Загадка XIV века - Барбара Такман

Демонология и черная магия были противоположностью ереси, но религиозность в них отсутствовала, поскольку те, кто их исповедовал, искали союза не с Богом, а с дьяволом. На своих обрядах адепты славили Люцифера, называя его царем небесным, верили в то, что он и другие падшие ангелы захватят небо, а архангел Михаил со товарищи отправятся в ад. Договор с дьяволом предлагал удовольствия без раскаяния, радости плотской любви, удовлетворение земных амбиций. За все это требовалось платить вечным адским огнем, во всяком случае многие ожидали этого в Судный день. Демонология, как и всегда, была не более чем помрачением ума, и все-таки церковь считала ее опасной.

Распознать, какая магия является законной, а какая дьявольской, представлялось проблематичным. Уважаемые колдуны заверяли, что, благодаря крещению и изгнанию бесов, их восковые или свинцовые изображения набирают силу, а обряды освящены; мол, Господь добился послушания демонов, и Господу угодно их искусство, поскольку желания людей исполняются. Теологи такие претензии отвергали. Даже если колдуны возвращали загулявшего любовника или излечивали больную крестьянскую корову, помощь они оказывали вне дозволенного церковного канона, без священников и святых. По мере того как времена становились все мрачнее, магию и колдовство все чаще воспринимали как договор с сатаной.

Женщины обращались к колдовству по той же причине, по которой они впадали в мистицизм. В 1390 году в Париже одну женщину подвергли пыткам за то, что она применила магию к неверному любовнику: уйдя к другой, тот сделался импотентом. В результате и колдунью, и неверного любовника сожгли на костре. На следующий год еще две женщины были приговорены к смерти по обвинению в причинении вреда (maleficiam). Поскольку в судах применялись пытки, обвинители вытягивали из людей любые признания, в том числе об обладании бесовской силой; а поскольку обвиняемые зачастую были слабоумными или фанатиками, они тотчас сознавались в наличии у себя таких способностей. Они признавали, что общаются с демонами, утверждали, что заключили договор с дьяволом из-за вожделения или из чувства мести. Говорили, что принимают участие в дьявольских обрядах, летают по ночам и сношаются с дьяволом, принимающим облик огромного черного кота, или козла с горящими глазами, или чернокожего великана с огромным фаллосом и глазами, пылающими, как угли. Дьявол представлялся сатиром с рогами и раздвоенными копытами, острыми зубами и клыками, а иногда и с ослиными ушами, от него исходил серный запах. Знания о магии развивались, чему способствовали и обвинители, и галлюцинирующие обвиняемые; вместе они заложили основу для ненависти к колдовству, проявившей себя во всей красе в следующем столетии.

В это время прозвучал ясный голос здравого смысла — советник короля, философ Николя Орем презирал и астрологию, и колдовство. Человек ученого склада ума, хотя и священник, он был математиком и астрономом, перевел труды Аристотеля по экономике и политике. Одна из его работ начиналась предложением: «Земля круглая, точно мяч», — в этой работе философ выдвинул теорию о вращении Земли. Опровергая способности, приписываемые колдунам, Орем отрицал, что они вызывают духов, хотя и не исключал при этом существования демонов. Он писал, что не все явления можно объяснить естественными причинами, некоторые чудеса или сверхъестественные события, должно быть, являются следствием деяний ангелов или демонов, однако сам предпочитал искать всему естественные и рациональные объяснения. Колдуны, говорил он, склонны использовать особые средства, при помощи которых добиваются иллюзий, — темнота, зеркала, лекарства, газы или дым рождают видения. Основой для возникновения иллюзий могло стать и помрачение сознания, вызванное постом или испугом. Орем опередил свое время, он предположил, что причиной появления демонов и духов может быть болезнь или меланхолия. Он также отметил, что признание в колдовстве нередко добывается пытками, а «чудеса» творят священники ради увеличения доходов церкви.

Орем доказывал несостоятельность обобщений. Король высоко ценил философа, но в то же время держал при дворе астролога Фому Пизанского. Дабы истребить англичан, Фома с согласия короля отливал их восковые фигурки и втыкал им в сердца иглы.

Склонность к науке не могла помешать вере в то, что на нынешний век оказывают влияние некие злые силы. Столетие вступило в последнюю четверть, и все поверили в силу демонов и ведьм. Теологический факультет Парижского университета в конце века торжественно объявил, что древние злые силы, почти было забытые, снова восстали и с удвоенной энергией терзают общество. Был даже составлен индекс из 28 пунктов, отвергавший не черную магию как таковую, а законность ее использования. Не менее страстно теологи отвергали скептицизм тех, кто сомневался в существовании и злокозненности демонов.

