Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне

Размышляя таким образом, Цамбелли незаметно для него самого дошёл до городского дома графа Вольфсегга в конце Herrengasse. У главного входа горел фонарь. Цамбелли при свете его прочёл записку, данную ему Анахарсисом. Содержание её опять возбудило в нём прежние мысли и сомнения, и он готов был вернуться назад, однако, пересилил себя и взошёл на крыльцо. Но слуги пришли в странное замешательство, когда он спросил их, может ли он видеть графа Вольфсегга или маркиза Гондревилля, и, видимо, затруднялись с ответом. Но когда Цамбелли спросил: принимают ли дамы? — то услышал, к своему величайшему удовольствию, что дамы дома и готовы принять его, по крайней мере графиня Антуанета.

«Мужчины, вероятно, решают на словах или на бумаге участь Бонапарта, заседая в какой-нибудь из отдалённых комнат, — подумал Цамбелли, — маркиза не решится выйти к постороннему человеку в домашнем платье, и мне, быть может, удастся пробыть наедине несколько минут с Антуанетой. Вся кровь бросилась ему в голову от этой мысли, и он почти бегом взбежал по лестнице.

Между Антуанетой и Цамбелли существовала давнишняя симпатия, так как оба были одинаково честолюбивы и недовольны жизнью. Этой симпатии также немало способствовали и внешние причины, как, например, встречи в обществе, разговоры, споры и особенно пребывание обоих молодых людей в замке у озера с опасной прелестью деревенских удовольствий и неожиданными встречами в лесу и саду. Сам граф Вольфсегг простосердечно покровительствовал им, пользуясь умом и красотой своей племянницы, чтобы отвлечь внимание шевалье от политических козней и переговоров, которые велись вокруг него. Граф был убеждён, что племянница его слишком умна и проникнута дворянской гордостью, чтобы унизиться до безумной страсти к малоизвестному авантюристу.

Такая уверенность была бы вполне основательна, если бы любовь Антуанеты не встретила взаимности со стороны Витторио. Но итальянец, благодаря частым встречам с молодой графиней, чувствовал к ней всё большую нежность и страсть, по мере того как она всё сильнее подчинялась его влиянию.

Это влияние было вполне естественно, потому что Цамбелли, помимо красивой наружности и недюжинного ума, отличался ещё рыцарскими манерами, утончённостью речи и искусством казаться лучше и значительнее, нежели он был в действительности. Задача приковать к себе такого человека могла заинтересовать умную девушку и действовать раздражающим образом на её самолюбие.

Они сидели теперь в маленькой уютной комнате друг против друга; она — на диване, он — в кресле с круглой резной спинкой. Светлая обивка мебели, занавеси, скрывавшие наглухо закрытые окна, комфорт богатого дома, свет и теплота были особенно приятны Цамбелли после уличной сырости и мрака. Не менее гармоническое впечатление производила на него и Антуанета в своём белом шерстяном платье, сшитом по моде того времени, с длинным шлейфом, высокой талией, узкими рукавами и голубым шарфом.

— Вы спрашиваете, откуда я, — сказал Цамбелли после обмена приветствиями, — и ещё таким тоном, как будто я никогда не занимаюсь делами. Я теперь действительно был в гостях и притом у нашего общего знакомого, господина Геймвальда.

— Геймвальда! — сказала она протяжно.

Цамбелли не мог видеть выражения её лица, потому что стол, на котором был поставлен канделябр с тремя восковыми свечами, стоял в стороне и фигура молодой девушки была в тени.

— Дядя мой, вероятно, уже соскучился по нему, — продолжала Антуанета, чтобы окончить начатую фразу, видя, что Цамбелли вопросительно смотрит на неё.

— Мне самому хотелось видеть его: кто из нас может дать себе ясный отчёт в движениях своего сердца и в причинах своей симпатии и антипатии. Оба эти молодых бюргера расположили всех нас к себе своей непринуждённостью; они как будто вышли из другого, лучшего мира.

— Лучшего мира, — повторила с усмешкой Антуанета.

— Почему вам не нравится это выражение? Общество, в котором вращается Геймвальд, поставлено в несравненно лучшие условия, чем наш так называемый знатный круг, который постоянно гнездится на обнажённых высотах под палящими лучами солнца. У них и желания скромнее наших, и более спокойное расположение духа, в особенности у тех, которым посчастливилось в жизни, как нашему приятелю.

— Разумеется, господин Геймвальд вполне счастлив: у него свой дом в Вене и порядочное поместье в окрестностях. Ему больше и желать нечего! Не правда ли?

Она принуждённо засмеялась при этих словах.

— Вы слишком легко смотрите на это, графиня. Не скрою от вас, что я лично придаю большое значение богатству. В каком бы положении ни находился человек, только при хороших средствах он может устроить жизнь как следует и сохранить свободу убеждений.

— Разве богатый человек точно так же не стремится вырваться из рамок, в которые поставила его судьба, как и бедный? Если он сброшен с высоты, на которую он хотел подняться, то он точно так же чувствует своё падение, как и всякий другой.

— Да, но богатство в этом случае — мягкая подстилка.

— Шевалье Цамбелли завидует бюргеру, потому что у него собственный дом...

— Это не зависть, графиня. Я сделался таким, как теперь, вследствие разных обстоятельств рождения и воспитания, и для меня немыслимо скромное идиллическое существование. Мой удел — нищета, неудовлетворённое честолюбие, вечное беспокойство; но если бы я родился Эгбертом Геймвальдом, то был бы мирным собственником и наслаждался бы безмятежной жизнью.

— Неужели все эти размышления навеяны коротким визитом?

— Нет, не совсем. Я не застал дома господина Геймвальда и уже собирался уходить, когда он вернулся из своей загородной поездки со своим другом господином Шпрингом. которого он знакомил с окрестностями Вены. Вот причина, почему он до сих пор не был у графа.

— Я сообщу это дяде. Значит, в его отсутствие...

— Я имел полную возможность видеть его домашнюю обстановку и сделать некоторые наблюдения, которые, быть может, помимо моей воли приняли сентиментальный оттенок. Не знаю, подействовала ли на меня противоположность этой жизни моей, или же тут виновата моя прекрасная покровительница...

— Разве у господина Геймвальда живёт какая-нибудь родственница?

— Я не знаю, родня ли он Армгартам... Кстати, если не ошибаюсь, маркиза упоминала о них в разговоре.

— Вы видели фрейлейн Армгарт? — спросила Антуанета, оттолкнув с нетерпением вышитую скамейку, лежавшую у её ног.

Это движение не ускользнуло от внимания Цамбелли.

— Да, я видел её, — сказал он. — Это красивая, стройная девушка среднего роста, с белокурыми волосами, большими серыми глазами и строгим выражением лица.

— Однако