Битва колдуньи. Сага о мечах - Елизавета Дворецкая

Только это оказался не Бури, а Берг, но тоже великан. То есть Свальнир. Он такой же высокий и могучий, но не сказать, чтобы очень хорош собой. Если вообразить пьяного или больного великана, то он будет походить на Берга.

Наконец Свальнир отделился от камня и шагнул к середине площадки. Люди оцепенело наблюдали за ним и ждали, что он им скажет: способность человека бояться и удивляться имеет пределы, и сейчас эта способность у видевших битву Тора с великаном истощилась на много лет вперед.

– Так ты не умер? – безразлично спросила Хёрдис, и собственный голос показался ей чужим. – А я думала, что от тебя осталось немножко каменной пыли.

– Нет, я не умер, – глухо выговорил великан, и слова его едва можно было разобрать. Его лицо оставалось темным, как камень, черты почти стерлись, глаза были закрыты – у него сейчас не хватало сил поддерживать свой человеческий облик. Только ладонь была сомкнута на рукояти волшебного меча с силой и крепостью камня. – Я сделал… – пробормотал Свальнир, ни к кому не обращаясь и никого не видя.

Его слепое лицо было обращено в сторону Хёрдис, и она знала, что он видит ее не глазами, а всем телом, всей сутью своего странного каменного духа. Это дух тянул к ней множество нитей и пут, невидимых, но крепких, как Цепь Фенрира, сотканная из корней гор, шума кошачьих шагов, женской бороды, птичьей слюны, медвежьих жил и рыбьего дыхания. И если ты прежде о таком и не слыхал, ты можешь и сам, рассудив, убедиться, что нет тут обману: верно, примечал ты, что у жен бороды не бывает, что неслышно бегают кошки и нету корней у гор…[36] А прочнее той цепи нет на свете ничего…

Она – моя! – наконец выдохнул Свальнир, и вздох самой горы не был бы более глух и глубок.

На площадке повеяло затхлым холодом каменного подземелья.

Альрик наконец поднялся с места, за руку поднял Хара и на неверных ногах двинулся к валунам, служащим воротами наружу. Горм тронулся за ним, первые два шага сделал на четвереньках, не в силах так сразу подняться, но дикий гнетущий страх гнал его, живого, прочь от каменной нежити. И Хёрдис поняла, что они уходят. Люди уходят, оставляя ее в добычу каменному жителю.

– Нет, постойте! – хотела крикнуть она, но не смогла, из горла ее вырвался только сдавленный свистящий шепот.

Ей стало так жутко, что слезы мгновенно переполнили глаза и хлынули по щекам. Она забыла, что совсем недавно эти люди хотели ее смерти; но это были люди, такие же живые и теплые существа, как она сама. И они уходили прочь – человеческий мир отказался от нее, отдавая горам Медного Леса. Ледяной холод наполнил тело Хёрдис и потек по жилам, словно горячая кровь, столь желанная для великана, покидала ее, заменяясь инеистой кровью племени Имира. Она отвернулась от людей, и вот теперь они отвернулись от нее, и некому было защитить ее от злой судьбы.

Не оглянувшись, люди ушли из круга стоячих камней. Свальнир шагнул к Хёрдис, протянул к ней руки. Она сжалась, дрожа и плача от острого страха и чувства беззащитности, попыталась отползти, но великан даже не заметил ее попытки. Для него это была драгоценная искра живого тепла, способная вернуть ему утраченную силу. Словно лоскуток меха, он поднял Хёрдис на руки и шагнул назад, к валуну.

– Вы еще пожалеете об этом! – с безумным отчаянием, из последних сил крикнула Хёрдис вслед ушедшему человеческому миру, хотя сама не знала, какое наказание может его ждать, кроме запоздалого бесплодного раскаяния. – Вы еще вспомните обо мне! Вспомните!

Голос ее прервался от рыданий. Да никто и не слышал ее. Она вдруг увидела землю где-то далеко-далеко внизу, а серое зимнее небо стремительно рванулось навстречу. Она лежала на каменной площадке какой-то горы, и эта гора быстрым широким шагом двигалась куда-то в незнакомую даль. Хёрдис лежала на холодной каменной ладони великана и плакала, не зная, что каждая ее слеза жжет сына Имира, как небесный огонь самого Тора. Ее горячее сердце, способное желать, мечтать, ненавидеть и стремиться к цели, было драгоценной добычей для инеистого великана, но и заплатил он за нее дорого. И сумеет ли удержать?

Но сейчас Хёрдис даже не могла подумать о том, что когда-нибудь вырвется из этих могучих каменных рук. Обитаемые людьми земли оставались позади, а перед ней открылась Турсдален – Великанья долина, где никогда не бывал никто из живых. Ни один человек. С севера Великанью долину заграждала Пещерная гора, и во всю высоту склона там распахнулся черный зев пещеры. Там и будет ее новый дом, в самом сердце Медного Леса.

