Мелкий бес - Федор Сологуб

Передонов внезапно захохотал, отрывисто и громко.

— Ну, идет, по рукам, что ли? — спросил Рутилов.

Передонов также внезапно перестал смеяться.

— Донесет, мерзавка, — угрюмо сказал он, тихо, почти шепотом.

— Ничего не донесет, нечего доносить, — убеждал Рутилов.

— Или отравит, — боязливо шептал Передонов.

— Да уж ты во всем на меня положись, — горячо говорил Рутилов, я все так тонко обстрою…

— Я без приданого не женюсь, — сердито крикнул Передонов.

Рутилова нисколько не удивил новый скачок в мыслях его угрюмого собеседника. Он выразил все с тем же одушевлением:

— Чудак, да разве они бесприданницы? Ну, идет, что ли? Ну, я побегу, все устрою. Только чур, никому ни гугу, слышь, никому!

Он потряс руку Передонову, и побежал от него. Передонов молча смотрел за ним. Барышни Рутиловы припомнились ему, веселые, насмешливые. Нескромная мысль выдавила на его губы поганое подобие улыбки, — оно появилось на миг, и исчезло. Смутное беспокойство поднялось в нем.

С княгиней-то как? — подумал он. — За теми гроши, и протекции нет, а с Варей в инспектора попадешь, а потом и в директоры.

Он посмотрел вслед суетливо-убегающему Рутилову. — Пусть побегает, — злорадно подумал он, и эта мысль доставила ему вялое и тусклое удовольствие. Но ему стало скучно оттого, что он один, — он надвинул шляпу на лоб, нахмурил светлые брови, и торопливо отправился домой, по немощёным, пустынным улицам, заросшим лежачею мшанкою с белыми цветами да жерухою, травою, затоптанною в грязи.

Кто-то позвал его тихим да быстрым голосом:

— Ардальон Борисыч, к нам зайдите.

Передонов поднял сумрачные глаза, и сердито посмотрел за изгородь. В саду за калиткою стояла Наталья Афанасьевна Вершина, маленькая, худенькая, темнокожая женщина, вся в черном, чернобровая, черноглазая. Она курила папиросу в янтарном мундштуке, и улыбалась слегка, словно знала такое, чего не говорят, но чему улыбаются. Не столько словами, сколько легкими, быстрыми движениями, зазывала она Передонова в свой сад: открыла калитку, посторонилась, улыбалась просительно и вместе уверенно, и показывала руками, — входи, мол, чего стоишь!

И вошел Передонов, подчиняясь ее, словно ворожащим, беззвучным движениям. Но он сейчас же остановился на песчаной дорожке, где в глаза ему бросились обломки сухих веток, — и посмотрел на часы.

— Завтракать пора, — проворчал он.

Хотя часы служили ему давно, но он и теперь, как всегда при людях, с удовольствием глянул на их большие золотые крышки. Было без двадцати минут двенадцать. Передонов решил, что может побыть немного. Угрюмо шел за Вершиной по дорожкам, мимо опустелых кустов черной и красной смородины, малины, крыжовника. Сад желтел и пестрел плодами да поздними цветами. Было много плодовых и простых деревьев и кустов: невысокие раскидистые яблони, круглолистные груши, липы, вишни с гладкими блестящими листьями, сливы, жимолость. На бузиновых кустах краснели ягоды. Около забора густо цвела сибирская герань, — мелкие бледно-розовые цветки с пурпурными жилками. Остро-пестро выставляло из-под кустов свои колючие пурпуровые головки.

В стороне стоял деревянный дом, маленький, серенький, в одно жилье, с широкою обеденкою в сад; он казался милым и уютным. А за ним виднелась часть огорода; там качались сухие коробочки мака да бело-желтые крупные чепчики ромашки, желтые головки подсолнечника никли перед увяданием, и между полезными зелиями подымались зонтики, белые у кокорыша и бледно-пурпуровые у цикутного аистника, цвели светло-розовые лютики да невысокие молочаи.

— У обедни были? — спросила Вершина.

— Был, — угрюмо ответил Передонов.

— Вот и Марта только что вернулась, — рассказывала Вершина. — Она часто в нашу церковь ходит. Пойдемте в беседку.

Среди сада, в тени развесистых кленов, стояла старенькая, серенькая беседка, — три ступеньки вверх, обомшалый помост, низенькие стенки, шесть точеных, пузатых столбов, и шестискатная кровелька.

Марта сидела в беседке, еще принаряженная, от обедни. На ней было светлое платье с бантиками, но оно к ней не шло. Короткие рукава обнажали островатые красные локти, сильные и большие руки. Марта была, впрочем, не дурна. Веснушки не портили ее. Она слыла за хорошенькую, особенно среди своих поляков, — их жило здесь немало.

