Григорий Шелихов - Владимир Григорьев

Наступившее утро принесло радость и одновременно разочарование. В двадцати примерно кабельтовых от берега на якорях стоял, убрав паруса, стройный фрегат. Он развернулся бортом по берегу, на борту зияли черными зевами пушки, но блестящей медной обшивки, бросавшейся в глаза на коксовском «Меркурии», борт этого фрегата не имел. Фок-мачта на носу корабля наполовину была снесена.

— Видишь теперь, я говорил, что это не Коксова байдара? — шептал Лур-кай-ю правителю, наблюдавшему из зарослей прибрежного леса чужой корабль в подзорную трубу. — А где голый человек, которого Кокс подвесил под кормой? Я вчера видел, что его нет у брата Кокса, — хвастал своим зрением и сообразительностью Большое Брюхо.

— Вот ты и поедешь на корабль спросить о здоровье Коксова брата, — отмахнулся от него правитель, как от звенящего над ухом комара. Плыть первым на неизвестный корабль Лур-кай-ю вовсе не хотел и поэтому не замедлил исчезнуть из поля зрения правителя.

Из своего зеленого укрытия Баранов видел через подзорную трубу, что люди на корабле через такие же подзорные трубы наблюдают за берегом. Уверившись наконец, не без чувства досады, что судьба в этот раз не дала ему помериться силами с шведским капером, правитель решил узнать, кто стоит перед ним: друг или враг.

— Глядел бычок на пенек, думал — волк… Придется, однако, Демид Софроныч, тебе на корабль сплавать, разведать, кто и с чем к нам в гости пожаловал. Возьми белый флажок, махай флажком и возьми с собой из наших, кто русским обличьем повиднее, да этого рыжего, Джима Ларкина, что с китобоя у нас остался, ирландца. Он англицев страсть не любит, а лопотать по-ихнему и по-нашенски может. Этот не продаст нас, чаю, но ты смекай… Ежели честный купецкий корабль, про меня объявишь: здесь, мол, главный управитель российской Америки обретается и с добрыми людьми рад будет встретиться.

— Соображу, Александр Андреевич! — коротко заключил Куликалов пространную инструкцию правителя.

Баранов появился на берегу вместе с людьми, вынесшими бот и несколько байдар из лесу. Усевшись с подзорной трубой на камне, он наблюдал, с каким интересом отнеслись к их появлению на берегу люди корабля. Видел, как, размахивая шляпами, они приветствовали остановившиеся у трапа байдары Демида. У трапа появился высокий человек в черном камзоле и тоже помахал снятой шляпой. После недолгого и, надо думать, дружеского разговора барановские посланцы, все до одного, привязав байдары к концам трапа, взобрались на корабль и стояли на палубе, окруженные толпой чужеземцев: Куликалов, бородатый Медведкин, рыжий ирландец Ларкин, рядом с ним смелый кадьяцкий креол — гарпунщик и толмач Кашеваров.

Потом все исчезли. «В каюту к капитану или в трюм сошли на угощение», — с некоторой тревогой, но ничем не выдавая ее, подумал Александр Андреевич. Правитель сидел на камне, окруженный, сам того не замечая, толпой вышедших из лесу людей. Наконец, после часа томительного ожидания, барановские посланцы снова показались на палубе корабля, спустились по трапу в байдары и, отплыв чуть-чуть, остановились как будто в ожидании.

Через минуту с борта фрегата была спущена шлюпка, в нее соскочило несколько человек матросов, и по трапу спустился человек в черном камзоле, очевидно капитан корабля.

Правитель стоял у кромки воды, встречая прибывших гостей.

— О'Мор, арматор энд кептэн «Феникса»! — назвал себя человек в черном камзоле, крепко пожимая руку Баранова. — О, я много слышал о вас, мистер Баранов, и рад случаю пожать вашу руку.

— Ларкин, переведи все, что говорит господин арматор, и не отходи от нас. Спроси, как здоровье, как плавание протекало, в чем нуждаются славные мореходцы, долго ли пробыть у нас намерены, — откинув привычную сдержанность, радушно говорил правитель.

О'Мор сразу понравился Баранову. Отвага, открытое лицо и прямой взгляд ирландца, съехавшего на берег по доверию к имени и репутации Баранова, подкупили правителя, обычно сурового и осторожного в сношениях с иностранцами. Ирландец, не таясь, открыл причину своего появления в водах Аляски: Ост-Индская компания решила конкурировать с «гудзонцами», найти собственные области китобойного промысла и добычи мехов. О'Мор со своим судном стал на службу компании и прибыл на Аляску для разведки. Он надеется, что места здесь хватит на всех…

— Ларкин, передай господину арматору, что до острова Нутка простираются земли российского владения и промыслы иностранцам в прилегающих водах без дозволения российского правительства запрещены! — соблюдая отечественный интерес, твердо объявил правитель ирландцу.

