Северная Аврора - Николай Никитин

Владимир Ильич Ленин объявил лозунг: «Все на борьбу с Деникиным!»

В эти дни решающих сражений Антанта, чтобы помочь Деникину, бросила на Петроград корпус Юденича. Он подошел к самому городу. Шестая армия должна была отдать много сил на помощь Петрограду. Поэтому на Севере опять наступило временное затишье.

Но как только Деникин был разбит, Юденич выброшен в Эстонию, а остатки колчаковцев уничтожены, Северному фронту была поставлена задача перейти в наступление и уничтожить миллеровские банды.

Партия, ЦК, Москва обеспечили войска Северного фронта всем необходимым. На Север пошли эшелоны с людьми, орудиями, боеприпасами, теплым обмундированием. На фронте появились бронепоезда. Началась подготовка к будущим решающим боям.

Рабочие Архангельска, понятно, не могли знать об этом. Но они знали, что советская власть помнит о них, и с нетерпением ждали Красную Армию. Они верили, что час освобождения близок, и эта вера давала им силы преодолевать голод, холод и болезни, свирепствовавшие в городе.

В одну из метельных январских ночей у Чеснокова в Соломбале, в мезонине деревянного домика, стоявшего неподалеку от канала, собрались большевики.

Окно было закрыто одеялом. Сидели при свечке. С Двины, потряхивая ветхую крышу, дул резкий ветер.

Чесноков передал товарищам сводку, полученную от Политотдела Шестой армии. Сведения были радостные.

– Еще месяц, товарищи, не больше. Шестая армия скоро закончит переформирование… И тогда…

Чесноков был, как всегда, спокоен. За последнее время он сильно страдал от цинги, болели ноги, он ходил с палкой.

– Об одном не забывайте, – говорил Чесноков товарищам. – Народ страсть как волнуется… Вот Потылихин считает, что судоремонтники не выдержат, снова выступят. Но это будет бесплодное выступление. Рано, товарищи. Напрасные жертвы! Надо учитывать момент. Помните, как Ильич выбирал время для Октябрьского восстания? Мы ведь не анархисты. Кровь рабочих и крестьян дороже самого дорогого. А сейчас Ларри завернул гайку, как говорится, на всю резьбу. Опять расстрелы пошли.

– Ты-то сам добегаешься! – сказал Потылихин. – Тебе совсем нельзя сейчас выходить на улицу. За тобой охотятся, я знаю.

– Я ничего… Мне не нужны никакие явки. – Чесноков весело улыбнулся. – Меня Архангельск укрывает. И портовики, и Соломбала, и на лесопильных. Сейчас нам необходимо подбодрить народ. Пускай головы не вешают. Унынию не поддаются. Сейчас надо копить силы. Кто, как не пролетариат, будет подымать Архангельск из мерзости запустения?

Рядом с Шурочкой сидел огромного роста мужчина в потертой матросской шинельке. Его привел Потылихин.

Жадно выслушав Чеснокова, новичок спросил:

– Неужто? Наверняка, что скоро?

– А ты думаешь, я баюшки-баю пою? – сурово сказал Чесноков. – Впустую, что ли, как нянька, утешаю? Чтоб и вы людям баюшки-баю напевали? Через месяц, полтора наши будут здесь. Так и говори ребятам!

…Когда все разошлись, Чесноков и Шурочка остались вдвоем. Базыкиной опасно было идти ночью через весь город. Но у Чеснокова была только одна койка. Он велел Шурочке ложиться спать.

– А ты?

– Я еще побуду тут часик, а потом пойду к меднику, рядом живет. Смелый парень, ничего не боится. Много у нас, Шурочка, замечательных людей, беззаветно преданных советской власти. Когда с ними сталкиваешься, еще сильней хочется жить, бороться, идти вперед… Я чем жив? Людьми, ей-богу! От них и бодрость и силы. Вот возьми парня, что сидел рядом с тобой. Не смотри, что с виду прост. Это Блохин, грузчик… Вместе с нами в подполье.

Свеча догорела. Чесноков подошел к окну и снял одеяло. Лунный свет проник в комнату, казавшуюся теперь особенно холодной, жалкой, неуютной. Шура прилегла на койку.

– Легче шагай. Услышат внизу, Аркадий.

– Ничего. Там тоже свои, – ответил Чесноков и вдруг рассмеялся. – Я, знаешь, что вспомнил? Павлина! Ночью, как раз после выборов в Совет, на него налетели бандиты… Белогвардейцы, конечно! Он ехал по Петроградскому проспекту. Они с винтовками. А он их жалким пистолетишком разогнал. Эх, был боец! Жаль, что нет его с нами. А ты спи, Шура! Я еще посижу у окошечка… Помечтаю.

Он снова подошел к окну.

Необъятный северный город раскинулся под луной, будто выкованный из серебра. Ни одного огня. «Какая ширь!.. И точно все заколдовано, – думал Чесноков. – Ну, недолго, брат… Расколдуем!»

5 февраля 1920 года войскам Северного фронта было прочитано воззвание.

