В оковах льда - Карен Монинг

Например, я радуюсь, что мне никогда больше не придется работать. Моя жизнь принадлежит только мне. Джо тоже может бросить свою работу в клубе. Она не будет больше носить блестки между грудей и трахаться с Риоданом. А потом я вспоминаю, что если один из людей Риодана узнает, какую роль я сыграла в смерти босса, то я буду мертвей любого гвоздя в Дублине. А вдобавок ко всему Алая Карга и Король Белого Инея все еще поблизости, и Дублин медленно превращается в гадскую Антарктику. С Кристианом мы на ножах, а у Мак теперь вдвое больше причин меня убить, если она уже знает.

А я не могу понять, знает ли она. Иногда мне кажется, что знает, иногда — нет.

Тела исчезли. Я вернулась среди ночи, чтобы их спрятать. Нужно было сделать это сразу, но я не могла связно думать тогда. Кроме крови на улице и кирпичной стене, от них ни следа не осталось.

Сначала я решила, что Мак нашла их и унесла куда-то для достойных похорон, а потом решила, что нет, потому что вчера видела, как она торопится по улице в сторону Честерса, вся укутанная и дрожащая от холода. Она не выглядела печальной. Я видела, как она печалится. Я знаю, как это выглядит. А сейчас она была немного напряженной, но в остальном совершенно обычной. За ней тянулся хвост чирикающих ЖЗЛ. И я подумала, вдруг ЖЗЛ, как вороны, предвещают смерть. Меня беспокоит то, как они таскаются за Мак. Напряженная она, наверное, из-за того, что происходит в Дублине. Все, кого я видела, напряженные. И дрожат. В Дублине днем минус двенадцать, а по ночам еще холоднее. Снег все идет и ложится сугробами. Город не был готов к такой погоде. У большинства ребят в домах нет отопления. В таких условиях они долго не протянут.

Я размышляю, не съела ли Алая Карга тела Бэрронса и Риодана. Связала из их внутренних органов подол и пообедала остатками. Ей наверняка пришлось бы сплюнуть пару костей, но, может, она забрала их для своего корсета. Потом мне начало казаться, что это Кристиан вернулся убрать там все и спрятать улики. Чтобы меня задобрить или типа того.

А еще мне интересно, где носит Танцора! Мне нужен его супермозг, чтобы раскусить пару фактов и получить возможность спасти мой город от превращения в айсберг. Чтобы потом я могла спасти людей от перспективы стать материальчиком для чудовищного платья.

Мне осталось проверить еще два места, где его можно найти.

Я стоп-кадрирую по О’Коннелл, по пути срывая со столбов листовки Неравнодушных. Эти дураки пытаются воспользоваться тем, что у людей нет электричества, и зазывают всех на свои молитвенные встречи — согреться и «принять белизну». Я не понимала, что это значит, пока не увидела пару людей, выходящих из приюта, устроенного Неравнодушными. Они были одеты в длинные белые мантии поверх своей одежды.

Они несли пакеты с консервами и улыбались. Насколько я знаю, если тебя кормит кто-то, кроме мамы, этот кто-то потребует чего-то взамен.

Я влетаю в пентхаус Танцора, тот, где мы грелись на солнышке, обезвреживаю ловушки и просовываю голову в дверь, зовя его по имени. В квартире тихо и пусто. Я решаю посмотреть, есть ли у него еда в кладовке, потому что умираю с голоду. И когда захожу туда, громко смеюсь. Посреди кладовки на полу составлены консервы, а сверху лежит записка. Это криптограмма. Так мы оставляем друг другу сообщения.

Я открываю консервированную фасоль, банку за банкой, и пирую, разгадывая паззл, в котором говорится, как его найти.

В Дублине уйма потайных мест, совсем как у нас в аббатстве. Когда я только начинала выходить в город, я купила кучу путеводителей и обошла все классные точки, как любой другой турист. Мне было стыдно быть чужаком в собственном городе, я ведь раньше не часто выходила из клетки. Я хотела знать все, что знают остальные, увидеть все своими глазами.

Я отправилась в Тринити-колледж и устроила себе экскурсии по другим классным местам. Я никогда не ходила в школу, так что было здорово полюбоваться на аудитории и лаборатории, на библиотеки и народ, который общается между собой, а не сидит все время в одиночестве. Но я не могла представить, как можно расти вот так. Мама научила меня читать. Всему остальному я научилась сама.

Я ходила в музеи, заскакивала в пивоварни, зависала на Темпл-Бар, посещала катакомбы под Собором Церкви Христовой и Церковью святого Михана, а со временем меня очаровали подземные реки. Я слушала, как ребята из колледжа говорят о своих любимых местах, и тоже отправлялась туда. И внимательно прислушивалась к тому, что вспоминают о прошлом старики на улицах.

Так я узнала Дублин под землей. Парочка морщинистых стариков, игравших в шашки на берегу реки Лиффи, раньше работала на криминальную семью и знала много чего интересного. Под рестораном, которым владел чувак по имени Роки О’Бэннион, крутой гангстер, который исчез в прошлом году в безумии падающих стен, я кое-что нашла. Целый улей тоннелей и тайных крипт за кучей гравия, а также несколько закрытых решетками входов. Таких сложных, что только кто-то очень любопытный вроде меня и преступники, которым нужно прятать трупы и трофеи, стали бы туда пробираться. Мы с Танцором нанесли знакомые нам участки на карты, но даже нам еще много чего осталось исследовать.

Там я его сейчас и нахожу, в одной из подземных катакомб, за обвалившимся тоннелем (надо знать потайной ход), за стальными дверями на болтах, врезанных в камень, и за уймой ловушек.

Комната, в которой он зависает, узкая и длинная, целиком сделана из камня, и у нее старые, выгнутые, как орех, потолки, поддерживаемые массивными колоннами. Я видела такие только в древних криптах и в библиотеке нашего аббатства. Он устроил свет, который, как я поняла, работает от батареек, потому что не слышно гудения генератора, да и затащить сюда генератор было бы очень непросто. Танцор сидит за каменной плитой, которая раньше служила ложем для трупа, а теперь покрыта конвертами, блокнотами, ноутбуками, бутылками, пробирками и горелками. Ага, очень подходит Танцору, не хватает только телевизора, чтобы смотреть фильмы, холодильника и душа, но, я знаю его, он наверняка устроил где-то поблизости более удобную нору. На другой плите составлены бутылки с водой и консервы. Он работает над чем-то, опустив голову и полностью уйдя в свои мысли.

— Чувак, это обалденно! — говорю я, заходя внутрь.

Танцор поднимает глаза и сверкает в ответ ослепительной улыбкой. Его тело расслабляется, словно раньше он был подвешен за веревочки к потолку, а тут их вдруг обрезали. Плечи у него опускаются, движения становятся плавными, и напряженное лицо разглаживается — он становится Танцором, которого я помню.

— Мега, — говорит он. И снова: — Мега!