Глава 25

– Йомфру! Проснись!

Сильные руки резко встряхнули Ингвиль за плечи. Не успев опомниться, она подалась вперед, рывком приподнялась, уцепилась за что-то, ничего не видя широко раскрытыми глазами. В девичьей было почти темно, по стенам плясали огромные жуткие тени от слабого света плошки с жиром, стоявшей на сундуке. Над Ингвиль склонился Одд, возле его плеча виднелось испуганное лицо Бломмы. Фру Ботхильд и другие женщины, ночевавшие в этом покое, столпились вокруг лежанки. Заспанные лица со страхом и недоумением смотрели на Ингвиль. Одд был серьезен, но тоже встревожен.

Со вздохом облегчения Ингвиль села, не выпуская руки Одда. Все это только сон, слава добрым дисам!

– Что это было, девушка? – спросил Одд. – Ты кричала, как будто тебя душат мары!

– Йомфру так кричала! Мы все проснулись! Наверное, хозяин тоже услышал! Он очень чутко спит! – бормотали женщины.

– Уж не заболела ли ты? – спросила фру Ботхильд, старшая хозяйская невестка. Два младших сына старого Адильса уже были отосланы конунгом в море, и их жены ночевали в девичьей.

Я… Мне приснилось… – переводя дыхание, с трудом выговорила Ингвиль. Сердце колотилось так сильно, что ей было страшно. – Мне приснился плохой сон… Он ничего не значит, не бойтесь.

Женщины переглядывались. В усадьбе Железный Пирог все знали, что дочь Фрейвида – ясновидящая. Фру Торхалла, вторая невестка Адильса хёльда, с особенным вниманием прислушивалась к каждому слову Ингвиль и искала в них скрытые пророчества. И уж, конечно, дурной сон ясновидящей всему дому грозит бедами!

– Ты все-таки расскажи, что тебе приснилось, хоть оно и ничего не значит, – попросила она, косясь на Одда и стыдливо приглаживая непокрытые светлые волосы. – На всякий случай… Ведь когда люди в море…

Доброй женщине казалось, что судьбы мира решаются именно там, где сейчас находится ее муж.

– Йомфру Ингвиль владеет даром только наяву, а не во сне! – успокаивал женщин Одд. – Ее сон ничего не значит и не несет никому зла. Ложитесь спать, женщины. Она больше не будет кричать.

– Больше не буду! – мужественно подтвердила Ингвиль.

Она была уверена, что просто больше не заснет.

– Я сам буду охранять ее сон! – пообещал Одд. Взяв свой меч, лежавший в изголовье устроенной на полу постели, он вынул его из ножен и сел, прислонясь спиной к лежанке Ингвиль. – Я знаю заклятья, отгоняющие дурные сны! – прибавил он. – Больше злобные духи не подойдут ни к йомфру Ингвиль, ни к кому другому. Спите, женщины.

Обитательницы девичьей разошлись по своим скамьям и лежанкам. Ингвиль тоже легла, но пустила Бломму к стенке, а сама устроилась на краю, чтобы быть поближе к Одду. Натянув меховое одеяло до самого носа, она даже не пыталась закрыть глаза. Лучше не спать целых пять ночей подряд, чем снова увидеть то, что она увидела! В ее сон опять вторгся тот ужасный великан. Только теперь у нее не было даже спасительной пещерки за можжевеловыми кустами. Во сне она лежала у корней огромной сосны, а над ее головой, за спиной, со всех сторон бушевал великан. С грохотом били по земле огромные ноги, стволы сосен ломались и с оглушительным треском падали, а наверху с воем летала какая-то черная молния, несущая смерть. Стылый воздух в этом сне был наполнен давящим ощущением неизбежной гибели; тьма и огонь, холод, гром, треск не давали вздохнуть. Даже вспоминая этот сон, Ингвиль удивлялась, что ее сердце выдержало такое испытание.

– Далеко еще до утра? – шепнула она Одду.

– Нет, уже близко, – не поворачивая головы, шепотом ответил он. – Ты можешь попробовать опять заснуть. Эта мара не вернется. Я действительно знаю заклятье, отгоняющее дурные сны.

– Это не мара. Это опять был великан.

– Тот же самый? – Одд тихо повернулся, чтобы не тревожить засыпающих женщин.

– Я не знаю, но он был такой же страшный. Даже еще страшнее, – шептала ему Ингвиль в самое ухо, и от возможности поделиться с кем-то большим и сильным страх делался меньше и легче. – Он хотел меня растоптать. Я оказалась в каком-то лесу, там сосны и много кремневых утесов. Похоже на наш Сосновый лог возле Кремнистого Склона.

Одд помолчал.

– Ведь это не означает ничего плохого? – с надеждой спросила Ингвиль.

– Трудно сказать, – не сразу ответил Одд. – Я думал еще о том, первом твоем сне. Может быть, ты способна видеть вещие сны, только не умеешь их истолковать.