Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара - Генри Мортон

Это была прелестная сцена, преисполненная эмоций. Был ли мужчина сыном одной из старух, добившимся успеха в Америке и вернувшимся, чтобы осыпать стариков богатствами? Я не смог придумать лучшего объяснения. Чудесно наткнуться на такую счастливую встречу в дождливый день в Сантьяго.

Я вышел в макинтоше, горя нетерпением увидеть знаменитый город, столь ярко сияющий в легендах и истории, но показавшийся мне наяву печально похожим на средневековый аквариум! Чуть позже мне сказали, что осадки здесь составляют шестьдесят шесть дюймов в год. Я вспомнил, как в нескольких сотнях миль отсюда кастильцы задыхаются от жары, эстремадурцы созерцают Гуадиану, журчащую только под двумя арками большого моста в Мериде, а Андалусия, должно быть, похожа на раскаленную сковородку. Зато последние десять дней, с тех пор, как я направился на запад из Сан-Себастьяна, почти непрерывно лил дождь, и я подумал, что неверно называть Испанию сухой страной — на самом деле дождь в ней просто неравномерно распределен.

Средневековый Сантьяго начинался у двери отеля паутиной гранитных улочек, слишком узких для транспорта и окаймленных гранитными зданиями невероятной мощи, чьи верхние этажи возносились на круглых гранитных арках, образующих аркады, под которыми не замочив ног прогуливались местные жители, словно по бесконечным клуатрам. Они напомнили мне Ряды в Честере, но эти колоннады в Сантьяго создают у иностранца, в зависимости от настроения, впечатление, что он идет не то по огромному собору, не то по колоссальному винному погребу.

Под аккомпанемент журчащей воды я праздно прогуливался под аркадами, разглядывая ярко освещенные магазины, и заинтересовался серебряных дел мастерскими, которые ныне, как и в средние века, предлагают паломнику ассортимент гребешков, мечей святого Иакова и статуэток самого святого с мечом в руке, восседающего на коне. Когда-то считалось святотатством, наказуемым отлучением от церкви и запрещенным несколькими папскими буллами, делать и продавать эти предметы вне города — их могли купить только истинные паломники, которые действительно посетили храм Святого Иакова. Я увидел серебряную статую святого на коне и припомнил, что такая статуя, купленная в Сантьяго, когда-то считалась исцеляющей от лихорадки и защитой владельца от грабителей. Сколь необычно видеть, что сувениры, подобные тем, что века назад увозили домой пилигримы, изготавливаются теперь в виде запонок, булавок для галстуков и брелоков для ключей от машины. Я купил цепочку для ключей с брелоком в виде меча святого Иакова и еще одну — с медальоном святого Иакова на коне, помещенного в раковину гребешка, того же самого дизайна, какой был популярен семь и более веков назад.

Сантьяго — небольшой город, однако на маленьком пространстве сгрудилось больше сорока церквей, а также здесь есть женские и мужские монастыри, больницы и университет; большинство из них — старинные здания, любое из которых создало бы архитектурную репутацию обычному городку. Подойдя к собору, я преисполнился восторгом, хотя лил дождь и каждая статуя, башенка и ваза истекали влагой, а серая простыня воды хлестала по западному фасаду. El Obradoiro — так называется этот вход, с башенками-близнецами и огромным барочным фронтоном между ними, поднимающимся в изысканном экстазе к статуе святого Иакова — показался мне самым вычурным строением, какое я видел в Испании. Я был не в настроении входить внутрь в мокрой одежде, поэтому ушел обратно, под массивные колоннады.

Вид из окна моей спальни не имел никакой связи со средневековым городом, который я только что увидел. Я смотрел на площадь, где происходила основная часть жизни Сантьяго. Здесь, у почтенно выглядящих бензиновых насосов, располагалась автобусная станция, куда то и дело прибывали автобусы под фанфары клаксонов, а затем отбывали под залпы выхлопов. У станции было «Кафе-бар Галисия», а напротив стоял жизнеутверждающий «Отель Аргентина», с навесами и стульями на мостовой. Толпы людей стекались к отъезжающему автобусу со всех уголков площади, на крышу привязывали престранные свертки и тюки. Старые крестьяне в воскресной сарже, девушки в лучших платьях (кажется, здесь мода на вишнево-красные пуловеры), священники и монахи, женщины и дети — все столпились вокруг входной двери, поскольку испанцы не станут стоять в очереди. Я заметил, что лишь немногие уступают дорогу людям божьим, а многие священники пропускали вперед других и были вынуждены стоять. Также я впервые увидел способность испанских женщин носить тяжелые грузы на головах. Подошла опрятно одетая девушка, несущая на голове швейную машинку в деревянном футляре. Она поставила машинку на землю не раньше, чем появилась другая молодая женщина, в черном платье и белом фартуке, которая грациознейшим образом несла на голове огромный кофр размером с сундук Сида; и когда двое сильных мужчин поставили его на землю, девушка с улыбкой поблагодарила их и сняла маленькую подкладку, на которой несла сундук.

