Задание Империи - Олег Измеров

Терразини уже что-то надиктовывал в кабине, не желая терять время.

Пол чуть дернулся влево; голос Терразини прервался; голова первого пилота качнулась набок; Виктор уловил в дружном хоре двигателей какие-то перебои. Мимо Виктора пронесся охранник, которого звали Григорием; он обернулся, Быгов что-то показал жестами вслед.

— Двигатель заглох, что ли?

— Да, крайний на левом крыле. Терразини выровнял машину. Шубин пошел посмотреть, чего там.

— Помочь?

— Он знает эти двигатели. Мы ведь тоже не кого зря набираем.

— Часто требовалось?

— Пока ни разу.

— Это мне и не нравится.

— Думаете, что…

— Увидим.

— Вы не волнуйтесь, — подскочила к Виктору Лена, — я однажды летала на калининском "извозчике", и у нас забарахлил мотор. Мы сели прямо на поле, представляете, все поле в ромашках и среди них белый-белый самолет, как большой лепесток ромашки. Потом мотор починили и мы взлетели.

Самолет задрожал и его поянуло влево.

Быгов беззвучно выругался; Григорий рванулся в коридор к люку в крыло. Из двери в кабину, стукнувшись головой о верх алюминиевого проема, выскочил другой охранник, который Степан Иванович.

— Второй и третий…

— Первый запускали?

— Да. Хрен там. С пятью на курсе не удержать. Глушить на правой плоскости нельзя, валиться начнем. Сейчас крутимся над горами, пока горючее не выработаем.

"Жалко Ильфа и Петрова…" — почему-то пронеслось в голове. И еще вспомнилось, что Сталин не любил летать самолетами.

"Правильно делал".

Лена порывисто схватила его за руку.

— Подождите! Послушайте… Ну у вас же что-то должно быть предусмотрено на такой случай? Там, в будущем? Вы понимаете?

— Не понимаю.

— Ну спасти, вытащить нас. Они же не должны допустить!

— А я знаю? Я знаю, что это?

— Ну неужели нет никаких идей? Ну придумайте же что-нибудь, вы же оттуда!

— Есть, — Виктор сглотнул слюну, — у этого птеродактиля посадочная скорость не более ста…

— Восемьдесят.

— То есть если распределимся по всему самолету, даже если он развалится при посадке, у кого-то есть шанс выжить. Когда найдут, надо передать, чтобы, если что, вместо меня послали двойника. Меня же в Штатах только по фотке знают.

— И это все? — театральным шепотом зашипела ему на ухо Лена, широко разевая рот, так что, казалось, она сейчас проглотит его ухо, — вы сейчас думаете только о задании? Только о том, как предотвратить эту войну? Я не верю, слышите, не верю! Вы… вы знаете, они вас спасут…

— Лена, подождите, Лена… Вы не знаете, что это за война… У нас шансов через три года, как в этом самолете. Даже вон Ильф и Петров… один из них погибнет. Так хоть мы не зря жили, мы хоть попытались что-то в этом мире изменить, не знаю, получилось, не получилось, но все-таки после нас что-то останется, хоть эта попытка, не одна пустота…

В салоне потемнело, Виктор почувствовал легкую тошноту.

"Что за хрень, здесь же полярный день!"

И спустя мгновение -

"А если это они?.."

9. Нью-Димокраси.

Ложка звенела в стакане. Напротив Виктора на койке сидел Быгов и пил ситро из чайного стакана в подстаканике, не вынув из него ложку — такие, знаете, красивые хромированные подстаканники с двуглавым орлом и мельхиоровая ложечка. Сбоку у двери сидела Лена, пристально глядя на него. И все то же натужное урчание двигателей, от которого на поверхности ситро танцевали круглые волны.

"Если это и есть тот свет, то откуда газировка?"

— Запустили? Моторы запустили?

— Елена Васильевна!.. — почему-то поморщился Быгов.

— Ну что Елена Васильевна?! — с отчаянием воскликнула Лена. — Ну, что-то я не так сделала, что теперь? Пишите рапорт, пишите!

— Это был гипноз?

— Это было… Да, да, это был гипноз, вы должны были все забыть.

— Проверяете?

— Нам очень важно знать, был ли организован ваш отход.

— Понятно. Узнали или будет следующий пункт программы?

— Не будет, — ответил Быгов, — с нашей стороны эксперименты закончены, за американцев не ручаюсь. Вы можете отказаться; может, действительно, вместо вас послать двойника…

— А если Даллес расколет двойника? Что с ним сделают?

— Такая работа, Виктор Сергеевич. Защишать Отечество, народ, веру. Только не в дыму и пламени, но…

— Да бросьте вы. И коту понятно, что я должен лететь. Ну что вы все сидите, как на похоронах? Запишете в отчете, что выявлено важное свойство психики пришельца — не забыл после сеанса. Кстати, я еще не завтракал… ну и музыку, может, какую включить, а то еще черт знает сколько лететь, закиснуть можно.

