливалось за прошедшее время, в Москве ходили в церковь, где молились, исповедовались, причащались. В 1972 году приехал без жены, она болела. Мне рассказывали, что с 1965 года о. Арсений начал вечером за столом, после ужина и чая, проводить с приехавшими к нему духовными детьми беседы на выбранную им тему, причем подробно отвечал на вопросы или просил кого-нибудь из присутствовавших рассказать, какими путями пришел он к Богу или сохранил и умножил веру в труднейших условиях плена, лагерей ГУЛАГа, допросов, военных действий, боя, тяжелейших ранений и интересовался, как удавалось молиться в это время, какие встречались замечательные в духовном отношении люди, помогавшие окружающим жить и поддерживать (укреплять) веру в Господа.

В этот приезд в 1972 году собралось вечером за столом человек пять незнакомых мне духовных детей о. Арсения, один из приехавших задал вопрос об Оригене, о Промысле Божием и судьбе – пути жизни, – предначертанной человеку. Сейчас уже не помню, но все сказанное он как-то связал в одно. Отец Арсений удивился этому вопросу и вместо ответа вдруг быстро обратился ко мне и попросил рассказать мою жизнь начиная с 22 июня 1941 года. Я посмотрел на часы и сказал, что это долгий рассказ, он задержит сидящих часа на два.

«Господь послал нам сегодня нетрудный день, и мы не спешим», – произнес о. Арсений. Собравшись с мыслями и возвращаясь к прошлому, решил рассказать все, как когда-то было, не приукрашивая, не сгущая краски тяжелого, плохого или хорошего, но присутствие незнакомых людей смущало меня. Словно прочтя мои мысли, о. Арсений произнес: «Не смущайтесь, это мои добрые друзья, рассказывайте!»

И я начал вспоминать, вначале несколько стесняясь, но потом полностью погрузился в прошедшее и стал жить во время рассказа той жизнью, которую прожил. Забылись люди, сидевшие рядом со мной за столом, и виделся только один отец Арсений и мое прошлое, возникавшее из небытия. Естественно, написанное и рассказанное отличаются друг от друга, а, когда вспоминал отношения, сложившиеся у жены с моей мамой, то невольно смягчил многое, но в воспоминаниях написал правду, то есть то, что было. Когда закончил свой рассказ о прошлом, долгое время царило молчание, потом о. Арсений благословил, и мы разошлись.

На другой день приехала Ирина Николаевна, и вечером за столом были те же, незнакомые мне люди. Отец Арсений был задумчив и, когда окончился ужин и чаепитие, сказал: «Вчера мы выслушали воспоминания Алексея Федоровича (так зовут меня), и хочу сказать, что это не просто человеческая жизнь, а беспрерывное проявление милости Божией к человеку, который по всем жизненным расчетам должен был десятки раз обязательно умереть, но десница Божия являла чудо, спасая его. Я попросил Алексея вспомнить прошлое для того, чтобы показать, что не предначертание судьбы вело его в жизни, а Господь Бог, а Матерь Божия, которой он постоянно молился в труднейшее время жизни, по милости Своей прикрывала его платом любви Своей, спасая от смерти, а в несчастьях, страданиях и бедах не оставляла и давала счастье встречать людей глубокой веры и любви к людям, помогая этим не только сохранить, но и еще больше укрепить веру. Нет судьбы человеческой – есть только Господь Бог наш, Его воля и наша собственная вера к Богу и людям, по глубине и силе которой и определяется наша жизнь», – и, обратившись ко мне, сказал: «Запишите рассказанное, но подробнее; и напрасно, говоря о своей матери, моей духовной дочери, утаили ее отношение к жене вашей Марии, жестокое и несправедливое, и о той перемене, что произошла с ней потом. Знаю, трудно и долго будете писать рассказанное но напишите».

Начал писать в 1972 году сразу по приезде в Москву, но закончил только в 1991 году, когда мне было уже 74 года, многим это покажется странным, что почти двадцать лет понадобилось, чтобы написать только одну тетрадь, но в этой тетради была вся моя жизнь, сжатая в двадцать страниц текста, и вы не представляете, как было трудно мне писать о прошлом! Да! Очень трудно, потому что это были не мемуары, а жизнь моя; и где-то лежали сотни и тысячи убитых, расстрелянных, замученных людей, и я многих из них знал и любил, но, когда писал, то почти не упоминал имен многих знаемых и ушедших, все они остались в душе моей, а рассказывал только о себе. Отец Арсений предвидел, что долго буду писать когда-то рассказанное в зимний вечер в доме Надежды Петровны.

Мама наша была исключительным человеком, глубоко верующим; духовная дочь иеромонаха Арсения, ведшего ее несколько лет и наставлявшего на путях веры; кроме того, в общине она была усердная его помощница. Воспитала мама сестру и меня в вере, научила любить Господа, Матерь Божию, святых и полагаться на волю Божию во всем и всегда. Особое внимание уделяла молитве, помощи ближним; мы часто бывали в церкви, знали церковную службу; и когда стали закрывать церкви и духовенство и верующие разделились на поминающих и непоминающих, то очень редко бывали на литургии, совершаемой дома иереями, которые еще не были арестованы, или братьями общины, ставшими тайными священниками по благословению духовного отца и посвященных владыкой Афанасием. Знал это от мамы и ее близких друзей по общине, бывавших часто у нас.

Отец был арестован в 1927 году по делу Промпартии и исчез – мне тогда было десять лет. На мамины запросы отвечали «в списках не значится», и мы не знали – осужден он, жив или расстрелян. В 1958 г. на наш запрос сообщили «умер от воспаления легких – пневмонии», а в 1989 году «расстрелян – место захоронения неизвестно». Однако нашей семьи после ареста отца репрессии не коснулись, мы продолжали жить в Москве, работать и учиться.

Я окончил физико-математический факультет МГУ, был оставлен на кафедре; в 1941 году, в первые дни войны, взяли в армию. Попал в пехоту и сразу на фронт, дивизия с боями отходила в глубь России, в конце августа подошли к Смоленску. Было приказано «стоять насмерть», во что бы то ни стало – задержать наступление немецких войск в 30 километрах от Смоленска. Закрепилась дивизия недалеко от леса, прочно окопались и стали ждать немцев, предполагая, что они пойдут по шоссе. Дивизия потеряла в боях почти две трети состава, боеприпасов было мало, основное вооружение – винтовки, гранаты, бутылки с зажигательной смесью, пулеметы и несколько орудий и устаревших танков, но боевой дух солдат и офицеров (тогда командиров) был высокий, панических настроений, несмотря на большие потери дивизии, не было. Пока окапывались, ждали немцев, молился, призывал Матерь Божию, Господа Иисуса Христа и своего святого, Алексея, человека Божия, просил явить свою милость, защитить и сохранить.

Примерно в семь часов утра появились немецкие танки и пехота на автомашинах. Немцы спешились и под прикрытием танков пошли на нас цепью, беспрерывно стреляя из автоматов; первые две атаки мы отбили, немцы залегли; и тогда по команде «вперед», мы поднялись и с криком «ура» пошли в ответную атаку, вокруг падали убитые, раненые, но солдаты бежали вперед на немцев. Пробежав, может быть, сотню метров, я почувствовал, как что-то подняло меня, ударило, и очнулся, лежа на спине, с нестерпимой болью в ногах и какой-то «тупой» головой; на поле боя было тихо, но в ушах возникал временами отчаянный звон и шум, глазами я то видел окружающее, то ничего не видел; мысли путались. Пролежав в таком состоянии какое-то время, захотел встать, приподнялся на руках и потерял сознание.