Ночью я понял, что суровый Сантьяго столь же романтичен, как Авила и Толедо. Свет театрально падал сквозь колоннады и освещал мокрые мостовые. Я видел колонны и арки, тронутые светом фонарей, а над ними — возвышающуюся в ночи фантастическую башню, инкрустированную святыми; на некоторых улицах, тихих, словно церковь в полночь, шаги другого ночного странника звенели почти зловеще. Если в Авиле и Толедо можно ожидать встречи с рыцарем в кольчуге или панцире, то в Сантьяго, кажется, можно увидеть шайку гуляк эпохи Возрождения в масках и плащах, торопящихся с горящим факелом к какому-нибудь мраморному дворцу; или Ромео с мандолиной под плащом, спешащего спеть серенаду Джульетте. Фруд[133] где-то писал, что между нами и прошлым лежит бездна, через которую ни одно перо не перекинет мост; наши предки не могут прийти к нам, а наше воображение лишь слабо проникает к ним. Только в приделах собора, говорил он, когда мы смотрим на их молчаливые фигуры, дремлющие на гробницах и плитах, всплывает перед нами бледная тень понимания того, какими были эти люди при жизни. Возможно, также мы можем расслышать эхо тех дней в звоне церковных колоколов — уникальном творении средних веков, — который отдается в ушах эхом исчезнувшего мира.

Бывают, однако, времена и места, когда те, кто жил раньше, будто почти касаются нашего плеча, и полночь — такое время, а Сантьяго — одно из таких мест. Можно думать о легковерии Средневековья и его невежестве, но можно также поразмыслить о вере и красоте мира, где временами земля и небо будто соприкасались; и позавидовать той эпохе искренней веры, как в средних летах мы иногда с грустью припоминаем экстазы и восторги детства. Мы знаем, что среди тех, кто приезжал в Сантьяго, попадались безумцы и блудницы, а также просто цинические путешественники, но было много искренних мужчин и женщин, которые клали к ногам святого Иакова «небесный веры дар»[134].

Я бродил по Сантьяго, пока не пришел в маленький парк, в котором опознал парк Аламеда. Здесь Борроу встретил смертельного зануду Бенедикта Молла, искавшего зарытые сокровища. Потом последний автобус с ревом тронулся с площади, и предположив, что сон теперь возможен, я отправился в постель в своем номере с видом на площадь. Я решил, что долгая традиция паломнических неудобств достигла своей высшей точки в прикроватном светильнике: он не работал.

Святым покровителем Испании является Иаков, сын Зеведея, член внутреннего апостольского круга, который, как нам рассказывают «Деяния апостолов», был предан в руки иудеев Иродом Агриппой и убит мечом. Можно датировать это событие последующей смертью Агриппы в 44 году н. э. Испанская легенда гласит, что за несколько лет до мученической смерти Иаков проповедовал Евангелие в Испании, а после его смерти группа преданных испанских учеников увезла останки морем из Палестины в Испанию в мраморном саркофаге. Когда они проходили мимо португальского побережья, святой спас жизнь человеку, которого унесла в море взбесившаяся лошадь — всадник с конем выплыли, покрытые раковинами морских гребешков, которые, как утверждают, с тех пор стали эмблемой святого Иакова. Останки святого были погребены неподалеку от нынешнего Сантьяго, утеряны и позабыты до 813 года, когда их указали хор ангелов и яркая звезда. Альфонсо III Леонский построил небольшую церковь над могилой, а позже она разрослась до собора.

Когда свирепый мусульманский визирь Аль-Мансур совершал свои набеги на атлантическое побережье в 997 году, городок Сантьяго существовал уже почти век; хроники говорят, что Аль-Мансур сжег его дотла и разрушил церковь, но не могилу святого Иакова. Раннехристианские писцы сообщают, что жестокий мусульманин въехал в церковь на коне и попытался заставить того пить из купели, но несчастное животное «разорвалось на части и умерло» — как согласятся все любители животных, это было чудовищно несправедливо. Говорят, могила апостола обязана своей сохранностью престарелому монаху, который молился там, не обращая внимания на ужасную суматоху вокруг. «Кто ты и что ты здесь делаешь?» — спросил Аль-Мансур. «Я служитель святого Иакова и возношу свои молитвы», — ответил старик. «Молись, — молвил Аль-Мансур, — молись сколько пожелаешь. Никто не станет тебе докучать». И приставил к могиле и старому монаху стража из своих свирепых воинов.