Дети джунглей (сборник) - Эд Макбейн

– Кто.., кто вы такой? – еле выговорил он.

– Меня послал мистер Уильяме, – не удержался я от смешка.

– Уильяме! – вырвалось у него, словно взрыв, и лицо его стало еще бледнее. Он понял, что за этим последует.

– Мистеру Уильямсу не нравится, как вы справляетесь с делами, – сказал я.

Галлахер облизнул губы.

– И что именно ему не нравится?

– Многое, – поведал я. – Например, вчерашнее ограбление мехового магазина. Ему не нравится, когда дела делаются таким образом.

– Эти меха – мои! – заорал Галлахер, стараясь перекричать вой трубы. – И Барт об этом знает!

– А мистер Уильяме говорит, что его, – покачал головой я. Музыка прекратилась, заговорил диктор. Его голос в тишине комнаты звучал довольно странно.

– Итак.., итак.., что вы собираетесь делать?

– Собираюсь убить тебя, Галлахер.

– Ради Бога, мальчик, ты не можешь…

– Еще как могу, – сказал я ему, – как только музыка опять начнется. Если веришь в Бога, молись!

– Послушай, мальчик, ради…

– Галлахер, это моя работа. Как уборка мусора или чистка ботинок. Только и всего. А что касается тебя, то я глух. Понимаешь? Ровным счетом ничего не слышу. Я глухой.

Тут опять по радио стали передавать музыку, и на лице Галлахера отразилась настоящая паника. Он увидел, как потяжелел мой взгляд, развернулся и бросился бежать в спальню. И тогда-то я и нажал на спусковой крючок. Я держал револьвер низко, приподняв дуло, так что пуля должна была уйти чуть вверх.

Первая попала ему как раз над почками, развернула и припечатала к стене. Похоже, он растерялся – не знал, то ли унимать кровь, то ли прикрыться руками. И пока он решал, как поступить, я всадил в него еще пару слив. Они попали ему в лицо, чуть было не оторвав голову.

Он упал на пол, и до того, как он затих, его жиры колыхались еще пару секунд.

Я долго смотрел на образовавшуюся под его головой кровавую лужу. Потом отвернулся.

– Давай выходи! – сказал я.

Из спальни послышалось тихое всхлипывание, но никакого движения не последовало.

– Давай, давай!

Я услышал шлепанье босых ног по ковру, а потом в дверном проеме появилась она. Она накинула на себя халат, и, видимо, в спешке, потому что еще завязывала поясок на талии. Очевидно, халат принадлежал Галлахеру, поэтому не слишком-то прикрывал ее. На кармане были инициалы “Р. Г.”, но сам карман находился совершенно не на том месте. Он располагался где-то справа от ее округлого плеча.

На голове у нее было воронье гнездо из волос угольного цвета, и прядь закрывала ей один глаз. Ее губы носили следы поцелуев, так бывает, когда помада въедается в кожу. Еще несколько минут назад ее взгляд был, возможно, капризным, но теперь в нем стоял лишь страх. Губы ее слегка приоткрылись, глаза быстро стрельнули на сорок пятый, а потом на Галлахера. Она вобрала в себя воздух и отступила на шаг.

Она не сказала ничего, только смотрела на меня с ужасом во взгляде широко раскрытых карих глаз и продолжала отступать назад, двигаясь к кровати. Она чуть было не споткнулась о свои шелковые чулки и белье, кучкой лежавшие на полу. Быстро взглянув вниз, она восстановила равновесие, а потом запахнула на груди халат.

Мгновение колебалась, с трудом сглотнула, и ее рука замерла на полужесте.

– Такого жирдяя, как Галлахер, – заговорил я, качая головой, – нельзя было не пришить. Она смотрела на меня во все глаза.

– Но ты же.., ты еще совсем ребенок!

– Заткнись!

– Послушай, я… Да мне этот Галлахер шел и ехал! Я просто была тут, понимаешь? Я пришла по вызову. Это – моя работа, как ты сказал Галлахеру. Моя.., мой бизнес.

– Конечно, – сказал я, ухмыльнулся и сделал шаг к ней. – Ты боишься, беби?

– Н-н-нет.

– А стоило бы! Стоило бы, черт побери, бояться!

– Малыш, пожалуйста. Я сделаю все, что ты захочешь. Все. Все, что скажешь, малыш. Только…

– Только – что?

– Только… Все, что ты скажешь.

– Хочешь убраться отсюда живой? – поинтересовался я. – Верно?

Она улыбнулась и сделала шаг ко мне, теперь уверенная в себе, в своем теле и в том, что оно ей поможет.

Когда я выстрелил, улыбка все еще была у нее на лице. Я убрал ее быстро и чисто. Одним выстрелом. Пуля попала ей в переносицу. Она умерла еще до того, как упала на ковер.

Быстро и тихо я вышел из дома.

Бетти меня не поняла. Не взяла в толк ничего из того, что я ей сказал. Она сидела, держа перед собой газету в левой, а чашку кофе – в правой руке. Пар от кофе поднимался перед ее носом ароматной волной.

