Оппозиция: выбор есть - Сергей Кара-Мурза

«ЗАВТРА». И это, кстати, уже стало очевидным в ходе прошедших парламентских выборов. «Единая Россия» выступала под флагом борьбы против олигархов, Жириновский – «за русских и за бедных», о «Родине» и КПРФ в данном контексте даже говорить не приходится: национализация природной ренты, социализация государственных расходов и так далее. Всё, больше никого на публичном политическом поле не осталось. Теперь остается только посмотреть, как будут выполняться предвыборные программы.

С. К.-М. Всё это так, но наличие столь мощного социального подпора демобилизовало и во многом обусловило неспособность левой оппозиции предложить обществу приемлемый образ будущего. Всё время получалось так, что партия вроде бы идет вперед, в будущее, но при этом смотрит назад, в прошлое. При этом в качестве идеала представлялся всё тот же советский строй, только лишенный своих недостатков. Но ведь, как известно, наши недостатки являются продолжением наших достоинств. И советский строй погиб прежде всего потому, что с течением времени утратил свою исходную социальную базу, люди стали другими, у них появились другие ценности и приоритеты. Я это связываю во многом с тем обстоятельством, что Россия в конце 50-х-начале 60-х годов стала все-таки по преимуществу городской страной, а СССР изначально строили люди с крестьянским мышлением. Для крестьянина самое главное – это выживание рода (народа), за гарантии которого он готов платить очень высокую цену. А для горожанина выживание – как бы пройденный этап, обеспеченный автоматически, он готов двигаться дальше, уже не понимая, каким опасностям себя при этом может подвергнуть.

«ЗАВТРА». Ваша мысль, Сергей Георгиевич, здесь очень напоминает рассуждения фон Хайека, когда тот говорит, что дальнейшее поступательное движение по пути исторического прогресса невозможно при отбрасывании условий, обеспечивших начало данного движения, хотя может казаться, что теперь, в новых условиях, они его только сдерживают.

С. К.-М. В 80-е годы большинству населения СССР казалось, что культурно-бытовые условия и уровень их социальной защищенности не изменятся при смене политического строя. А вот уровень свободы окажется существенно выше. Просто вместо танков начнем выпускать джинсы и видеомагнитофоны, в магазинах появится полно колбасы и водки, съездить за границу будет так же легко, как к родственникам во Владивосток, а всё остальное не поменяется. И эти иллюзии, эти социальные ожидания советский строй в лице своих руководителей не смог или не захотел своевременно разрушить. И когда сегодня компартия говорит о своем политическом идеале, она вольно или невольно снова попадает в плен к этим иллюзиям, которые давно разрушены ходом истории. Но значительное число ее сторонников по-прежнему считает такие иллюзии осуществимыми. А это фундаментальная слабость.

Поэтому сегодня не может быть речи о повторении советской модели. Налицо иные условия, иными стали и люди. А вот с выработкой понимания, в чем заключаются отличия нынешней ситуации от советской, и как должен быть изменен существующий строй, дело обстоит плохо. Это сказывается на отношении к коммунистам всех слоев общества, и прежде всего – молодежи. Перспектива возврата в прошлое – пусть даже на двадцать лет назад, пусть даже в идеализированное прошлое – мало кого радует, а главное, воспринимается как невозможная. Наша же левая оппозиция даже языка не сменила.

«ЗАВТРА». Но ведь смена языка, скорее всего, приведет к тому, что как раз те люди, которые сегодня поддерживают КПРФ, от нее отвернутся, потому что именно с этим языком связывают «настоящих коммунистов».

С. К.-М. Да, ситуация здесь противоречива. Если вы будете продолжать говорить на прежнем языке, вы гарантированно будет иметь поддержку некоторой – и на сегодня весьма значительной – части общества: той, которая не хочет смотреть в лицо настоящему, а тем более – будущему. Но она сжимается по сугубо естественным причинам и, кроме того, при всей своей стойкости не склонна к выработке нового проекта. Голоса на выборах важны, но не решают проблемы..

«ЗАВТРА». К тому же, в нынешней системе власти Дума, по сути, ничего не решает.