Отступничество от веры вызвало, как и всегда, переполох, несоразмерный проблеме. В конце концов ересь и колдовство, пусть укрепившиеся, не превратились в норму жизни. В 1378 году церковь столкнулась с реальной опасностью, причем возникшей изнутри.

ГЛАВА 16

ПАПСКАЯ СХИЗМА

В 1375 году в Италии возобновилась борьба за право Папского государства на существование. За время перемирия ненависть итальянцев к папским наемникам и английским легатам не только не уменьшилась, но продолжала накапливаться. Агенты французского папы смотрели на население с презрением, характерным для колониальных губернаторов по отношению к аборигенам. Когда племянника аббата Монмайе, легата в Перудже, охватило вдруг желание к жене одного местного жителя, он вломился к ней в спальню и взял бы ее силой, если бы в поисках спасения дама не подбежала к окну; потом она споткнулась, выпала на улицу и погибла. Возмущенные граждане направили делегацию к аббату и потребовали, чтобы он осудил племянника; аббат же беспечно ответил: «Que donc! [А что такого?] Неужто вы думали, что все французы евнухи?» Эта история облетела немало городов и породила всплеск ненависти по отношению к французам. Особенно остро ненависть проявилась во Флоренции.

Утверждение сильного Папского государства у своих границ Флоренция восприняла как угрозу, и это ощущение усилилось, когда в Тоскану прибыл Хоквуд, недовольный просрочкой уплаты налогов в папскую казну. Флорентийцы вынуждены были откупиться огромной суммой — 130 000 флоринов. Горожане решили, что Хоквуда натравил на них папа. Антипапизм флорентийцев выплеснулся во вспышке давней вражды гвельфов и гибеллинов. Позднее французский наместник Генуи поведал о наследственной черте итальянцев — бессмысленной вражде, понуждавшей их вцепляться друг другу в горло.

Ссора вспыхивает не из-за земли и не из-за власти, достаточно лишь сказать: «Ты гвельф, а я гибеллин, мы должны ненавидеть друг друга». По этой причине люди, незнакомые друг с другом, могут, точно собаки, в любой день убить и изувечить один другого — как сыновья, так и отцы. Год за годом вражда не прекращается, и нет средства ее обуздать… Так появляются деспоты, их избирают люди без причины и без закона. Едва одна партия берет верх над другой, те, кто сверху, кричат: «Да здравствует тот-то и тот-то!» и «Смерть тому-то и тому-то!», они избирают кого-то из своих рядов и убивают противника, если тот не успевает сбежать. А когда верх берет другая партия, она поступает таким же образом, и тогда ярость народа, от которой Господь нас защищает, сметает все на своем пути.

Недовольство гвельфов папской партией, впрочем, не достигло еще такого накала, чтобы они взяли в руки оружие и повернули его против церкви. Но в голодные 1374–1375 годы папские легаты наложили запрет на экспорт зерна из Папского государства во Флоренцию, и вот тогда страсти дошли до точки кипения. Под надписью «Libertas» (свобода), выведенной золотом на красном знамени, в 1375 году Флоренция восстала против папства, и к ней присоединились Милан, Болонья, Перуджа, Пиза, Лукка, Генуя и правители других городов, имевшие зуб на папство.

Имеется свидетельство хрониста — «нынешние времена выпали на управление планеты, сеющей раздоры и склоки». В августинском монастыре возле Сиены, писал он, «монахи убили своего приора ножом», а в соседнем аббатстве случилась драка в стенах святого заведения, после чего «шестерых братьев изгнали». Из-за ссор между монахами глава Картезианского ордена вынужден был вмешаться и переселил всех в другие дома. «Не лучше было между людьми одной крови… Весь мир пребывал в драчливом настроении. В Сиене ни один человек не держал слова, люди спорили со своим начальством, не соглашались ни с кем, весь мир превратился в долину теней».

Этот бунт вознес человека, ставшего катализатором новой катастрофы. Роберт Женевский, тридцатичетырехлетний легат папы в Италии и кардинал, не гнушался применять силу для овладения территориями. Брат графа Женевского, потомок Людовика VII и кузен Карла V, родственник графов Савойских и половины европейских монархов, он, как и многие принцы, не признавал никаких ограничений. Он был хром и косоглаз; одни говорили, что еще он мал ростом и толстый, другие утверждали, что он красив и хорошо сложен, — характеристика зависела от того, какую сторону в наступающей схизме занимал очевидец. Роберт обладал внушительными манерами, голос его был певуч, язык красноречив, письменная речь тоже хороша; человеком он был образованным, читал на нескольких языках и умел подчинять себе людей.