Третья истина - Лина ТриЭС

— Остынь, хулиган!

После этого Виконт вытянул из кучи Леху и с чувством обратился к нему:

— Алексей, немедленно прочь отсюда, чтобы я вас больше здесь не видел!

Леха пытался объяснить ему, что они били этого живоглота поделом. Но тут завопил сам живоглот, ободренный усмирением атакующих:

— Не пущу! Поліцію сюди! У мене синець на синці! Бандити! Бандити!![68]

— Бандиты, — согласился Виконт и крикнул в сторону дома: — Серафима!

И тут, как по команде, на пороге возникла румяная, белозубая Серафима, уперлась в бока и заливисто засмеялась. Виконт ответил ей уже виденной, ненавистной Саше, улыбкой. Она от души пожалела, что Серафима не вылезла из дома раньше на подмогу хозяину и не получила причитающихся ей тумаков.

— Не трудно будет успокоить компаньона? Этого колосса, — он кивнул на копающего снег ногой Леху, — я возьму на себя.

— Чого легше? — пропела Серафима — Повертайся, коханий, через хвилинку, подивися на шовкового[69], — и под локти увела упирающегося хозяина.

— А теперь — все домой, сказал уже, — дал распоряжение Виконт своей компании. Но, как ни странно, первыми на его слова отреагировали зрители.

Потом и Саша вылезла из сугроба и мрачнее тучи зашагала прочь, гадая над непонятным словом «коханий».

Приведя домой (по улицам он шел позади, как конвоир), Виконт выстроил их вдоль печи и довольно долго смотрел на опущенные головы. Саша время от времени поднимала гневный взор с закипавшими слезами, но Виконт этого как бы не замечал. Наконец, воззвал:

— Капитолина Карповна! Вот полюбуйтесь: рыцари уличных боев!

Никакой Капитолины не появилось, возможно, ее вообще не было дома, но Виконт не ограничился этими словами:

— А вас, Алексей, предупреждаю, в следующий раз, если он наступит, перейду к физическому воздействию. Ну, мой, вообще буйный, с ним я еще поговорю. Он хочет, очевидно, чтобы его убили или изувечили. Придется остаться здесь еще на месяц, не пускаться же в путь с такими настроениями.

Леха встрепенулся:

— Да рази ж б я дал? Да я б костьми…

— Замолчите! Горе мне с вами.

— Да чем мы виноваты, нас оскорбили, мы отвечали! — забыв про булыжник, выкрикнула Саша. — А сами вы… а раз вы так… Мы с Лехой всегда этих хозяев будем бить! Ненавижу!

— Сашка, атаман, это что, твоя инициатива? Его-то за что? Я тебя этому учил?

— А че! Он как положено. Свово защищал!

— Вас? Вы в этом нуждались?

— А честь? И вы учили! — внесла свою лепту Саша.

— Так ты меня понял, Александр? Все. Я от тебя отрекаюсь.

— А это с вашей стороны, честно? Вы разве не наш? Вы чтó, нас не любите? Только ругаете, а другим каким-то…

— А че…

— Нельзя же терпеть!

— А ну-ка молчать обоим! Все. Я остаюсь, поживем в полюбившейся вам Балаклее. Вы предавайтесь молодецким забавам, держите местных жителей в трепете, встречаться будем на улицах, при случае. Мне с вами не по дороге.

Перспектива, нарисованная Виконтом в его полушутливом выговоре, показалась Саше вдруг чересчур реальной и непривлекательной, она заставила себя отогнать румяный белозубый образ и сказала смиренно:

— Бунт подавлен! Мы не будем, Леха, скажи, что не будем. — И, не находя больше аргументов, полезла к Виконту обниматься. — Миримся! Не остаемся! Пожалуйста! Ну, пожалуйста…

Знаток русских обычаев, Алексей, решив, что настоящего прощения без троекратных поцелуев ему не будет, тоже сжал Виконта в объятиях и, вдобавок, звучно расцеловал.

— Че! Не взыщи уж с меньших! Будя! По дороге! — Он прослезился и хлюпнул носом.

Виконт вывернулся и проговорил:

— Мальчики, да что это с вами? Дерутся, целуются, глаза — на мокром месте… Нет, распустил я вас. Так, спокойно. Наведем порядок в строю. Я требую от тебя, Алексей и от тебя, юный бандит… Боже, кошмар какой! И это Саша! Ты все про себя помнишь?..Чтобы вы предупреждали меня обо всех вылазках, диверсиях, налетах и драках, которые собираетесь учинить. Никуда без моего разрешения, другими словами. И не пререкаться, когда я делаю вам выговор, который вы заслужили.

Он полюбовался произведенным эффектом, хмыкнул и одним взмахом взлетел на печь.

