Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии - Цуёси Хасэгава
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда участники совещания выходили из бомбоубежища, Ёсидзуми гневно обвинил премьер-министра в нарушении своего обещания. Шедший рядом Анами одернул своего подчиненного: «Ёсидзуми, достаточно». Министр армии сказал Ёсидзуми, что один возьмет на себя всю ответственность за согласие армии на капитуляцию и что не нужно предпринимать необдуманных действий.
В 3:00 кабинет министров собрался на третье заседание – на этот раз для того, чтобы утвердить решение императора. Анами, однако, устроил небольшую ловушку Судзуки. Так как правительство согласилось на требования Потсдамской декларации при одном встречном условии, Анами спросил Судзуки и Ёная, поддержат ли они продолжение войны, если союзники откажутся признавать «полномочия императора в управлении страной». У Судзуки и Ёная не было другого выбора, кроме как сказать, что в этом случае они поддержат продолжение войны[386].
Умэдзу вернулся в Генеральный штаб в три часа ночи и рассказал Кавабэ о решении Хирохито. Недоверие императора к армии глубоко потрясло Умэдзу. В отличие от записи за прошлый день, заместитель начальника японского Генштаба написал в своем дневнике следующее: «Увы, все кончено!»[387] Высшее командование армии начало свыкаться с мыслью о капитуляции.
Глава 6
Япония соглашается на безоговорочную капитуляцию
В последующие за 10 августа дни в Японии царил хаос. Как писал в своих послевоенных мемуарах Такаги, в армии все сильнее зрело недовольство, грозившее обернуться мятежом, а приверженцы войны среди офицеров военно-морского флота отчаянно пытались положить конец усилиям по достижению мира. Судзуки оказался никудышным лидером и все время обращался за инструкциями к императору. Более того, «Анами, Умэдзу и Тоёда были окружены своими сторонниками, в то время как дзюсины со стороны наблюдали за происходящим. Очень немногие политики, такие как Ёнай и Кидо, готовы были рискнуть своими жизнями ради достижения мира» [Takagi 1948: 56].
Вечером 9 августа чиновники из Министерства иностранных дел подготовили черновой вариант договора, в котором Япония соглашалась на требования Потсдамской декларации. Того поручил Мацумото составить два таких документа, в первом из которых выдвигалась бы одна оговорка, а во втором – четыре, однако Мацумото проигнорировал это распоряжение, заявив, что предложение заключить договор, настаивая на четырех встречных условиях, будет равносильно отклонению Потсдамской декларации. В четыре утра 10 августа Того вернулся в МИД и сообщил своим подчиненным о священном решении императора. Сотрудники министерства изо всех сил пытались как-то перевести поправку Хиранумы и в конце концов сошлись на формулировке «прерогативы Его Величества как суверена». Только после 6:00 черновик соглашения был передан на телеграф[388].
Малик обратился к Того с просьбой об аудиенции только утром 9 августа. Сославшись на занятость, Того согласился принять его на следующий день. На этой встрече советский посол зачитал ноту об объявлении войны. Того гневно заявил о предательстве со стороны СССР. Он сказал, что японское правительство, прежде чем отреагировать на Потсдамскую декларацию, ожидало услышать ответ советского правительства на предложение об отправке в Москву чрезвычайного эмиссара. Поэтому содержавшееся в тексте объявления войны утверждение о том, что Япония отвергла декларацию, было ошибкой. Решение Москвы разорвать с Японией дипломатические отношения и напасть без предупреждения было «совершенно непостижимым и вызывающим сожаление». В ответ Малик сослался на заявление Трумэна, сделанное сразу после бомбардировки Хиросимы, в котором президент США сказал, что Япония отклонила Потсдамскую декларацию. Таким образом, искажение фактов, к которому прибег Трумэн, было ловко использовано Советским Союзом для того, чтобы оправдать нарушение пакта о нейтралитете.
Того проинформировал Малика, что японское правительство решило согласиться с требованиями Потсдамской декларации при условии сохранения прерогатив императора, подчеркнув важность неприкосновенности императорского дома. Он передал Малику переведенное на английский язык уведомление о согласии с требованиями потсдамского ультиматума и попросил советского посла как можно скорее переслать этот документ в Москву [Togo 1989: 361][389]. Того явно хотел довести до сведения союзников, что единственным желанием Японии было спасение императора и сохранение императорского дома. Суть поправки Хиранумы заключалась не в этом, однако Того в своих интересах придал его формулировке другой смысл.
Открыв газеты утром 11 августа, японцы вряд ли сразу поверили бы тому, что их правительство уже приняло решение о капитуляции. В своем официальном заявлении начальник Управления информации Симомура призвал народ Японии выстоять перед трудностями, чтобы сохранить кокутай. Однако он ни словом не обмолвился о принятии требований ультиматума союзников. Более того, в утренних газетах было напечатано воинственное обращение министра армии, призывавшее солдат продолжать сражаться, даже если японцам «придется есть траву, жевать грязь и спать под открытым небом»[390].
На самом деле заявление министра армии было передано прессе без согласия Анами. Рано утром Анами вернулся в Министерство армии и сообщил о священном решении императора всему старшему командному составу. Он сказал: «Будем ли мы искать мира или продолжим воевать, зависит от ответа неприятеля. Что бы ни произошло, мы должны действовать сообща и строго соблюдать военную дисциплину, чтобы не допустить никаких эксцессов». Один из офицеров, протестуя, вскочил с места и задал прямой вопрос: «Министр сказал “что бы ни произошло”. Вы имеете в виду возможную капитуляцию?» В комнате повисла гнетущая тишина. Это был явный вызов высшему командованию со стороны штабных офицеров, которые были готовы сражаться до конца. Анами резко ответил, что тому, кто осмелится действовать вопреки официальному курсу правительства, придется переступить через его труп.
Этот обмен репликами был предвестником грядущих событий. В течение 11 августа в здании, где размещались Министерство армии и Генеральный штаб, представители младшего офицерского состава постоянно встречались друг с другом и обсуждали происходящее. В этой крайне напряженной атмосфере созрел план заговора. Майор Macao Инаба предложил начальнику Военного управления выпустить от имени министра армии обращение, призывающее офицеров и солдат сохранять высокий боевой дух. Получив разрешение руководства, Инаба написал текст с призывом продолжить войну, который младшие офицеры передали в прессу[391].
Новости о заявлении министра армии встревожили партию мира. Однако Того отказался что-либо предпринимать, вероятно опасаясь того, что его вмешательство только подольет масла в огонь. Сакомидзу, Ёсидзуми и князь Коноэ пытались остановить публикацию этого обращения, но безуспешно. Кидо тоже отказался вмешиваться в эту ситуацию, заявив, что такой шаг может спровоцировать армию на активные действия. Анами же, в свою очередь, ничего не предпринял, потому что, по его словам, это заявление, сделанное от его имени, отражало его мнение[392]. Этот случай