Баранов не кривил душой. Как раз весной этого, 1793 года, недели за две до выхода байдарочного флота на летние промыслы, он, исполняя распоряжение Шелихова, выслал судно на разведку и занятие побережья Америки к югу, по возможности до острова Нутки под 48–50° северной широты. Александр Андреевич твердо верил, что «Св. Симеон» с опытным и удачливым шкипером Измайловым выполнит возложенную на него задачу, а ему, если приведется когда-либо еще встретиться с Мором, не придется краснеть за неудачное предвосхищение событий.

— О, мы не поссоримся с вами, господин Баранов. Наши компании найдут общий язык и договорятся о взаимной выгоде, — без раздражения и вызова принял ирландец предупреждение правителя. — Я не принадлежу к таким людям, как Кокс… Он, правда, англичанин, а ирландцы и англичане по-разному относятся к правам народов. Кстати, могу сообщить вам еще одну новость: Кокс умер месяц назад в Макао от желтой лихорадки, в разгаре приготовлений к какой-то большой экспедиции. Доверенный Ост-Индской компании достопочтенный Макинтош был удивлен количеством понадобившихся Коксу огнестрельных запасов и ядер и взял с меня слово…

— Умер? — скрывая радость миновавшей опасности, перебил собеседника правитель. — Сподобил господь и Кокса сделать доброе дело. В сих местах… Однако соловья баснями не кормят — прошу, господин арматор, препожаловать на лоне земли российских владений откушать чем бог послал.

Правитель с прибывшими гостями и своими ближайшими помощниками расположился у подножия нескольких чуть ли не к самому берегу океана вырвавшихся из лесной чащи исполинских лиственниц. Люди возлежали на медвежьих, оленьих и котиковых шкурах. На огне костров жарилось оленье и медвежье мясо, пеклась рыба и готовилась традиционная русская уха, в которую было брошено целиком несколько тушек жирной чавычи.[9]

— Егорушка! — скомандовал Баранов и, как бы подсчитывая что-то в уме, оглядел гостей. — Принеси самогонной бочонка три и с ромом ямайским анкерок махонький для гостей… Все, видно, во здоровье их выпить хотят!

Через полчаса, с трудом пробравшись через густую толпу алеутов и индейцев, окруживших стан правителя, — О'Мор насчитал их около пятисот человек, — появился Пуртов с четырьмя промышленными, несшими на дюжих плечах три бочонка живительной влаги собственного, Александра Андреевича, курения, ведра на четыре-пять каждый, и такой же бочонок ямайского рома, предназначенный для гостей.

Лица алеутов и индейцев, раскрашенные в ожидании боя черной и голубой краской, казались вдвое свирепее и страшнее от чудовищных гримас радости, возбужденной предстоящим угощением. О'Мор и его люди разглядывали их с любопытством и скрытой опаской.

Бочонки с водкой были установлены на мгновенно связанных козлах. Рядом на камнях разложили зажаренные туши оленей и горных баранов. У мяса стоял Куликалов с ножом в руке. Пуртов с оловянной кружкой вместимостью в четверть кварты встал у бочонка, держа в руке наполненное водкой ведро.

— Здоровье наших друзей и на погибель врагам! — вставая, провозгласил правитель тост, осушил единым духом кружку рому и, наполнив ее снова, передал О'Мору, пуская в круговую. — А вы, братцы, пейте, закусите и по местам, за работу, чтоб до вечера шалаши были на месте, байдары на берегу!

Алеуты и индейцы целым родом или семьей двигались цепочкой, в затылок друг другу, задерживаясь лишь на мгновение перед Пуртовым, чтобы опорожнить кружку драгоценной влаги и подхватить на ходу закуску — кусок мяса из рук Демида, с непостижимой быстротой работавшего ножом. Выпив водку, они рвали зубами жесткое, недожаренное мясо и уходили в сторону, уступая место у бочонка другим.

— Поспешай! Поспешай! — поторапливал Большое Брюхо соотечественников, важно сидя на шкуре вблизи правителя — Лур-кай-ю всегда в почете! — с несколькими другими индейскими и алеутскими старшинами. — Байдары осторожно несите, не распорите кожу сучками! — И косился, слышит ли его заботу правитель.

За двадцать пять лет скитаний по морям вселенной Мор не видел ничего подобного: среди нескольких сот проходивших перед ним американских дикарей, вооруженных копьями, а иногда и ружьями, он насчитал не более тридцати русских.