ГЛАВА 7. БОЛЬШОЙ ПЛАЧ

Они тогда тщетно добивались пропуска еще неделю. Саше было непонятно, проявлял ли Виконт по этой части особенное рвение, но рассказывал он обо всех сложностях с большим чувством. Дело у немцев, оказывается, было поставлено сверхстрого. Бесконечные: цель поездки, пункт назначения, способ следования… И все это подтвержденное документами, выданными немецкими же властями. У бродяг, каковыми они, особенно в отдельных частях, и являлись, не оставалось никаких надежд. Вырисовывались замкнутый круг и вечное проживание в Балаклее.

Ходили слухи, что в других местах за золотой портсигар или часы можно было просто-напросто купить разрешение на проезд. Балаклеевский же комендант оказался удивительно неподкупным и ревностным служакой.

И вдруг, в один прекрасный день Виконт заявил:

— А почему, собственно, мы не можем выйти из проклятой Балаклеи пешком? Мы что, прикованы к ней? Сообрази мы раньше, могли бы быть за много километров от этой надоедливой деревни. Пора! Довольно! Здесь просто не осталось необследованных достопримечательностей.

Поток его подарков Лехе и Капитолине Карповне, к этому времени достиг максимума и приобрел более изящные и изощренные формы: вышитые рушники, рубашки, ладанки.

Тройка путешественников в тот же день стремительно собралась и ушла, но в первой же деревушке их поджидала большая неприятность: немцы были напуганы партизанами, да и все здесь говорили только о них. Предупрежденные о жестокой каре в случае нарушения, жители отказывались пускать к себе незнакомцев на ночлег. Виконт, по непонятным Саше причинам, устроиться и не стремился. Леха же страстно тосковал по бабы Капиному уюту, пытался раздобыть для постоя что-то похожее, поэтому усиленно искал, но возвращался ни с чем. Придя из очередного рейда, он страшным шепотом поведал:

— Дело — табак! Партизаны-то — это, ей бог не вру, — мы на поверку оказалися! Сыск-то как раз по наши души идет!! Тама десяток дней назад военный поезд безо всякого предварения в гору пошел с грузáми ихними… Рельсины, грят, — вдрызг, а кто разнес-то, кумекаете, братаны? Мы они самые и будем! Диверсанты отпетые! Товар у нас каковский был? Забытки, небось, не взяли? Теперя, ежели на том убаюкаться думаете, так зря, напастям еще конец не предвидится! Посреди крушения арестантики поразбежалися, грят, будто, там много всякого-разного народца перевозилося — и белые, и красные. Хватали-то в тюрягу без сортировки! Так нынче все деревни окрест под охраной. Погорели мы, братцы, сухими бревнышками!

Саша начала ужасаться и выдвигать отчаянные планы. Виконт же особых эмоций не проявил, только ограничился замечанием, что, во-первых, Леха — балда, нужно было сказать персонально ему, Виконту, а не разоряться при ребенке, а во-вторых, он не удивлен, так как ждал чего-то в этом роде.

Один из Сашиных сумасбродных планов, к ее изумлению, был принят.

— Да! — сказал «Викеша» — отойдем, сколько возможно, от путей, до темноты. Ночь скоротаем у костра. Сашка будет спать. Мы — нет, разумеется.

— Я тоже, разумеется, нет. Вы ведь не собираетесь, а две ночи нормально не спали уже, между прочим. Будем рассказывать страшные истории. Чтобы не уснуть. Я знаю одну — ужасную! Про привидения. От Агаджановой, как ни смешно. Глупо, но страшно. Леха точно перепугается…

— Да ты че! С кем дело имеешь? Я про мертвяков такое заверну…

— …И утро застало их бледными и дрожащими. Мальчики, если вы подарите мне сегодня немного спокойствия, я клянусь в первую же ночь под надежной крышей угостить вас такой ж-жутью … — Виконт многообещающе сверкнул глазами, — что все ваши потусторонние герои покажутся персонажами Розовой библиотеки.

— Ой, сейчас же, рассказывайте!

— Под надежной крышей, я сказал!

Они расположились в «чистом поле», укрывшись у какого-то шалашика. Леха выдвинул предположение, что это — курень бахчевников, а «чистое поле» — сама бахча. Сложенный Виконтом хитрый костер скоро достаточно прогрел пространство, в котором они приютились. Даже земля стала теплой.

— Будем дежурить по очереди. Сначала я! — Саша лихо надвинула шапку на лоб и уселась у костра.

— Угусь, а я — под утречко. С зари — ни в одном глазочке, — сладко зевнул Леха.

— Сашка, — Виконт тяжело вздохнул и перешел на спасительный французский:

— Mais tu m'as promis! Est-ce que tu veux que je dise: «C'est une fille. Elle ne peut défendre personne, au contraire, elle a besoin elle— même de double protection»?[70]

— Mais pourquoi méprisez-vous tellement les filles?[71] — ответила Саша.