«Товарищи! Победы, одержанные Красной Армией на всех фронтах, открывают нам дорогу. Юденича нет. Колчак добит. Деникин влачит последние дни. Но еще не вся советская земля очищена от разбойников. Крестьяне Севера еще под ярмом чужеземцев-капиталистов.

Чужеземные войска, потерпев поражение, разбитые Красной Армией в боях на Северной Двине, поспешили оставить Архангельск, боясь народного гнева, народной мести. Поспешили они уйти еще и потому, что пролетариат Америки и Англии против интервенции, и хотя там нет вооруженной революционной борьбы, однако рабочие оказались способными повлиять на свои капиталистические правительства. Они выступают против интервенции.

Мы, по слову Ленина, выиграли тяжбу с международным капитализмом.

Остался Миллер и группа англо-американских офицеров. Выполняя волю капитала, они еще угнетают наш родной Север. На Севере мы должны победить также! Пусть от края и до края Советской страны развеваются красные знамена! Несите их к Белому морю. Столкните в море насильников, окончательно и навсегда освободите Север от ига чужеземцев и лакеев интервенции. Вас ждут архангельские рабочие, крестьяне. Вперед, товарищи! В Архангельск!»

Двум полкам дивизии Фролова была поставлена задача – наступать на главную, сильно укрепленную позицию противника, расположенную вдоль реки Шипилихи, по левому берегу Северной Двины. Валерий Сергунько командовал теперь батальоном одного из этих полков. Андрея и Жемчужного направили к нему в качестве политработников.

Бойцам пришлось преодолевать глубокие снега, рубить лес и на себе тащить орудия через тайгу. Мороз стоял выше сорока градусов. Валерию не раз вспоминались бои за Шенкурск. Теперь он знал, как следует действовать в подобных обстоятельствах.

Оба полка подошли к Шипилихе и приготовились к атаке.

Когда стемнело, советские батареи, находившиеся на правом берегу Двины, начали обстрел противника. Огонь был ураганный. Артиллерийская подготовка оказалась настолько эффективной, что батальоны во время атаки не потеряли ни одного человека. Но противник отчаянно цеплялся за каждый рубеж. Ожесточенный бой за Шипилиху длился ровно пять суток. В конце концов миллеровцы откатились.

…Батальон Валерия перед новым боем расположился в лесу, неподалеку от деревни Звоз. Ночевали на снегу, не зажигая огня.

Ночью вернулась Люба с разведчиками.

Андрей первым встретил ее и прямо по снежной целине повел в лесную чащу, к развалившейся сторожке, где сидели Жемчужный и Валерий.

– Ну, как там? У миллеровцев-то?… – по дороге спрашивал Андрей Любашу.

– Да квелые совсем, – устало ответила она. – Я, между прочим, прошла середь них вроде как привидение. Не заметили даже! Ошалели, видать, прах их возьми! – Люба сбросила рукавицы и белый маскировочный халат. – Замерзла.

– Скоро погреемся! – весело сказал Андрей. – Сейчас начнет артиллерия. Решено ударить сегодня же под утро, чтобы противник не успел окопаться.

Андрей был в полушубке, туго перетянутом поясом, ушанка спускалась на брови, и это придавало ему строгий, мужественный вид.

– Ты вот что, комиссар, – словно невзначай сказала Люба, – ты уж не выпяливайся, пожалуйста. Держись! А то норовишь впереди всех. Славу зарабатываешь?

– Дурочка, – мягко сказал Латкин.

– Да ведь я почему говорю, – оправдывалась Люба. – Бог тебя прости, ты какой-то… Что с тобой стрясется, никогда не чаешь… Тоска меня гложет. Вдруг в последнем бою сгинешь навек.

Жадно, радостно глядела она, хватаясь за полушубок Андрея. Губы, брови, глаза, волосы, даже запах махорки, который она так не любила, – все в нем было дорого ей, потому что принадлежало ему.

– Солнышко мое, – тихо твердила она. – Ну, сделай, как прошу.

Андрей возмутился:

– Я делаю то, Люба, что должен делать! Ты пойми. Товарищи мои там, погибшие и живые. Кто же за них отомстит, если я за чужие спины буду прятаться?!

До утра оставалось недолго. С рассветом началась артиллерийская подготовка. Когда орудия перенесли огонь на вражеские тылы, батальоны, развернувшись в несколько цепей, пошли в атаку.

Андрей сам повел вторую цепь. Небо на востоке все больше светлело.

– Шагу! Не зимовать нам тут, – сказал он своим бойцам.

Впереди себя он увидел Валерия и Жемчужного, скакавших на лошадях. Они скрылись в низком березнячке. Вдруг захлестала пулеметная очередь. Засвистели пули. В поле навстречу атакующим двинулись еле заметные в утреннем тумане цепи врага. Над молодой березовой рощей рвалась шрапнель. Враг бил яростно, с каким-то злобным отчаянием. Из рощи вынеслась раненая лошадь Валерия и повалилась, уткнувшись мордой в сугроб.