Марта набивала папиросы для Вершиной. Она нетерпеливо хотела, чтобы Передонов посмотрел на нее и пришел в восхищение. Это желание выдавало себя на ее простодушном лице выражением беспокойной приветливости. Впрочем, оно вытекало не из того, чтобы Марта была влюблена в Передонова: Вершина желала пристроить ее, семья была большая, — и Марте хотелось угодить Вершиной, у которой жила несколько месяцев, со дня похорон старика-мужа Вершиной, угодить за себя и за брата гимназиста, который тоже гостил здесь.

Вершина и Передонов вошли в беседку. Передонов сумрачно поздоровался с Мартою, и сел, — выбрал такое место, чтобы спину защищал от ветра столб, и чтобы в уши не надуло сквозняком. Он посмотрел на Мартины желтые башмаки с розовыми помпончиками, и подумал, что его ловят в женихи. Это он всегда думал, когда видел барышень, любезных с ним. Он замечал в Марте только недостатки, — много веснушек, — большие руки, с грубою кожею. Он знал, что ее отец, шляхтич, держит маленькую деревушку верстах в шести от города. Доходы малые, детей много: Марта кончила прогимназию, сын учился в гимназии, другие дети были еще меньше.

— Пивка позволите вам налить? — быстро спросила Вершина.

На столе стояли стаканы, две бутылки пива, мелкий сахар в жестяной коробке, ложечка мельхиоровая, замоченная пивом.

— Выпью, — отрывисто сказал Передонов.

Вершина посмотрела на Марту. Марта налила стакан, подвинула его Передонову, и при этом на ее лице играла странная улыбка, не то испуганная, не то радостная.

— Положите сахару в пиво, — сказала Вершина быстро, точно просыпала слова.

Марта подвинула к Передонову жестянку с сахаром.

— Нет, это гадость — с сахаром, — сказал Передонов.

— Что вы, вкусно, — однозначно и быстро уронила Вершина.

— Очень вкусно, — сказала Марта.

— Гадость, — повторил Передонов, и сердито поглядел на сахар.

— Как хотите, — сказала Вершина, и тем же голосом, без остановки и перехода, заговорила о другом. — Черепнин мне надоедает, — сказала она, и засмеялась.

Засмеялась и Марта. Передонов смотрел равнодушно: он не принимал никогда участия в чужих делах, — не любил людей, не думал о них иначе, как только в связи с своими выгодами и удовольствиями. Вершина самодовольно улыбнулась, и сказала:

— Думает, что я выйду за него.

— Ужасно дерзкий! — сказала Марта, не потому, что думала это, а потому, что хотела угодить и польстить Вершиной.

— Вчера у окна подсматривал, — рассказывала Вершина, — забрался в сад, когда мы ужинали. Кадка под окном стояла, — мы подставили под дождь, — целая натекла. Покрыта была доской, воды не видно, он взлез на кадку, да и смотрит в окно. А у нас лампа горит, — он нас видит, а мы его не видим. Вдруг слышим шум. Испугались сначала, выбегаем. А это он провалился в воду. Однако, вылез до нас, убежал, весь мокрый, — по дорожке так мокрый след. Да мы и по спине узнали.

Марта смеялась тоненьким, радостным смехом. Вершина рассказала все быстро и однообразно, словно высыпала, — как она и всегда говорила, — и разом замолчала, сидела, и улыбалась краем рта, и оттого все ее смуглое и сухое лицо пошло в складки, и черноватые от курева зубы слегка приоткрылись. Передонов подумал, и вдруг захохотал. Он всегда не сразу отзывался на то, что казалось ему смешным, — медленны и тупы были его восприятия. Вершина курила папиросу за папиросой. Она не могла жить без табачного дыма перед ее носом.

— Скоро соседями будем, — объявил Передонов.

Вершина бросила быстрый взгляд на Марту. Та слегка покраснела, с пугливым ожиданием посмотрела на Передонова, и сейчас же отвела глаза в сад.

— Переезжаете? — спросила Вершина. — Отчего же?

— Далеко от гимназии, — объяснил Передонов.

Вершина недоверчиво улыбалась. Вернее, думала она, что он хочет быть поближе к Марте.

— Да ведь вы там давно живете, уже несколько лет, — сказала она.

— Да и хозяйка стерва, — сердито сказал Передонов.

— Будто? — недоверчиво спросила Вершина, и криво улыбнулась.

Передонов немного оживился.

— Наклеила новые обои, да скверно, — рассказывал он, — не подходит кусок к куску. Вдруг над дверью в столовой совсем другой узор, — вся комната разводами да цветочками, а над дверью полосками да гвоздиками. И цвет не тот. Мы было не заметили, да Фаластов пришел, смеется.

— Еще бы, такое безобразие, — согласилась Вершина.

— Только мы ей не говорим, что выедем, — сказал Передонов, и при этом понизил голос. — Найдем квартиру, и поедем, а ей не говорим.