С. К.-М. Дело не в этом. По сути, выборы являются криком людей о том, чего они не хотят. За КПРФ при Ельцине массово голосовали именно потому, что она ясно заявляла о своем несогласии со всем, что происходит, была партией социального протеста. «Не хотим Чубайса и Гайдара!» – такого лозунга было достаточно для пусть относительной, но победы на выборах. А вот когда компартия стала говорить «Мы не хотим Путина!» – это для большинства населения оказалось уже не столь очевидным. Здесь нужно было уже объяснять свой выбор на фундаментальном уровне, а такого объяснения не последовало. Вот и вышло, в конце концов, что выбор делался уже не между Путиным и Зюгановым, скажем, а между Путиным и Ходорковским. Отсюда феноменальный по отечественным меркам результат «Единой России». Сдача языка произошла всё равно, потому что представители КПРФ начали говорить о недостатках приватизации вместо ее преступности и полной несовместимости с нашим реальным хозяйством, о национализации природной ренты вместо национализации сырьевых отраслей, стали ссылаться на опыт Запада как на пригодный для нас стандарт и так далее. Но ведь мы уже сказали о том, что у нас не может быть, как на Западе. То есть это была именно вынужденная сдача языка, а не его сознательное изменение, это было поражение в сфере теоретической борьбы, которая предопределяет всё остальное. На фундаментальном теоретическом уровне от партии не последовало опровержения либеральной доктрины. Дело ведь не в гайдаровской, скажем, физиономии, и не в том, что Чубайс – рыжий, а «шахрай» по-украински значит «жулик», «вор». Надо было спокойно, не срываясь на личности, показать, к чему приведет реализация их доктрины, что она физически невозможна в нашей стране. Этого сделано не было.

«ЗАВТРА». Тогда возникает следующий вопрос – о полной утрате нашими левыми теоретической и социально-исторической инициативы даже внутри собственной страны, не говоря уже о более широких масштабах. И это – при том, что был период, когда советский эксперимент получил широчайшую поддержку на Западе, да и во всем мире, как грандиозный прорыв в будущее человечества.

С. К.-М. Не забывайте, что со смерти Сталина прошло уже более полувека, а это в нынешних быстро изменяющихся условиях очень большой срок. Не забудем, что тогда на Западе разразился серьезный мировой кризис, и прорыв коммунистической России действительно приобретал совершенно особое значение. Добавим к этому угрозу фашизма, которая тоже возникла на почве того же кризиса и для Запада была еще более актуальна, чем угроза мировой пролетарской революции во главе с СССР. Даже такие ярые антикоммунисты, как Черчилль и Рузвельт, на союз со Сталиным пошли – чтобы сразу же отказаться от него в новых исторических условиях после окончания Второй мировой войны.

В этих условиях западные левые постепенно сдвинулись к антисоветизму: на Западе Европы раньше, на Востоке.

«ЗАВТРА». То есть взаимодействия с западными левыми у наших левых быть не может?

С. К.-М. Почему же не может? На Западе взаимодействовать можно почти с любыми политическими силами – не только левой, но даже национальной и консервативной направленности. Нужно только помнить, что интересы у нас во многом разные.

«ЗАВТРА». Сергей Георгиевич, в рамках СЭВ Советский Союз осуществлял очень выгодную модель разделения труда, поставляя сырье и энергоносители по сверхнизким ценам. Не чувствуют ли себя обделенными при дележе советского наследства страны Восточной Европы и, соответственно, восточноевропейские левые?

С. К.-М. Думаю, их позиция сегодня определяется все-таки совершенно иными факторами. Интеллигенция данных стран за 50 послевоенных лет в ходе модернизации в рамках СЭВ получила чрезвычайное развитие. Она стала «новой аристократией» и взяла на себя мессианскую роль выразить дух национальной истории. Поэтому она выступала против Советского Союза, который «подмял под себя» Восточную Европу. Но в перспективе неизбежна ностальгия по «советским» временам, потому что на Западе их национальное своеобразие и национальные амбиции вообще не рассматриваются. А они ведь практически все левые по своему мировоззрению – именно в западном смысле. Эти «избыточные» интеллектуалы Восточной Европы еще доставят головную боль Западу.

«ЗАВТРА». А китайские коммунисты? Их опыт может помочь российской компартии?

С. К.-М. Боюсь, что он чересчур специфичен.

«ЗАВТРА». Иными словами, рассчитывать русским левым можно только на себя? А какие возможности здесь существуют?

С. К.-М. Мы о них уже немало говорили. По идее, в сложившейся ситуации, компартия в нынешнем ее виде должна была бы стать своего рода твердой оболочкой и одновременно ядром, внутри которого и рядом с которым должна вызревать новая теория и новая левая идеология, отвечающая запросам нынешнего времени. Нужна какая-то особая структура, отличная от нынешней КПРФ и в то же время неразрывно связанная с ней до перехода в состояние зрелости. Соединить их в рамках общей организации трудно: произойдет конфликт, поскольку носители старого языка не смогут договориться с носителями нового, и вся энергия уйдет на внутреннюю борьбу, которую можно и нужно избежать. Если же компартия не захочет или не сможет взять на себя эту защитную роль, новую левую политическую структуру придется создавать отдельно, снизу, мучительно и долго.