Ковчег-Питер - Вадим Шамшурин

вспомнил, как, будучи мальчишкой, любил подниматься на этот холм и оттуда смотреть на город, который с высоты напоминал макет, с маленькими, точно игрушечными, автомобилями на тонких линиях дорог. И как по нему скользили темные пятна теней облаков. Вид этот завораживал, и время замирало.

Однажды он взял с собой девочку Юлю из параллельного класса – было им лет по десять, – но с условием не оглядываться, пока не придут. На полпути она начала капризничать, говорить, что устала, что испортит свои любимые босоножки о камни; но с каким восторгом она смотрела потом на открывшийся перед ними город! А Сергей на нее.

Ветер играл ее светлыми волосами, которые в лучах солнца переливались золотом. А когда он начинал дуть особенно рьяно, они хватались за руки, пытаясь устоять на месте и опираясь на ветер как на невидимую стену, но все равно скоро теряли равновесие, и Юля начинала звонко смеяться. Потом они отыскивали свои дома, школу, церковь, парк…

О память! Зачем так безжалостно бередишь душу? Юля… Где она теперь? Какая? Может, стала высокомерной красавицей, а может, примерной женой и хозяйкой. Наверное, второе. По крайней мере, ему так хотелось.

В мутных занимающихся сумерках поезд начал снижать ход, подъезжая к станции. Ничего не изменилось за полтора года: те же трещины на штукатурке здания вокзала и в асфальте – даже прибавилось их, пожалуй.

На станции вышло всего три человека. Сойдя на перрон, Сергей осмотрелся и увидел идущего к нему с другой стороны перрона Ивана Семеновича, которого он сразу же узнал по походке – не по возрасту энергичной, со слегка поданным вперед корпусом. Сергей двинулся ему навстречу.

– Здравствуй, внучок, – улыбнулся Иван Семенович.

– Здорова, дедунь.

Они крепко обнялись, расцеловались. Потом дед немного отстранил от себя внука, радостно разглядывая его лицо, хлопнул по плечу.

– Пойдем, что ли!

На старых дедовских «Жигулях» – «шестерке», которые, несмотря на время, были как новые – дед очень скрупулезно ухаживал за автомобилем – они двинулись к дому.

Странное ощущение испытывал Стеклов дорогой, когда они въехали в городок: все вокруг было ему знакомо и вместе с тем ново. Почему-то казалось, что мелькавшие дома, улицы стали меньше, теснее.

Подъезжая к дому, они увидели стоявшую у ворот Анну Петровну.

– Ждет не дождется соколика, – усмехнулся дед. И Анна Петровна, конечно, не сдержалась, встречая внука – расплакалась.

Войдя во двор, Сергей едва не был сбит с ног: Амур – старый верный пес, который давно уже считался полноценным членом семьи, со всего маху прыгнул ему на грудь, не находя себе места от радости. «Узнал, старик!» – Сергей ласково потрепал пса.

Забросив сумку в дом, Стеклов сразу же отправился в баню, которую Иван Семенович предусмотрительно растопил перед отъездом, и, смыв двухдневный осадок душного поезда, ощутил себя легким и чистым, как кучевое облако.

К ужину дед принес из погреба бутылку «без всяких там химий» вина, которое он ежегодно сам заготавливал из своего же винограда.

– Натюрлих, – сказал он, разлив вино по стаканам, и гулко поставил на стол запотевшую бутылку. – Ну, как говорится, с прибытием, внучек! – торжественно произнес Иван Семенович и, звонко ударившись своим стаканом со стаканами Сергея и Анны Петровны, чинно сделал несколько глотков, довольно крякнул и закусил вино ломтиком дымящейся картошки.

– Бабуль, ты сама-то поешь, – улыбнулся Сергей, заметив, что Анна Петровна уже минут десять как не меняла позы, подперев руками подбородок и наблюдая, как внук ест.

Дед рассказывал о последних городских новостях и событиях. Сидели за столом долго, смакуя долгожданный момент встречи, и, только когда Анна Петровна вышла, чтобы отнести на кухню грязную посуду, Иван Семенович спросил:

– Ну, рассказывай: каким тебя ветром в Ленинград занесло? Знаю – ведь не сам пожелал.

Сергей рассказал деду про свои приключения, замолчал, задумчиво постукивая пальцами по стакану.

– Даже не знаю, что сказать… – произнес Иван Семенович. – Сказать, что поступил неправильно, не могу: сам ведь учил всегда поступать по совести.

– Ладно. Чего уж теперь говорить. Дело прошлое.

– Тут другое, внучек: страшно, когда такие люди, как этот ваш адмирал, до власти доходят… Были и на моей памяти похожие воеводы. Только на войне-то оно, знаешь, совсем другими мерками меряется… Есть у них одна общая черта: для них люди – это расходный материал, вроде неодушевленного предмета, разновидность военного инструмента. Ну да бог им всем судья… – Иван Семенович еще отпил вина. – Россия на добрых людях держится. Живут эти люди по стране, как горох по полу рассыпанные. А когда понадобится – все в единый кулак соберутся. Так и в войну было. И учителя, и агрономы, и слесари, и кто угодно – все плечом к плечу на смерть шли. Были и в наше время трусы, конечно. Но их единицы. Ничто, по сравнению с народом.

Спать отправились поздно. Лежа в кровати, Стеклов блаженно внимал всем напоминающим детство звукам и запахам, проникавшим в комнату сквозь открытое окно. Наконец, после раскаленного дня, повеяло долгожданной ночной прохладой. Где-то вдали надрывно мычала корова. Под окном запели цикады. Сергей уже начал проваливаться в сон, как вдруг что-то мягко упало ему на живот. Испуганно смахнув с себя непонятный предмет на пол, в свете луны он рассмотрел темный силуэт кошки.

– Мурка, черт тебя возьми! Напугала. – Кошка настороженно смотрела на него, не меняя позы. – Ну, иди ко мне, старушка, иди. Кис-кис… – он поскреб пальцами по одеялу. Кошка снова недоверчиво подошла к кровати, подумав несколько секунд, бесшумно и мягко запрыгнула на нее, замурчала, завлекая в сон своей колыбельной песней и гостя.

Утром Сергей, едва открыв глаза, почувствовал густой сладкий аромат блинов.

– Доброе утро, бабуль. Побаловать меня решила? – спросил он, войдя в кухню.

– А как же? Садись, пока горячие…

– Сейчас. Только умоюсь. Дед опять в полях, что ли?

– Где ж еще? Все ему, старому, не сидится. Точно шило в известном месте, прости господи.

Иван Семенович, несмотря на пенсионный возраст, все равно днями пропадал в бывшем колхозе, где теперь базировались фермеры-частники, передавал свои знания молодым специалистам или просто общался с рабочим народом. Дома ему очень скоро становилось скучно, как только он переделывал необходимую домашнюю работу. От природы его натура требовала деятельности.

– Чего ругаешься, дорогая? – Дед стоял в дверях, улыбаясь. – Ну не могу я по-другому. Привычка. Я эту землю как себя чувствую, – продолжал он из ванной, моя руки и перекрикивая шум воды. – Нужно мне с ней общение. Неужели лучше было бы, если б я целыми днями на печи валялся?

Никакой печи не было. Это Иван Семенович так фигурально выражался.

Незадолго до отъезда Стеклова в