Изменник - Владимир Герлах

На ухабах бросало Веру на Галанина, она невольно вздрагивала, старалась снова забиться в свой угол, сердилась замечая кривую улыбку: «Довольно, едем домой! У меня весь суп выкипит и потом нужно будет больше приготовить, я не знала, что вы сегодня вернетесь». Галанин внимательно смотрел как падали мягкие пушинки на платок Веры: «Смотрите как потеплело! Снежинки падают и тают. Вот одна запуталась у вас в ресницах… ей можно позавидовать. Но вы правы… Аверьян, нам довольно вашего хвастовства. Поворачивайте домой». За углом повернули к площади и на этот раз поехали очень быстро, иноходец, заметив, что взял свое, понесся вскачь, несмотря на вожжи Аверьяна. Ухабы бросали седоков друг на друга, соединяли их головы, одну в сером пуховом платке, другую в фуражке на затылок, руки невольно искали опоры и находили ее в прикосновениях, похожих на робкую ласку. У площади Галанин приказал остановиться, мельком посмотрел в большие сияющие глаза, где путались и таяли снежинки, выругал Аверьяна: «Ну и похвастался, нечего сказать, чуть в сугроб нас не вывалил. Не кучер, а черт знает что. Вези нашу Веру домой, да смотри мне, чтобы осторожно, а то я вас за ноги повешу. Спасибо, Вера, я этой прогулки не забуду!»

Сани двинулись к другой стороне площади, Галанин посмотрел им вслед, поправил фуражку и поднялся на крыльцо. Над ним висело низкое мутное небо, откуда мягким потоком валил большими хлопьями снег, неподвижно висело германское военное знамя и под ним также неподвижно стоял часовой с автоматом наперевес.

В своем кабинете Шубер распекал молодого человека: «Ага, вернулся! Давно пора! Я хочу вам задать один вопрос. Почему вы выпороли старосту Черикова? Вы опять за свое? Я вас спрашиваю еще раз: кто здесь комендант города, вы или я? Ну, я жду! Галанин улыбаясь оправдывался: «Вы, конечно. Но я выпорол этого негодяя за дело. Если бы вы были на моем месте вы сделали то же самое!» Шубер не дал ему объяснять, продолжал кричать: «Все равно, это не ваше дело. Вы должны были доложить мне о беспорядке, я бы расследовал и тогда бы решил сам. Это безобразие! Чтобы это было в последний раз. Но вы не думайте, что я остался перед вами в долгу. Вчера я закрыл ваше Райзо. Там у вас полная анархия! Я решил проверить, что они там делают, и представьте себе, что я там увидел? Во первых, никто не встал, когда я вошел. А эта женщина, заместительница Исаева, на мое замечание позволила себе сказать, что она не солдат, а агроном. Тогда я приказал всем убираться немедленно по домам. Ушли сразу все! Вы удивительно их распустили, Галанин. Я должен вам поставить это на вид».

Галанин смеялся: «Значит мы с вами квиты! Но я с вами согласен, вы правы, мои служащие в самом деле распустились и я их подтяну». Шубер успокоился, указал на стул: «Садитесь и рассказывайте все. От начала и до конца. Как вы там бегали босиком по снегу. Сапоги я вам прикажу выдать, солдатские! все таки это лучше, чем ваши валенки. Подождите… Рейнеке, бутылку коньяку и рюмки и поскорее». Галанин рассказывал, водил пальцем по карте: «Поездкой своей я очень доволен. Во первых, познакомился с моим районом, во вторых, проверил работу старост и мои запасы продовольствия. Положение лучше, чем я думал. Партизаны, конечно, их много и они хорошо вооружены. Сейчас нечего и думать, чтобы с ними покончить, но весной… у меня есть план, без потерь не обойдется, конечно, но, вот, посмотрите, здесь Озерное, а здесь болота, вот остров, здесь очевидно их лагерь. В Озерном у них хороший осведомитель, я, как будто, его знаю».

Долго спорили и рассуждали, склонившись над картой. Один старый с опытом, другой помоложе, легкомысленный, немец служащий великой Германии, у которого все было просто и ясно, русский изменник, служащий великой России, у которого все было сложно и туманно. Наконец, пришли к одному решению, Галанин посмотрел на часы: «Давно пора обедать, разрешите пригласить вас к себе. Котлярова, наверное, уже давно нас ждет. Между прочим, вы довольны ее кухней?» — «Готовит превосходно! Эти русские блюда прямо замечательны. Я даже потолстел в эти последние дни. И, между прочим, мой ревматизм замолчал, не знаю что помогло? Или то, что я бегал ежедневно к вам в канцелярию, или этот керосин… да, да, самый обыкновенный керосин. Ваша знаменитая Котлярова дала мне рецепт от ее матери… мазать перед сном больное место и накладывать повязку и принимать во внутрь по три капли. Средство варварское. Но мне не приходилось спорить, потому что боли были адские. Замучился! И, представьте себе, уже через три дня было значительное улучшение, а теперь чувствую себя превосходно, совершенно не хромаю. Хорошо! я принимаю ваше предложение. После обеда мы закончим наконец нашу партию, вернее я закончу ваш разгром! Что? У вас есть план! напрасно все, не забудьте, что ход мой!»

После обеда сели за шахматы и после упорной борьбы торжествующий Шубер объявил шах и мат: «Завтра после обеда предлагаю вам реванш. Все таки вы играете неплохо! Конечно, неправильно и неумело, но интересно. Из вас может выйти толк, при условии, что вы будете играть обдуманно и не будете торопиться. Хотя не думаю: молоды вы еще и опыта у вас нет!»

Галанин проводил его на крыльцо и в первый раз со времени их знакомства они расстались без крика, по дружески. Собираясь уходить в канцелярию, Галанин задержался на кухне: «Я хотел вам сказать, что я чертовски рад, что вернулся домой! Сегодня мне кажется, что я… полюбил… Я полюбил этого Шубера. Правда, он славный старик, при всей его ворчливости»: Вера покраснев, улыбнулась: «Правда, мне он тоже нравится… мне тоже кажется, что… я… полюбила».

Дома Вера помогала тете Мане по хозяйству, думала о многом. Думала о том, что Шубер и Галанин были не совсем плохие люди, если бы все немцы были такие, легко и весело было бы жить. Неожиданно пришел в гости о. Семен, в новой рясе, сшитой из немецких одеял. Вздыхая рассказывал о своем визите Галанину: «Да, был у него, конечно, все что я просил, дал, даже больше. Вместо обрата чистое молоко и масло. Ну-с, хорошо-с. Я его поблагодарил, хотел уходить, а он, нет, усаживает, папиросой угощает: «Я, говорит, о. Семен, многое о вас слышал и рад с вами познакомиться. Был у вас в церкви на службе, понравилось, только странно, что молящихся у вас нет. Такой прекрасный хор, превосходный регент, вы так проникновенно служите и никого. Кроме госпожи Павловой и двух, трех старых женщин. Чем это объяснить?» Я ему толкую: «Народ стал неверующий, ведь больше двадцати лет коммунизм. Выбили Бога из головы, дети некрещеные, в церквах не венчаются, хоронят как собак! Сказал и не рад, что этого коснулся! То такой веселый был, уважительный, а тут меня распекать стал: «Вы, говорит, о. Семен, значит плохой пастырь! ваш долг заставить народ снова вернуться к церкви, его увещевать!»