Виктор щелкнул ручкой волюмконтроля у изголовья; динамик на фоне жужжания и потрескивания попытался забить гул моторов беспечным фокстротиком "Хочу тебя заполучить".

— Я распоряжусь насчет завтрака в каюту, — сказал Быгов, — и, если не возражаете, хорошего коньяка? Я все-таки вам обязан до гроба. Нам вот, к сожалению, крепкое запрещено до конца рейса…

— Ну и не волнуйтесь, — ответил Виктор. — Вернусь, тогда и вместе все отметим, покажете мне хороший ресторан… или нет, лучше выедем на природу. Умеете шашлыки жарить? Нет? Ничего, научу. Надо будет сделать шампуры…

— …Дамы и господа! Наше путешествие подходит к концу! Через несколько минут наше воздушное судно совершит посадку на летное поле Нью-Димокраси. Просим всех пассажиров до остановки самолета оставаться на местах и ждать приглашения к выходу…

"Ну, наконец-то", подумал Виктор. За несколько дней полета самолет ему надоел больше, чем вагон поезда от Чу до Москвы, несмотря на периодические посадки и приглашения прогуляться по твердой земле. Ильфа и Петрова он видел мельком в салоне, когда они интервьюировали О'Гилви, стараясь выкачать из времени на борту как можно больше путевых заметок, а Терразини ему все время попадался в туалете небритым и подвыпившим, и, самое главное, он оказался совершенно не похож на виденного под гипнозом.

— Ваши документы на вьезд и деньги на возможные расходы, — Быгов протянул пачку долларов разными купюрами.

— Где расписываться?

— Уже расписались.

Впечатление было такое, будто самолет прилетел в Адлер. Было по-южному жарко и влажно.

— А это и есть Вашингтон? — вырвалось у Виктора сразу же после того, как он ступил на американскую землю.

— Да. Бывший Гуверовский аэропорт, недавно переименовали.

Виктор, конечно, не рассчитывал увидеть в Вашингтоне небоскребы. Но столичный аэропорт богатейшей в мире страны вызвал у него явные сомнения. По сравнению с длинным угловатым двухэтажным зданием Ходынки, которое по размерам было даже побольше послевоенного брянского Старого Аэропорта, здешние воздушные ворота не тянули даже на уровень райцентровского клуба. За низеньким палисадником стояло одноэтажное здание с надстройкой посредине и длинными, как крылья, навесами по обеим сторонам для стоянки автомобилей. Размерами и архитектурой здание напоминало Виктору пожарное депо напротив "Арсенала".

— А тут что, два аэропорта?

— Один. Они сейчас ищут место для нового. В Москве тоже будут строить новый, у деревни Внуково. Хотя вряд ли Вы о ней слышали.

— Почему? Очень даже слышал. И летал оттуда.

Из висевшего на здании радиорупора долетал бравурный марш, чем-то похожий на советские первомайские, в котором чувствовалось нечто знакомое. Через пару минут Виктор вспомнил: это была переделанная американская солдатская песенка "Синий колокольчик", в оригинале грустная и протяжная. Здесь же голос солиста звенел просто советским энтузиазмом, не характерным с этой реальности для императорской России; из-за дальности и низкого качества аудиотехники Виктор разобрал только конец куплета — "Long live America, long live our Boss!". Пассажиры гуськом потянулись через калитку к зданию, видимо, в сторону таможни.

— Ну ладно, мне, наверное, туда со всеми идти?

— Разве вам не говорили? Ждите здесь. За вами должны приехать.

За домиком аэропорта и пустырями виднелась дорога с мостом через реку; она раздваивалась, охватывая аэропорт с двух сторон. Вдоль реки тянулось еще одно шоссе, слева за приземистым зданием виднелся какой-то заливчик.

"Ба, да это же мы на месте транспортной развязки возле Пентагона!" — подумал Виктор. "Только Пентагона пока нет, и новые мосты не построены. Небось и Белый Дом недалеко…"

Его размышления прервал автомобильный гудок. По летному полю прямо к трапу — точнее к стойке шасси — подкатил новенький, песочно-золотистого цвета компрессорный четырехдверный "Корд-812", с тяжелой, как могильная плита, крышкой капота и сияющими под солнцем выхлопными трубами из нержавейки, и скрипнул тормозами. Дверцы распахнулись, из передней вышел гладковыбритый мужчина с незапоминаюшимся лицом и южным загаром, из задней появилась невысокая женщина лет немногим более тридцати, в строгом кремовом платье с короткими рукавами, худощавая, тоже загорелая, c проступающими из-под легкой ткани ключицами и большой шапкой завитых осветленных волос; она чем-то напомнила Виктору Джейн Фонду в фильме "Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?". Виктору сразу бросилось в глаза то, что она использует тушь и тени для ресниц, что в России им не было замечено даже у богатых дам или девиц легкого поведения. Подойдя, мужчина показал Быгову какой-то значок на оборотной стороне лацкана пиджака; Быгов здоровой рукой предъявил удостоверение. Лена посмотрела на женщину с определенным скепсисом.