Преодоление - Михаил Одинцов

В жесткой болтанке Ивану Анисимовичу почему-то вспомнилось лето сорок четвертого года.

Он торопился тогда из тыла на фронт и пролетел Первомайск. За спиной осталась зелено-голубая погода. А впереди на него надвигались огромные черно-синие хребты облаков. Над почерневшей от сумрака землей его Ил-2 летел на юго-запад. Иван видел надвигающуюся опасность, но как от нее уйти - пока не знал. Мысли прыгали от одного возможного решения к другому, но остановить выбор на каком-нибудь одном варианте действий не удавалось.

Между тем облака уже подминают самолет под себя, прижимают его к степи. Затем на штурмовик с бешеной злобой набрасывается пыльный смерч с дождем. Выйдя, из повиновения, "Ил" опускается все ниже, того и гляди, зацепится за бугор.

Но вдруг снижение сменяется броском вверх. Вой вращающегося винта, рокот моторного выхлопа время от времени заглушаются залпами грозовых разрывов, а перед глазами извиваются стремительные огненные змеи. Облака выбрасывают их из своего чрева, но они, к счастью, не попадают в самолет. Действия пилота подчинены одному: выбраться отсюда, лечь на обратный курс... Разворачиваясь, он твердил себе: "Если не убьет грозой, если не зацеплюсь за землю, если не потеряю пространственную ориентировку выберусь". И когда перед его глазами появилось наконец голубое окно в жизнь, сердцу от радости стало жарко. Убегая от грозы, он вслух отчитывал себя, ругался как только мог, а душа пела: "Ты жив, Ваня, жив!"

С той поры прошло около двух десятков лет. И вот снова он воюет с грозой... Бомбардировщик на частых облачных ухабах кидает так, что слышится звон металла и натужный скрип конструкции. И при каждом броске невольно в сознании мелькает: "Выдержит ли?.: Не подведет ли?.. Выдержит!.. Нет худа без добра! Бол-танка, наверное, помогает быстрее лед с крыльев сбрасывать!"

Когда до земли остается две тысячи метров, Сохатый начинает готовиться к посадке.

- "Янтарь", до аэродрома осталось сорок километров. Какие будут указания?

- "Гранит", вас не вижу. Опоздали вы немного. Сейчас с запада к нам подошла мощная гроза. На аэродроме порывистый ветер с дождем. Посадка возможна только с востока. Все радиотехнические средства обеспечения переключены на новое направление захода, но еще устанавливаем прожектора. Придется вам потерпеть еще минут пятнадцать.

- "Янтарь", ждать не могу - топлива нет. Буду садиться с ходу, втемную. Смотри, чтобы прожектористы со своими машинами на посадочную полосу впопыхах не выскочили!

- Не беспокойтесь! Безопасность обеспечим. Нижняя кромка облаков рваная, высотой от ста до трехсот метров.

В словах руководителя полетов слышится тщательно скрываемая тревога. Сохатый хорошо понимает подполковника. Наэлектризованные, наполненные водой облака засветили экраны локаторов посадочной системы, в них невозможно найти его самолет. Руководитель полетов превратился в созерцателя, вынужденного ждать, чем закончится полет. Ответственность и понимание сложности обстановки тяжело наваливаются на него, учащают дыхание, заставляют тревожно биться сердце.

Иван Анисимович по опыту знает, как не просто ждать с микрофоном в руке, сознавая, что в сущности-то и нечем помочь летчику. Обстановка требует активных действий, а ты вынужден лишь удерживать себя от необдуманного слова, резкой интонации, чтобы не навредить.

"Как и чем мне он может сейчас помочь, если не знает и не видит, что и как я делаю? Ему неведомо, о чем я думаю и как себя чувствую... Мне тяжело, а ему, наверное, еще хуже от всей этой вынужденной сознательной "бездеятельности".

...До земли - тысяча метров, Аэродром в двадцати километрах. Значит, еще три с половиной минуты войны с погодой.

Сохатый принуждает себя работать спокойно, не торопясь. Управлять ему приходится прежде всего собой, а уже потом самолетом.

- Штурман, готовиться к посадке. Пристегнуться на катапультном кресле!

- Разрешите, командир, этого не делать. Нижнее переднее стекло моей кабины дождем почти не заливается. Если буду глядеть в него, то, возможно, помогу в выводе самолета на посадочную полосу, да и высоту подскажу перед посадкой.

- Быть по-твоему. Прижмись к стеклу, гляди и подсказывай. Шторки фонаря открою на трехстах метрах. Напомни на всякий случай, чтобы я не заработался под ними.

Чем ближе земля, тем больше напряжены мысли и тело. Ивану Анисимовичу приходится периодически заставлять себя расслаблять мышцы ног, рук и спины.

- "Янтарь", шасси, закрылки выпустил. Курсовой маяк работает. Высота двести пятьдесят метров. Бол-танка. К посадке готов!

- "Гранит", посадку разрешаю! Самолета не вижу. Идет дождь, ветер порывистый!

Отсчет времени пошел на секунды. Их осталось только пятьдесят. Земля в ста пятидесяти метрах, до посадочной полосы три километра, вокруг по-прежнему темнота. Никак не разберешь, вышел самолет из облаков или нет. Да это сейчас и не главное.

Сохатый приказывает себе: "Только приборы! Приборы до самого последнего момента!" Основное внимание - стрелке курсового маяка. Во что бы то ни стало надо удержать ее на нулевой отметке. А для этого необходимо провести самолет по острию ножа, иначе "Ил" не попадет на посадочную полосу шириной в шестьдесят метров.

Смотреть вперед бесполезно: вода уже не струится, а падает ревущими потоками на ветровое стекло, закрывая его сплошной стеной. Что может увидеть шофер ночью в ливень из автомобиля, несущегося без света по дороге на скорости двести пятьдесят километров в час, если у него нет на ветровом стебле "дворников"? У шофера перед летчиком огромное преимущество: он может остановиться. А на самолете не притормозишь и задний ход не дашь.

- Командир, идем правильно! Доверните вправо на два градуса!

Осталось сто метров, а в лобовом стекле фонаря пилотской кабины, кроме черноты, - ничего. Иван Анисимович попробовал включить фары... Свет упирается в потоки воды, отражается от них хрустальным цветным ореолом обратно и слепит его. Перед самолетом вырастает непроницаемая зеркальная стена, и кажется, что самолет сейчас ударится в нее.

Фары выключены. "Так лучше, - решает Сохатый. - Но садиться придется вслепую, не видя полосы... Отступать уже поздно".

- Шатуров, как заход?

- Хорошо! Еще градус вправо, а то чуть сносит.

Сохатый исправляет курс на этот нужный градус, поворачивает картушку компаса на миллиметр.

Впереди кажется что-то начинает проглядываться светящееся.

Высота пятьдесят метров...

Летчик продолжает вести самолет по приборам; боковым зрением видит справа и слева от себя мелькание огней подхода - "Ил" идет в световых воротах, летит на полосу.

Только теперь Сохатый уверовал: "Буду на полосе. Остается посадка..."