Она не понимала и не одобряла этого. Об этом говорил ее рот.

– Когда ты дуешься, у тебя препакостный вид, – сказал я ей.

– Тогда этот препакостный вид у меня будет еще долго, – огрызнулась она.

Бетти была блондинкой почти девятнадцати лет с коротко стриженными волосами, подчеркивающими овал ее лица. У нее зеленые глаза, которые в данный момент метали в меня молнии, и мелкие белые зубки. Ее родители разошлись, когда ей исполнилось семнадцать, и она поступила на работу в деловой части города и сняла себе отдельную квартиру. Она была моей девушкой, а к тому же лакомым кусочком, когда не злилась, как сейчас.

– Послушай, беби… – начал я.

– Не называй меня беби, Мэнни. Не смей!

– Ну какого черта ты хочешь? – Я тоже начал слегка раздражаться. Серьезно, черт побери! С меня хватит!

– Ты прекрасно знаешь, чего я хочу, – огрызнулась она.

– Не знаю и знать не желаю!

Выражение ее лица смягчилось. Такая она мне всегда нравилась. Да и голос ее звучал теперь по-другому.

– Когда этому наступит конец, Мэнни?

– Не понимаю, о чем ты? Она опять вспыхнула гневом.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я, черт тебя подери!

– Ладно. Знаю. Это никогда не кончится. Довольна?

– И кто у тебя следующий на очереди? Кого ты собираешься убить?

– Никого, – огрызнулся я. – Я не собираюсь никого убивать. И не убивал никогда. Заруби себе на носу!

Она ударила по газете тыльной стороной руки.

– Этот Галлахер и девушка…

– Я ничего не знаю об этом Галлахере. И я ничего не знаю о его шлюхе, черт побери!

Бетти посмотрела на меня через стол и медленно покачала головой:

– Ну и дурак же ты, Мэнни! Какой же ты дурак!

Я резко встал и так сильно отодвинул стул, что он упал.

– Не хочу слушать этот вздор! Чтоб мне провалиться!

– И куда ты отправляешься? – спросила она.

– Не твое дело! Черт побери!

– К своим дружкам? К своему дорогому мистеру Уильямсу?

– Думай что хочешь! – сказал я ей, хлопнул дверью, вышел на улицу и пошел к “шевроле”, стоящему у обочины.

Я рванул дверцу, чуть было не оторвав ручку, и плюхнулся на сиденье. С такой, как Бетти, разве поладишь, черт возьми! Она не понимает, что через несколько лет я буду ездить уже на “кадиллаке”, что у нас будет все самое лучшее! Она не понимает, что меня тошнит от Броуксвилля, что я хочу быть в первых рядах, хочу наслаждаться славой. Или, может, она думает, что это совсем просто? Стоит подойти к какому-нибудь парню и сказать: “Слушай, мне надо выдвинуться. Дай мне какое-нибудь поручение”.

Конечно, она думает, что так оно и есть!

Черт возьми! В этом мире приходится бороться за все. За твоей спиной всегда ждет другой, готовый попасть на твое место, стоит лишь один раз оступиться. Но я не дам ему такой возможности. Мистер Уильяме выбрал меня. Он поручил мне убрать Галлахера, несмотря на то, что дюжина парней уже потирали руки и облизывались в предвкушении. Уж можете мне поверить!

А она еще и наезжает на меня! Не понимает, что я делаю это ради нас двоих и что Мэнни Коул скоро будет большим человеком, почти таким же влиятельным, как мистер Уильяме.

Я включил зажигание, завел тачку и отъехал с обочины. Она поймет. Когда ко мне денежки потекут, она быстренько запоет по-другому. Как только к нам денежки потекут!

Когда я отыскал Терка, тот был под марафетом. Он несколько секунд пялился на меня остекленевшими глазами, а потом в конце концов выговорил:

– Эй, Коул! Как делишки?

Я вспомнил времена, когда Терк был важной птицей в организации. Вспомнил, сколько мне стоило, чтобы приблизиться к нему, и все только для того, чтобы оказаться рядом с мистером Уильямсом. Теперь он уже не такая важная птица.

– Что слышно, Терк? – спросил я.

– Слышал, ты отлично провентилировал Галлахера, – сказал он. – Очень даже неплохо. Я поплевал через плечо.

– Смотри, – сказал я, – а то еще сглазишь!

– Ну что ты, Коул, что ты!

Его глаза снова приобрели сонное выражение. Он уже давно сидит на игле. Мне стало жалко этого неудачника. А ведь когда-то был большим человеком! До того как упала его популярность и до того как он впервые попробовал героин. Теперь он обслуживал попойки, жарил цыплят для больших шишек, когда они того требовали, и все такое прочее. У него на руках следы от внутривенных уколов идут в два ряда, и он уже начал второй ряд на ногах. И на этого парня несколько лет назад я смотрел снизу вверх в восхищении!